Дни и ночи - Синуэ Жильбер - Страница 22

• Предыдущая
• 22/50
• Следующая

— Будет. Только не забудьте сказать Паскуалю, что получать он будет сколько требовал до увольнения. Пользуясь случаем — вопрос равенства, — я буду платить вам столько же.

Луис поблагодарил, немного неуклюже, не зная, что и подумать о таком крутом повороте в судьбе. Он исподтишка взглянул в зеркало заднего вида: Рикардо углубился в чтение своей газеты, и виден был только его наклоненный лоб.

Они въехали на авениду Индепенденсия, потом поднялись до собора Метрополитана. Прозрачная розовая весна полыхала над Буэнос-Айресом.

Через четверть часа «панхард» остановился у дома номер 14 улицы Сан-Игнасио-де-Лойола.

— Приехали, сеньор.

Рикардо вышел из вестибюля, пересек улицу и вошел в книжный магазин.

— Сеньор Вакаресса! Наконец-то!

За кассовым аппаратом расположился любопытный персонаж. Длинная фигура согнута под углом; длинный красный нос, на котором сидели очки с толстыми линзами; с подбородка свисала маленькая козлиная бородка.

Он добавил с упреком:

— Я уже начал думать, что вы забыли о вашем заказе.

— Вовсе нет. Но у меня нет ни секунды свободного времени. Представьте себе, мне ведь тоже приходится работать. Вам, должно быть, это хорошо известно, ведь мы давно знакомы.

— Скоро десять лет! Целая жизнь! Поэтому-то мне и хочется сразу вам сказать, что вы не правы. Будь я на вашем месте, с вашим богатством, я бы давным-давно уехал куда-нибудь подальше.

— Куда бы вы уехали?

— На край света. Все равно куда. Рай можно найти повсюду.

Человек оглянулся, убедился, что их не подслушивают, и доверительно произнес:

— Мне надоело. Надоели эти грамотеи, приходящие за книжными новинками единственно потому, что они в моде, надоели псевдо-читатели, псевдо-интеллектуалы, которые отравляют мое существование своими софизмами, надоело предлагать читателям стихи Эрнандеса и слышать в ответ: футболист? — Он презрительно поджал губы. — Футбол и Карлос Гардель8 — вот опиум для народа.

— Минуточку, мой друг! Не говорите плохого о французах. Гардель и мой идол тоже. Вы слышали его танго «Mi noche triste» 9? Это бесподобно.

— Но по какой причине вы называете его французом?

— Замечательный вопрос! Вам прекрасно известно, что он родился во Франции, в Тулузе.

— О! Не попадитесь в эту ловушку! Только не вы, сеньор Вакаресса. Происхождение вашего идола весьма туманно. Достоверно одно, что он воспитывался в бедном квартале Абасто. Что касается остального… Сплошной мрак. Родился в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом или девяностом году? Уругваец? Француз? На его завещании можно было прочитать: «Француз, родился в Тулузе в одна тысяча восемьсот девяностом году». Но многие подозревают, что это завещание — фальшивка.

— Положим, вы правы. Но что его происхождение привносит в его талант или отнимает у его таланта? Пусть он будет уругваец, француз или африканец, он — Карлос Гардель. Мэтр!

Тот в досаде поднял руки к небу:

— Как вам угодно, но признайтесь, что, слушая Гарделя или присутствуя на футбольном матче, вы лишаетесь возможности прочитать интересную книгу.

— Поддайтесь дурному влиянию, сеньор Пинтос, хоть разочек.

Собеседник Рикардо проворчал:

— Может быть, ну и что?

— А ничего. В конце концов, это ваше право. А теперь я хотел бы получить свой заказ.

Пинтос отошел от своей кассы и легкими шагами направился к отдельно стоящему столу, на котором возвышались стопки книг. Он снял очки, наспех протер стекла носовым платком сомнительной чистоты, водрузил их на нос и просмотрел заголовки. Удовлетворенный, он сначала протянул Рикардо книги двух авторов, переведенные с французского: «Наше шестое чувство» и «Метафизический трактат» Шарля Рише, «Сон, смерть и Вселенная» Камилла Фламмариона. Четвертый сборник был на английском — «Опыты психологии» Уильяма Джеймса.

— Вы и представить себе не можете, с каким трудом они мне достались. Особенно книги Рише. Я совсем не знал о существовании такого ученого. Известно ли вам, что пятнадцать лет назад он получил Нобелевскую премию по медицине?

— Да, я случайно узнал, роясь в «Британской энциклопедии» моего покойного отца.

— Не хочу быть нескромным, но все же… Юнг, Фрейд и теперь Рише, Фламмарион и Джеймс… Вы занялись изучением мозга? Интересуетесь жизнью после смерти?

Рикардо принял вид заговорщика:

— Только никому ни слова…

— Если вам интересно мое мнение, вы теряете время зря. С тех пор как мир существует, человек старается разгадать тайну смерти. Самые великие умы пытались это сделать. И все уперлись в стену. Мы так ничего и не знаем. И не узнаем никогда.

— Эксперт тоже так думает? Гардель, например?

— О, вы можете смеяться, однако это очевидно. Книготорговец повернулся и направился к стеллажам. Он взял какую-то книгу и вернулся.

— Держите. Этот человек тоже задумывался о нашей судьбе. Но как гениальны его мысли!

— Платон, «Пир»? А приложения? Вы присоедините их к моему заказу?

— Успокойтесь, я не садист. Часть материала — на греческом, часть — на испанском! Когда читали эти произведения, вы, должно быть, были, как и я, подростком без мозгов. Погрузитесь снова в эти страницы, восхищение я вам гарантирую. Берете?

— Беру все.

— Обещаете все прочесть?

— Да, но как только закончу чтение других.

Рикардо оплатил покупку и удалился.

За спиной он слышал, как сеньор Пинтос по-театральному декламировал: «Как только увянет тела цветок, любимого им, он улетит во весь дух».

— Я ухожу, — заявила Флора. — Тебе ничего не нужно?

— Нет. Благодарю. Я остаюсь. Буду читать.

Она показала на заметки, разбросанные на низеньком столике салона:

— Ты вновь посещаешь школу?

— Что-то вроде этого.

— Решительно все посходили с ума, — вздохнула она. — Если бы я знала… Я совсем не предполагала, что буду делить свои дни и часть ночей с господами Юнгом и Фрейдом.

Он спросил с упреком:

— Любовь моя, к чему это неожиданное раздражение?

Флора пожала плечами:

— Так просто…

Нахмурившись, она вышла из комнаты.

Дождавшись ухода Флоры, Рикардо улегся на диван и погрузился в чтение школьной тетрадки. В нее Адельма Майзани вписала некоторые замечания Юнга и отрывки из его книг, наиболее понравившиеся ей.

«Страх чего? Почему? Я не мог найти ни одного объяснения. В конце концов, в идее, гласящей, что, может быть, некоторые события выходят за пределы временных границ, пространства, причинности, не было ничего, что могло бы потрясти мир, ничего неслыханного. Разве нет животных, которые предчувствуют ураганы и землетрясения? Вещие сновидения? Часы, сами останавливающиеся в момент смерти? Стаканы, которые сами разбивались в критические моменты?»

Рикардо поднял голову. Никакого шума. Дом был пуст, мажордом ушел — это был его отпускной день. Вакаресса не мог не признаться себе: он был счастлив в одиночестве.

Он снова погрузился в записи.

«На меня особенно произвел впечатление случай с одним больным, которого я вывел из психогенной депрессии. Он потом возвратился домой и даже женился. Через год возник новый приступ. Я, предвидя такую возможность, условился с этим человеком, что он придет, как только почувствует спад настроения. Но больной не сдержал слова, и виновата в этом была его жена. Итак, контакта у нас не получилось.

В этот период я должен был читать лекцию в городе В. Около полуночи вернулся в отель — после лекции я поужинал с несколькими друзьями — и собирался спать. Но сон не приходил. Около двух часов, едва задремав, я проснулся испуганный: не было сомнений, что кто-то проник в мою комнату. У меня возникло ощущение, что дверь стремительно открылась. Я включил свет, но ничего такого не было. Очевидно, кто-то ошибся дверью. В коридоре тоже была мертвая тишина. «Странно, — подумал я, — а все-таки кто-то вошел в мою комнату». Стал припоминать и вспомнил, что проснулся из-за глухой боли, как будто кто-то надавил на мой лоб, а затем стукнул по затылку. На следующий день пришла телеграмма с сообщением о самоубийстве моего пациента. Он пустил себе пулю в висок. Впоследствии я узнал, что пуля застряла в задней части черепа. Если учесть относительность времени и пространства в бессознательном, вполне возможно, что я уловил то, что происходило в действительности совсем в другом месте».

• Предыдущая
• 22/50
• Следующая