В доме напротив - Сименон Жорж - Страница 25
- Предыдущая
- 25/26
- Следующая
— Соня исчезла.
— Еще прибор, — сказал Джон человеку.
— Я не буду есть. Я очень тороплюсь.
— Не важно.
— Мне непременно нужно знать, что с ней случилось. Скажу вам правду. Она провела ночь у меня. Утром, уходя, обещала вернуться к девяти. В отделе меня встретили как-то очень странно, вроде бы с насмешкой и угрозой в одно и то же время.
Он говорил быстро, еле переводя дыхание, Джон продолжал есть, потом встал, с полным ртом, и поманил Адиль бея к окну, откуда видна была стена, увенчанная тремя рядами колючей проволоки. За ней помещался немощеный двор с черной землей.
— Что это такое?
Во дворе, окруженном кирпичными зданиями, никого не было. Адиль бей сначала не понял, а потом внезапно вспомнил проводника через границу.
— Это здесь?
Он был потрясен, но все же не до такой степени, как ожидал. Ведь все хлопоты затеяны ради Сони. Однако сейчас, глядя на этот зловещий двор, он пытался вспомнить ее лицо — и не мог. Черты расплывались, и выражения их уловить было невозможно, как будто эта русская девушка была где-то далеко, очень далеко от него.
— Но не могли же ее расстрелять?
— Я нынче утром не слышал выстрелов. Видите вон то здание, поменьше, на левой стороне двора? Там это и происходит.
В резком дневном свете зрелище напомнило Адиль бею фотографию, которую он сам снял во время войны: рассвет, воронка от снарядов и крупным планом — сапоги мертвеца.
— Что же нам делать?
— Прежде всего поешьте.
Джон взял со стола ломоть холодного мяса и, жуя, направился к телефону. Назвав незнакомый Адиль бею номер, долго беседовал на очень хорошем беглом русском языке. А ведь он никогда не упоминал даже, что говорит по-русски.
Джон рассыпался в любезностях у аппарата, улыбался, по-видимому расспрашивая собеседника о здоровье. Слушая ответ, налил себе виски, мало-помалу лицо его становилось серьезнее, он покачивал головой, приговаривая: “Да… да…” Повесив трубку, осушил бокал с непривычной для него медлительностью.
— Кому это вы звонили?
— Начальнику ГПУ, главному начальнику.
— Что он сказал?
— Почему вы не едите? Он мне посоветовал не вникать в это дело. Я все же настаивал, просил сказать мне правду.
— И что же?
— А ничего. Он думает, что лучше всего будет, если вы вечером уедете.
— Значит, они ее убили?
— Не думаю. Я утром не видел во дворе ничего подозрительного.
— Скажите, Джон, как вы думаете, я еще могу что-то для нее сделать? Отвечайте откровенно. Я ко всему готов.
Джон вместо ответа налил полный бокал виски и протянул Адиль бею:
— Выпейте!
— Я же не могу ее так бросить. Надо вам сказать, что она уже несколько месяцев моя любовница…
— Пейте!
Джон ел мармелад, поставив локти на стол и разглядывая рисунок на скатерти.
— Это будет подлостью — уехать без нее. Вы должны меня понять. Или же я должен быть уверен, что…
Он повторял и повторял свои вопросы и, сам того не замечая, принялся за еду, иногда посматривая на часы, но до полуночи было еще очень далеко.
— Мне бы только узнать, к кому я должен обратиться… Джон закурил сигару, опять наполнил бокал собеседника, откинулся на спинку стула.
Когда Адиль бей наконец замолчал, весь в поту, и посмотрел на него умоляющими глазами, Джон произнес:
— Вот что вы должны сделать. Идите домой и уложите чемоданы. Отправьте их на пароход, а сами займитесь таможней. Пароход уходит ночью. В десять часов я буду в баре с капитаном, приходите к нам туда, и я вам сообщу, есть ли какие-нибудь новости.
— Вы думаете, что сумеете что-нибудь узнать?
— Не уверен. Но сделаю что смогу.
— Но что именно? С кем вы будете говорить?
— Не думайте об этом. — И он подвинул к нему коробку с сигарами.
Когда Адиль бей увидел сквозь туман огни бара и ему почудилось, что уже слышна музыка, он замедлил шаг, испытывая такое же облегчение, как пловец, готовый ухватиться за спасательный круг.
Нервы были на пределе. В течение нескольких часов он с лихорадочным нетерпением метался по городу, где ему грозила опасность. Джон ясно дал понять, что Адиль бею что-то угрожало.
Вокруг него кто-то умышленно образовал молчаливую пустоту. Адиль бей, бродя под моросящим дождем, долго искал носильщика для своих чемоданов, но никто не откликнулся.
Пришлось тащить на себе и чемоданы, и сумки. Никто из жильцов не вышел помочь, когда он пытался развернуться с вещами на узкой лестничной площадке. Не было ни такси, ни какой-либо случайной машины. Он окружен пустотой!
На какой-то строительной площадке удалось найти тачку, и вот он сам, сам Адиль бей, без кровинки в лице, везет эту тачку по набережной! Нельзя опоздать в таможню. Нельзя, ни в коем случае нельзя остаться еще хотя бы на один день в этом городе.
Толкая тачку перед собой, он прошел мимо бронзового Ленина, потом мимо Дома профсоюзов, где никого не было видно. Попытался вызвать в памяти образ Сони в окне, где когда-то увидел ее; но это опять не удалось. Слишком многое оставалось еще сделать, слишком многое передумать. Его посылали от одного таможенника к другому… Ему хотелось остаться в порту, поблизости от судна, а не идти обратно по всем этим улицам, окаймленным темными домами, где толклись какие-то тени, и учреждениями, где сидели чиновники со зловещими улыбками. Но времени до отплытия оставалось еще много, и Адиль бей вспомнил, что Джон ждет его в баре.
Возле светящегося джазового барабана у него приняли шляпу и плащ. За столом ждали трое — с одной стороны сидел Джон, с другой — бельгийский капитан, а посредине, спиной к нему, женщина, Неджла!
— Виски? — спросил Джон.
И тотчас же добавил, чтобы избежать надоедливых расспросов:
— Знаете, я ничего нового не узнал!
Часы, висевшие над музыкантами, показывали десять. Неджла была истерически весела.
— Похоже, вы уезжаете, Адиль бей? — спросила она, повернувшись к нему.
— Еще не знаю!
— Как бы не так! Ваш багаж уже на борту. Она подмигнула капитану, потом Джону, и тот встал и направился к туалету, сделав турку знак, чтобы шел за ним.
— Вы думаете, ничего предпринять нельзя? — спросил Адиль бей, когда они остались вдвоем.
— Ничего.
— А позже? Завтра, послезавтра?
— Ничего.
— Откуда вы знаете?
— Фургон пришел днем.
— Какой фургон?
Он не понимал, но догадывался о страшном смысле этого слова.
— А такой, с железным кузовом, с дырочками для проветривания.
Адиль бей видел этот фургон два-три раза. Как только его увидишь, уже знаешь, что где-то тут в него погрузят труп.
— Когда фургон подъезжает к казарме, а потом во двор… Спокойно, старина!
Джон ласково похлопал его по спине. Адиль бей стоял не шевелясь, не плача, только холодок пробежал у него между лопаток.
— Вы уверены, что это за ней? Голос его звучал спокойно, взгляд был тверже, чем днем.
— Идем. Они, наверно, удивляются, куда мы пропали. Джон сел на место и продолжал наблюдать за Адиль беем, который вклинился в оживленный разговор капитана и Неджлы.
— Когда вы выходите в море?
— Около часу. На борту надо быть до двенадцати. Значит, ждать еще больше часа, и Джон видел, как Адиль бей искоса поглядывает на присутствующих, следит даже за занавесом, отделяющим этот уголок от остального зала.
— Пейте! Вам это пойдет на пользу!
— Вы полагаете?
Неджла тоже с беспокойством смотрела на Адиль бея, а потом, дотронувшись до ноги капитана, прошептала:
— Вы ему сказали?
— Нет еще.
Как долго тянется время. Но ведь если расстреляли Соню, у которой брат работает в ГПУ, то есть все основания думать, что…
— Кстати… — проговорил капитан тихо, наклонясь к нему.
Он здорово выпил. Щеки у него разрумянились. Адиль бей заметил, что он держит Неджлу за руку.
— …раз известная вам особа не может отправиться с нами, а все уже подготовлено…
- Предыдущая
- 25/26
- Следующая
