Серые земли (СИ) - Демина Карина - Страница 22

• Предыдущая
• 22/81
• Следующая

— Стой, падла! — отпускать волкодлака Гавриил намерен не был.

Аврелий Яковлевич опоздал.

Он понял, что опоздал, едва лишь заслышав грозный вой, но все одно понадеялся, что быть может боги будут милосердны к тому несчастному…

Несчастной.

Она лежала в боковой аллее, под единственным горевшим фонарем. И Аврелию Яковлевичу подумалось, что во всем этом есть привкус некоей театральщины. Не той, что достойна подмостков Королевского театру, но иной, более примитивного свойства, тяготеющей к балагану.

Широкие темно — зеленого колера юбки разметались, точно даже после смерти женщина стремилась прикрыть распухшие ноги, а может, и не их, но черную лужу крови.

Она была мертва.

Чтобы понять это, не было нужды подходить близко — с развороченным животом человек не живет, но Аврелий Яковлевич подошел, стараясь ступать аккуратно, дабы не затоптать ненароком следы… впрочем, когтистые характерного вида продержатся долго, уж точно не исчезнут до появления следственное бригады.

И присев у тела, Аврелий Яковлевич прижал пальцы к шее.

Ни пульса. Ни дыхания.

И сердце в разверстой грудине мертво, лежит черным комком… отчего не тронул? Впрочем, сей вопрос Аврелий Яковлевич отложил на иное время.

Он огляделся.

Нахмурился.

И заприметив в кустах некий предмет, направился к нему.

В крохотном дамском ридикюле, которому случилось знавать лучшие времена, обнаружилось немногое: связка ключей да пухлый ежедневник с замочком. Справился с ним Аврелий Яковлевич легко. Пролистал. Хмыкнул. А после сунул за пазуху.

И только после этого извлек зачарованный свисток… волкодлака уже не выследят, однако, глядишь, свезет отыскать хоть что?нибудь.

Панна Акулина фон Хоффель маялась бессонницей. Напасть сия, случавшаяся с нею год от года все чаще, ежели верить медикусу, была явлением преобыкновенным в том возрасте, в котором панна Акулина изволила пребывать. Медикус являлся по первому зову баронессы, с немалым почтением выслушивал многочисленные жалобы, потчевал клиентку травяными отварами и самолично делал массаж пяток по цианьской методе…

Но желаемого облегчения сии процедуры не приносили.

И панна Акулина маялась.

Бессонницей.

И еще немалой к себе жалостью. Лежа в постели, она разглядывала балдахин, лениво раздумывая над тем, устроить ли хозяину пансиона скандал, ибо балдахин сей был пылен и стар, либо же просто выказать жалобу, как и подобает даме благородной.

Тут же вспомнилось, что воистину благородной дамой панна Акулина стала тогда, когда престарелый барон фон Хоффель, прельстившись очарованием юной певички, предложил ей морщинистую руку, ослабевшее сердце и свое немалое состояние… правда, после смерти родня баронова изволила судиться, но…

Нет, подобные мысли приводили панну Акулину в волнение, а волнение не способствовало доброму сну. И она перевернулась на другой бок… в конце?то концов, сколько уж лет минуло? И пускай состоянием пришлось делиться, но титул, титул остался Акулине.

Баронесса фон Хоффель.

Вдовствующая баронесса фон Хоффель… звучит много лучше, нежели панночка Акулина Задвиженска… да, и на афишах титул смотрелся прельстительно… жаль, что состояние оказалось не столь велико, но… были поклонники.

Были.

И подарки дарили… и сыпали к ногам очаровательной баронессы, что обещания, что цветы, что драгоценные каменья, которые она, в отличие от обещаний и цветов, подбирала да, предварительно оценив, определяла на хранение.

В отличие от многих, Акулина и в молодые годы проявляла редкостное трезвомыслие. Лишь однажды она поддалась зову сердца, о чем впоследствии неоднократно сожалела… особенно, когда пришлось расстаться не только с большей частью драгоценностей, но и с городским домом…

В груди заныло.

Ах, Зозо, Зозо… последняя страсть, если не сказать — единственная… как пылали твои глаза… как горячи были руки… какие слова ты говорил, как клялся, что никогда?то не оставишь… а ревновал?то, ревновал люто, исступленно, и виделось в том лучшее доказательство любви…

И что с того, что был ты моложе на двадцать три года? Себя старухой Акулина не ощущала… и сейчас не ощущает, а уж тогда…

Она решительно перевернулась на другой бок, хотя и знала: не придет сон. А вдруг и вправду возрастное это? С чего?то она, баронесса… несмотря ни на что все еще баронесса, трясется над этими воспоминаниями? Последняя любовь… и первая, ежели разобраться. До Зозо, славного мальчика, Акулина не позволяла себе с ума сходить, а тут… треснуло запертое сердце, и разум сгорел в пламени чувств.

Красиво звучит.

Некогда она весьма ценила красивые слова, и красивых людей… а Зозо был красив. И как же хотелось ему верить… и верила ведь, сама себя ослепляла, и счастлива была в этакой слепоте. Он беден?

Ничего, состояния Акулины хватит на двоих…

Он берет деньги без особого стеснения? Пускай, ей в радость делать мальчику подарки… Играет? А кто не играет ныне… проигрывается? Бедолаге не везет в картах, зато в любви…

Неромантично заурчало в животе, и это урчание заставило панну Акулину отрешиться от воспоминаний. А ведь казалось ей, что молоко подали несвежее. Нет, еще не прокисшее, но уже и не то, которое можно пить безбоязненно. Того и гляди расслабит…

…тогда вновь будет повод медикуса пригласить. Один он слушает… да еще и пан Бершовец, но тот вечно занятой и женушка его… панна Бершовец баронессе не нравилась категорически, поскольку была молода и хороша собой. Акулина не знала, что раздражало ее больше.

И потому перевернулась на спину, руки на животе сложила.

Уснет.

Еще немного полежит, послушает, как гудят в стене трубы… пансионат старый, в ремонте нуждается. А хозяин все денег жалеет… скупой ничтожный человечишко, который посмел намекнуть, что баронесса оплату задерживает.

Лет десять тому был бы рад, что она поселилась в этом захолустье… лет десять тому ей казалось, что все еще можно исправить. Ныло раненое сердце. И злость душила, бессильная, беззубая.

Исчез Зозо.

Прихватил и деньги ее, и векселей выписал, по которым Акулине придется платить, и шкатулку выгреб до дна… да что шкатулку, серебряные ложечки и те вынес.

Но простила бы… когда б один сбежал, а не с этой девкой из кордебалета… и ведь знали, шептались, посмеивались. В глаза, конечно, не решались, но за спиной… а она держала спину. И лицо держала. И день за днем платила, платила по счетам, которых не становилось меньше…

Надеялась, исправится.

Был же контракт. И голос ее звучал по — прежнему чудесно… и поклонники, которых Зозо распугал своей ревностью дикой, вернутся, а с ними — и драгоценности…

Кто знал, что в театре Королевском новый директор объявится? А у того собственная протеже… молодая. Красивая.

Безголосая напрочь.

Но разве это кому мешало?

Ах, сколько всего осталось в прошлом… и обиды, и ссоры… и война, закончившаяся поражением… зато война помогла забыть о предательстве.

Долги.

И опустевший дом… прислуга, что разбежалась, поскольку не было у баронессы денег платить прислуге… и вовсе как?то вышло так, что истаяли капиталы, обратились в ничто ценные бумаги, на которые она так рассчитывала. А ушлый поверенный только и шептал, что, де, дом надобно продавать, что лишь тянет он из баронессы последнее.

Поддалась.

Продала. И теперь вот вынуждена доживать век в месте столь непрезентабельном. И пусть комнаты, которые она занимает, именуются апартаментами — люкс, но баронессе ли не знать, что сие наименование — лишь насмешка. Всего?то четыре комнатушки, одна другой меньше.

Мебель старая.

Убираются редко… и норовят намекнуть, что за капризы Акулине доплачивать надобно…

Она вздохнула, чувствуя, как тело становится легким, невесомым, как некогда. И унимаются ноющие суставы… а в голове звучит музыка… ария брошенной княжны… и баронесса готова исполнить ее… Голос по — прежнему полон силы…

• Предыдущая
• 22/81
• Следующая