Серые земли (СИ) - Демина Карина - Страница 15
- Предыдущая
- 15/81
- Следующая
Извращенец.
— Как? — высунулся со своего угла Яцек. И темные глаза блеснули.
— Страшно, Яцек. Страшно! Я даже начал подозревать, что папа меня не любит!
Князь Вевельский почувствовал, что краснеет.
— Но теперь я уже склоняюсь к мысли, что ошибся…
— Ошибся, — подтвердил князь, пытаясь сообразить, что именно привело Себастьяна в отчий дом. Он надеялся, что дело вовсе не в клубных делах… и не в той певичке, которая одарила его своей благосклонностью… не даром, естественно…
Следовало признать, что чем старше он становился, тем дороже эта самая женская благосклонность обходилась… и ведь пришлось занимать…
…а все почему?
Потому что Лихо, бестолочь, контракт подписал… честный он больно.
И что с этой честностью делать?
На векселя ее не изведешь.
— Я несказанно рад, дорогой мой папа! — Себастьян сидел вальяжно, и ногой покачивал, и выглядел до отвращения довольным собой. — Раскол в семье — дело дурное… а скажи?ка, будь так ласкав, где же братец мой разлюбимый…
— Который? — Тадеуш с трудом сдерживал внезапно нахлынувшее раздражение. Он и сам не мог бы сказать, что же именно было истинной его причиной. То ли, что сын его старший не спешил подчиняться родительской воле, но глядел на отца сверху вниз, с этакой насмешечкой, а то и вовсе — презрением, то ли, что он не поспешил отречься от Ангелины, которая в своем втором замужестве посмела быть счастливой, о чем и писала пространные письма, верно, из желания позлить бывшего супруга, то ли просто сам по себе.
Чужой он.
Непонятный.
— Это который? — поинтересовался Велеслав.
Он успел выпить и оттого чувствовал себя престранно. С одной стороны старшего братца Велеслав не то, чтобы боялся — он не боялся никого и ничего, как и подобает королевскому улану — разумно опасался, с другой — Себастьянов наглый вид и, особенно, хвост его вызывали вполне естественное в Велеславовом понимании желание дать братцу в морду.
Может, конечно, хвост и не самый лучший повод для мордобития, но и не худший.
— Лихослав, — Себастьян развернулся к братцу, на круглой физии которого была написана вся палитра испытываемых им чувств.
И раздражение.
И отвращение.
И вовсе нехарактерная для Велеслава задумчивость.
— Так это… он ушел, — наконец, соизволил сказать он, и Тадеуш кивнул, подтверждая слова сына.
— И давно ушел?
Вопрос Себастьяна прозвучал тихо, но услышали его все, и Яцек из своего угла дернулся было, чтобы ответить, но был остановлен ленивым взмахом княжеской руки.
— Давно, — Тадеуш сгреб фишки.
— Ага, — подтвердил Велеслав. — Гордый он… и пить не захотел, и играть не захотел… сказал, что, мол, дела у него неотложные…
Врет.
— Вот так взял и ушел? Невежливо как… и жену свою оставил…
Яцек вновь открыл было рот, но Велеслав поспешил с ответом:
— Так… сказал, чтоб, мол, приглядели… он вернется…
— И ты не стал спрашивать, куда он ушел?
Не стал, потому как знал, но Себастьяну не скажет… или… Велеслав с отцом обменялись быстрыми взглядами. И Тадеуш, тасуя карты, лениво произнес:
— Мало ли куда надобно уйти мужчине так, чтобы жена о том не ведала?
— Мало.
Себастьян поднялся.
— Видите ли, дорогой папа, Лихослав, к счастью, не в вас пошел…
Тадеуш лишь плечами пожал.
Ему было все равно.
Или казалось, что ему было все равно?
Яцек вышел следом за Себастьяном и дверь придержал, прикрыл аккуратно. Выглядел младший братец донельзя виноватым.
— Ну? — Себастьян чувствовал, что вот — вот сорвется.
Он устал.
И голова болела.
И не только голова, но и желудок, который с утра ничего?то, помимо овсянки на воде сваренной, не видел. А овсянка на воде еще никому хорошего настроения не прибавляла.
Дом злил.
Отец.
Велеслав, который что?то задумал, и не сам, потому как сам он категорически думать не способен. Богуслава… она не колдовка, ведь проверяли и не единожды, но уже и не человек в полном на то смысле.
Еще и Яцек мнется, краснеет…
— Мне кажется, я знаю, где Лихослав…
Он покраснел еще сильней.
Уши и вовсе пунцовыми сделались, а на щеках проступили белые пятна. И Яцек волнуется, потому как не привык до сих пор к этой скрытой семейной войне, и знать не знает, под чьи стяги становится.
Ему хочется мира.
Только и он уже понимает, что мир невозможен.
А Себастьяну надо бы мягче… брат все?таки…
— Я… я видел его у конюшен… подошел спросить… думал, что может ему плохо… а он зарычал и… и велел убираться.
Яцек вздохнул.
— Я бы не ушел. Только там Велеслав появился… и сказал, что приглядит, что… Лихо… он на порошок счастья подсел… еще там, на Серых землях… он борется, только не выходит. Об этом никто не знает и знать не должен… и мне тоже молчать надо. Велеслав посидит рядом, пока ему… пока лучше не станет. А меня отец заждался уже…
— А он заждался?
— Не знаю… ругался, что я поздно… а так больше ничего…
…если бы Яцек не появился вовсе, его отсутствие вряд ли бы заметили. Но его беда в том, что он появился весьма не вовремя.
— Мне не надо было уходить?
— Идем, — решился Себастьян. — Покажешь, где…
И Яцек коротко кивнул. Он чувствовал себя виноватым, пусть и внятно не мог бы сказать, в чем же именно его вина состоит.
В том что ушел?
Или в том, что не сохранил чужую тайну?
Но Себастьяну было не до размышлений.
Порошок, значит… в том, что Лихо порошок сей пробовал, Себастьян не сомневался. Но пробовать — одно, а сидеть — другое. Он бы заметил… точно заметил.
Или не он, но Евдокия… те, которые на порошке сидят, меняются… а она сказала, что за последние месяцы Лихо крепко переменился…
…или он не сам, но его подсадили? Подсыпали раз, другой, а потом…
Нет, с выводами спешить не следовало.
Яцек вел окольной тропой, тоже спешил.
Тощий.
И высокий, едва ли не выше Себастьяна. И уланский мундир на нем висит, а штаны и вовсе мешком, пусть и затягивает Яцек ремень до последней дырочки.
Ничего, пройдет.
Себастьян себя таким вот помнит, только, пожалуй, наглости в нем было куда побольше, и самоуверенности…
— Тебя надолго отпустили? — молчание сделалось невыносимым.
— К утреннему построению должен вернуться.
— Вернешься.
Яцек вздохнул.
— Тебе вообще служба нравится?
Он покачал головой и признался:
— Не особо.
— Тогда зачем пошел?
Конюшни были старыми, построенными еще в те далекие времена, когда и сам Познаньск, и Княжий посад только — только появились. И если дом не единожды перестраивали, то конюшни так и остались — длинными приземистыми строениями из серого булыжника. Помнится, в прежние времена Себастьяну казалось, что строения эти достоят до самой гибели мира, а может, и после останутся, уж больно надежны.
Правда, коней здесь ныне держали не сотню, а всего?то с дюжину. Оттого и переделали левое здание под хранилище. Держали в нем, что сено, что тюки золотой соломы для лошадок простых, что опилки, которые сыпали в денники господским жеребцам. Нашлось местечко и для старое упряжи.
А под крышей, вместе с голубями, поселились мальчишки — конюхи.
— Да… отец сказал. Я в университет поступить хотел, — признался Яцек, остановившись. — На правоведа… а он сказал, что среди князей Вевельских никогда крючкотворов не было и не будет… я все равно хотел, но как без содержания? Мне стипендия не положена… и жилье тоже не положено… и вот…
— А ко мне почему не пришел?
Яцек вздохнул.
Понятно.
Потому и не пришел, что стыдился этакого своего выбора. И денег, в отличие от Велеслава, просить не умел.
— Послушай, — Себастьян редко испытывал угрызения совести, — если не передумаешь, то я помогу…
— Но…
— Если действительно хочешь. Отца не особо слушай, он много о княжеской чести говорит, да только мало делает. Уже взрослый, сам понимать должен.
Яцек тяжко вздохнул.
- Предыдущая
- 15/81
- Следующая
