Мой идеальный смерч. За руку с ветром - Джейн Анна - Страница 5

Где-то раздалось тоскливое завывание ветра.

– Вот видишь, – произнесла Инна тихо, но уверено, и светлые волосы ее вдруг растрепались мгновенным порывом ветра. – Ты знаешь, что тебе нужно.

– А как же ты? – горечь в голосе Дэна казалась обжигающей.

– Теперь я могу признаться. Сама себе. Мое время в твоем сердце истекает. Я останусь только в твоей памяти. – Тонкие мертвенно-бледные руки сняли с головы венок из ромашек.

Летние, простые, но трогательные, как детские улыбки, цветы – символ любви и юности, стали постепенно увядать. Лепесток за лепестком, цветок за цветком.

Да и наряд Инны продолжал менять свой цвет и теперь больше не походил на подвенечное платье. Скорее на летнее легкое одеяние из воздушной материи. Как только оно стало насыщенного лазурного цвета, девушка вдруг вздрогнула и стала медленно растворяться в воздухе.

– Последние три вопроса, – едва шевеля почти синими губами, произнес Дэн. Понял, что она сейчас исчезнет.

– Давай. Говори.

– Ты меня любила?

– Конечно.

Он кивнул, собираясь с мыслями:

– И я тебя. Я… так поступил. Но я не хотел.

– Знаю, – лица ее так и не было видно, но казалось, что ласково улыбнулась. – Не вини себя.

– Но это вновь был виноват я, – он с трудом выдохнул эти слова. И замер в оцепенении. Экран вновь хотел показать какую-то очередную запись из его жизни, но Инна повернулась к нему, и вместо новых ярких кадров на экране появилась рябь, однако она вскоре исчезла, уступив место застывшему Машиному изображению.

– Я виноват, – повторил Дэн и в отчаянии ударил кулаком о невидимую преграду. Она выстояла.

– Нет, не ты, – ответила девушка, медленно растворяющаяся в воздухе. – Последний вопрос.

Прежде чем задать его, Дэн выдохнул, затаил дыхание, и лишь когда легкие почувствовали тяжесть, произнес:

– А она… ты ее видела?

Лазурная невеста мгновенно поняла, о ком говорит Денис. И кивнула.

– Она на меня злится? Почему ее нет, если есть ты? Она не захотела приходить? Она винит? Она меня ненавидит? – его глаза стали еще краснее, а в голосе появилась детская беспомощность.

– Это уже не три вопроса, мишка – призрачная Инна протянула руку, касаясь кончиками пальцев преграды – там, с другой стороны этого же места, недавно касалась широкая ладонь Дэна.

– А она – это другое. Я смогла прийти, а она – нет. И она не злится. Конечно, нет. И просит сказать, что ты ни в чем не виноват. Конечно, ты ни в чем не виноват. – Почти прозрачная уже Инна печально, с любовью, произнесла: – Прощай. Мне пора.

– Не уходи так быстро! Ответь, пожалуйста! – у него по щеке медленно покатилась первая слеза, прозрачная, крупная, а почти сразу за ней – вторая. И третья, и четвертая…

– Мне пора. Я очень тебя люблю. И она. И эта девочка – тоже, больше всех, – кивнула в сторону экрана с Машиным изображением светловолосая. – Прощай. Не переживай. Не мучайся. В следующей жизни мы еще раз встретимся. Я специально проверю, счастлив ли ты. Иди наверх, – успел шепнуть чистый голос.

И девушка в лазурном легком платье, с подолом которого играл сквозняк, полностью растворилась в воздухе, оставив Смерча одного. Лишь легкие переливающиеся под лучами прожектора лазурные блестки говорили о том, что еще несколько секунд назад здесь была Инна.

«Это не твоя вина. Она только моя. Вина росы. Письмо росы. Не вини себя, если вдруг…» – то ли почудилось, то ли раздалось в голове Дэна.

Жар волной прокатился по его телу. В почти остановившемся сердце затрепыхалась испуганная раненая птица.

Экран вдруг начал показ одного из фильмов Хичкока в ускоренной перемотке. Резко запахло ванилью и чем-то тяжелым, жженым, а затем в этот клубок ароматов добавился еще и запах железа. На заднем плане кто-то громко истерично захохотал. Тяжело забил набат. Громко зашуршала фольга, перекрывая звуки штормового моря. А где-то наверху запел чистыми голосами ангельский хор. Изображение вновь стало рябить, и с невероятной скоростью меняющиеся кадры из самых разных фильмов, которые существовали или еще будут существовать, резали глаза. Из-под кресел стал выползать желтоватый удушающий туман. И Дэн, не выдержав давящей атмосферы, закричал, закрыл уши руками, зажмурился и, не дыша, но удерживая зачем-то в голове образ Марии, побежал по проходу наверх, к чистым голосам хора, к светящемуся серебром выходу. Он очень хотел добраться до двери, хотел всем сердцем, словно ждал, что за нею отыщет спасение, но как только коснулся дверной ручки и дернул ее на себя – проснулся.

Дениса привезли из операционной, и сейчас он лежал на кровати в одноместном комфортном боксе. Хотя кровотечение было остановлено, а рана зашита, он все еще оставался бледным, как мел, с синеватыми губами и глубокими кругами под глазами. Рядом с изголовьем его кровати стояла высокая капельница, и от нее к Денису тянулись длинные прозрачные трубки.

Петр стоял рядом и тревожно вглядывался в его лицо. Раньше брат казался ему несправедливо высоким и сильным, умеющим постоять за себя, а теперь выглядел уязвимо. И Петру это не нравилось.

Кроме него, никого из родственников в боксе не было – лишь медсестра. Родители были в пути – они задержались, потому что Лере стало плохо, зато с другого конца города примчался дед, которого Петр любезно проинформировал о случившемся. Он сделал так, чтобы внуку было оказано лучшее лечение – на деньги не поскупился. Переговорив с оперирующим хирургом и откуда-то взявшимся заведующим отделением, он ушел с представителем полиции. И хотя держался по обыкновению высокомерно и холодно, но глаза у него были странные. Такие, как в день похорон бабушки – Петру тогда было совсем мало лет, но он запомнил этот взгляд деда. Совершенно опустошенный.

– Хорошо, что ты проезжал мимо, – сказал Даниил Юрьевич, вернувшись к Петру. – Невероятное везение.

– Денис всегда был везунчиком, – сделал вид, что привычно усмехается, Петр. Но на самом деле он до сих пор чувствовал страх. Противный, липкий, похожий на паутину.

Синие глаза деда сделались подозрительными.

– Ты что-нибудь об этом знаешь?

– В смысле? – не понял Петр.

Склонившись к нему, дед спросил прямо:

– Ты в этом замешан? Если так, признавайся. Сейчас признавайся. Я тебя, естественно, наследства лишу, но хотя бы от ментов отмажу. Ты понимаешь, что дело серьезное? И что твой брат едва не погиб? Понимаешь или нет?

Петр с такой ненавистью глянул на деда, что тот только изумленно вскинул брови.

– Поверь, если бы мне захотелось лишить жизни твоего любимого внука, ты бы никогда не узнал, что это сделал я, – бросил тихо Петр.

– Даже так? – насмешливо спросил Даниил Юрьевич, с которым тот обычно был вежливым и спокойным. – Показываешь клыки, сопляк?

– Скорее просто улыбаюсь, – отозвался он холодно. Дед вдруг заметил на его рубашке бурое пятно – кровь Дениса, и вздохнул. А после вдруг сделал то, чего не делал с глубокого детства – потрепал внука по черным волосам. Тот от изумления даже замер.

– Извини, если обидел, – тихо сказал Даниил Юрьевич. – Я пытаюсь понять, кому Денис помешал и что вообще произошло. У кого-то на нашу семью зуб или это случайность? А ты молодец, Петр, молодец. Не ожидал.

– О да, вся семья считает, что я монстр, – усмехнулся молодой человек, поправив очки. – Дэн традиционно ангел, я – чудовище. Все, как всегда.

– Оставь ты уже свою детскую ревность. Если бы не ты, он бы кровью истек. Не знаю, что было бы с Олегом, – добавил Даниил Юрьевич. – Даже не знаю, зачем я вчера именно тебя отправил к ним домой, а не кого-то еще? И именно ты наткнулся на брата. Черт с ними с документами, с договором. Лишится одного из наследников куда печальнее, чем контракта. Их-то у меня много, а вот наследников – всего двое. Жаль, правда, что они – полные идиоты. Но даже за идиотов я переживаю. – И мужчина похлопал Петра по плечу. Тот внутренне ощетинился – частенько рядом с дедом он чувствовал себя куда моложе, чем был на самом деле. Ему казалось, что он становится уязвимым. – И да, я знаю – если бы ты захотел убрать братишку, у тебя бы это получилось сразу. И без лишнего шума. Иногда ты кажешься не таким уж и идиотом, внук.