В доме напротив - Сименон Жорж - Страница 1

• 1/26
• Следующая

— Как? У вас есть белый хлеб?

В гостиную вошли персидский консул и его жена, и вот ее-то и поразил стол, уставленный красиво приготовленными сандвичами. А за минуту до этого Адиль бею сказали:

— В Батуме всего три консульства — ваше, персидское и наше. Но к этим персам ходить у нас не принято.

Так говорила г-жа Пенделли, жена итальянского консула, в то время как он сам, развалившись в кресле, курия тонкую сигарету с розовым кончикам. Женщины, улыбаясь, подошли друг к другу, но в это время раздались какие-то звуки — сперва это был только смутный гул, повисший над залитым солнцем городом, а потом, растекаясь все выше, зазвучала музыка духового оркестра, показавшегося из-за угла. Тогда все вышли на веранду — поглядеть на процессию.

Новым человеком здесь был только Адиль бей, совсем новым, ибо только нынешним утром приехал в Батум. В турецком консульстве его ждал прибывший из Тифлиса чиновник, временно заменявший консула, — он собирался уехать в тот же вечер и привел Адиль бея, чтобы познакомить его с будущими коллегами.

А музыка играла все громче. Медные инструменты блестели на солнце; нельзя сказать, чтобы играли что-то веселое, но все-таки от этих бодрящих звуков все ожило — воздух, дома, город.

Адиль бей заметил, что персидский консул подошел к камину, возле которого стоял чиновник из Тифлиса, и они о чем-то повели разговор вполголоса. Тогда Адиль бей снова посмотрел на процессию и увидел, что шесть человек, идущих вслед за музыкантами, несут на плечах гроб, окрашенный в ярко-красный цвет.

— Это что же, похороны? — наивно спросил он, повернувшись к г-же Пенделли.

Она прикусила губу, чтобы не рассмеяться.

Это были действительно похороны, первые похороны, увиденные Адиль беем в СССР. Музыканты в белом и в туфлях на веревочной подошве, у каждого на груди с левой стороны приколот большой красный бант, выглядели как спортивная команда. Гроб был кое-как сработан и кое-как окрашен в ослепительный красный цвет. Что касается людей, идущих позади, то они выглядели так, будто им просто захотелось пройтись под музыку, — многие в рубашках без пиджака или в трикотажных джемперах, женщины в белых летних платьях и без чулок; пиджаки и галстуки были только на двоих мужчинах, по-видимому должностных лицах; у многих головы были обриты, а в последнем ряду ехал на красивом новом велосипеде молодой человек, делая зигзаги, чтобы удержать равновесие, и опираясь время от времени рукой о плечо девушки.

Проходя мимо консульства, каждый поднимал голову и смотрел на иностранцев на веранде.

— О чем они думают? — тихо спросил Адиль бей. Персиянка услышала и циничным тоном ответила:

— О том, что мы сейчас будем есть белый хлеб. Она смеялась. Мужчины, шедшие по улице, видели, что она смеется. Выражение их лиц не менялось. Они просто шли мимо. Шли вслед за оркестром и красным гробом. Нельзя было понять, весело им или грустно. Адиль бей, ощутив какую-то неловкость, вернулся в гостиную.

— Вы уже осмотрели город? — Персиянка вошла следом за ним.

— Я до сих пор ничего еще не видел.

— Ужасная дыра!

Она смотрела ему прямо в лицо своими черными глазами, и глаза эти, по мнению турка, были самыми нахальными на свете. Никто никогда еще так его не разглядывал, как будто он — вещь, которую то ли купят, то ли нет. Самое скверное, что по лицу его все можно было прочитать. Он понял, о чем она думает: “Не хорош, не дурен, глуповат, пожалуй”.

Затем она громко произнесла:

— Вы знаете, мы приговорены жить вместе месяцы, а может и годы. Нас здесь всего шестеро, в том числе Джон из “Стендэрта”, но он вечно пьян. Кстати, дорогая, — обратилась она к жене итальянского консула, — а Джон не придет?

Все вернулись в гостиную, когда хвост процессии скрылся в конце улицы. Воздух еще вибрировал от звуков музыки. Висела тяжелая жара.

— Вы уже уходите? — удивилась г-жа Пенделли, поскольку чиновник из Тифлиса начал со всеми общаться.

— Мой поезд отходит через час.

— А вы? — продолжала свои вопросы итальянка, обратившись к персидскому консулу.

— Прошу извинить меня за краткое отсутствие. Я скоро вернусь, нам нужно обсудить кое-что.

Адиль бей был еще совсем новичком и не мог принимать какое-либо участие во всем происходящем. С чашкой чая в руках, он уселся в кресло между итальянкой и персиянкой, а напротив него тихо пыхтел Пенделли, очень жирный и плохо переносивший жару.

Гостиная была просторной, с коврами, картинами, такой обстановкой, какой надлежит быть в гостиной. На подносе лежали сандвичи и пирожные, стояла бутылка водки Широкая стеклянная дверь на залитую солнцем террасу была распахну! а, и оттуда вливались потоки знойного воздуха.

Чашка г-жи Пенделли звякнула о блюдце, а Пенделли, вздохнув, пробормотал:

— Вы по-русски говорите?

Казалось, он ни к кому не обратился, так как смотрел только на сандвичи, но Адиль бей ответил:

— Ни слова не знаю.

— Тем лучше.

— Почему — тем лучше?

— Потому что им больше по вкусу консулы, не понимающие по-русски. Это уже очко в вашу пользу.

Пенделли говорил снисходительно, как человек, заслуживший всяческой благодарности за свои старания.

Персиянка по-прежнему рассматривала Адиль бея. Г-жа Пенделли улыбалась вежливой улыбкой хозяйки дома.

— Вам, разумеется, муку доставляют морем? Адиль бею показалось, что музыка опять зазвучала где-то близко, на этот раз позади дома. Персиянка продолжала все тем же тоном, будто хотела сказать что-то обидное:

— Конечно, не всякому дано быть итальянским консулом и встречать каждую неделю грузовое судно. Не говоря уж о развлечениях — обед на борту, прием офицеров…

— Это приедается, — отвечала г-жа Пенделли, наливая Адиль бею чай.

И тут он, на свою беду, спросил:

— А турецкие суда никогда не приходят? Пенделли пошевелился в кресле. Пошевелился он как бы бесцельно и едва заметно, но все поняли, что сейчас он что-то скажет.

— А разве существуют турецкие суда? — Он не смеялся. Губы его были приоткрыты, веки полу опушены.

Адиль бей еще сам не знал, что сейчас произойдет, но у него уже заблестели глаза и вспыхнули щеки.

— Что вы хотите этим сказать? Г-жа Пенделли опустила два кусочка сахара в его чашку. Пенделли добродушно ответил:

— Не сердитесь. Но только представишь себе турка в роли капитана…

— Значит, по-вашему, мы дикари? — Это вырвалось внезапно. Адиль бей вскочил на ноги. Люди и предметы расплылись у него перед глазами.

— Да нет! Садитесь же! Вот уже примерно десять лет, как у вас там перестали рубить головы.

Г-жа Пенделли снисходительно улыбалась:

— Ваш чай, Адиль бей.

— Спасибо, мадам.

— Мой муж пошутил, уверяю вас…

— Возможно, но я-то не шучу. Я знаю, мы молодая республика. Конечно, мы еще не все делаем как полагается, но…

— …но вы хотите, чтобы на вас смотрели как на величайшую державу в мире!

Уже никто не помнил, с чего все началось. Персидский консул бесшумно вошел в гостиную.

— Подите-ка сюда, Амар! Наш новый приятель не понимает шуток и чрезвычайно забавен во гневе. Кстати, Адиль бей, вы в бридж играете?

— Нет. — И резко добавил:

— Это слишком изысканная игра для турка.

Г-жа Пенделли пыталась его успокоить:

— Честное слово, мой муж…

— Ваш муж думает, что на свете есть только Италия! Для него Турция все еще — гаремы, евнухи, ятаганы и красные фески.

— Сколько вам лет? — с улыбкой спросила персиянка.

— Тридцать два. Я сражался за мою страну при Дарданеллах, потом за Республику в Малой Азии. И я не позволю, чтобы при мне…

— Где вы родились? — спросил Пенделли, закуривая новую сигарету.

— В Салониках.

— Это уже не Турция. Говорят, благодаря грекам это стал прекрасный город.

• 1/26
• Следующая