Автокатастрофа - Баллард Джеймс Грэм - Страница 10
- Предыдущая
- 10/41
- Следующая
Я смотрел с крыльца, как она уезжает в спортивной машине в сторону аэропорта, ее белая промежность веселым семафором вспыхивает между подвижных бедер. Изменчивая геометрия ее лобка услаждала взгляд утомленных водителей, отвлекающихся от вращающихся стрелок в окошках заправочных насосов на бензоколонках.
Когда она уехала, я не пошел в квартиру, а спустился в подвал. В гараже стояла дюжина машин, в основном принадлежащих женам юристов, живущих в нашем доме. Место, отведенное для моей машины, все еще пустовало, цемент был отмечен знакомым узором масляных пятен. Я вглядывался сквозь полумрак в дорогие приборные щитки. На полочке под задним стеклом лежал шелковый шарф. Я вспомнил, как Кэтрин описывала наше личное имущество, разбросанное по сиденьям и полу моей машины после катастрофы: карта, оставшаяся после отпуска, пустой пузырек из-под лака для ногтей, рекламный журнал. Вычленение этих принадлежностей нашей жизни – словно бригада взломщиков извлекла и сложила в ряд неповрежденные воспоминания и интимные подробности – было частью того самого процесса повторения банальностей, который я получил в наследство после смерти Ремингтона. Серая елочка на ткани его пиджака, белизна воротника его рубашки увековечены этой аварией.
Из машин, застрявших на шоссе, раздались звуки клаксонов – хор отчаяния. Глядя на масляные пятна на своем парковочном пятачке, я думал об убитом. Казалось, что в этих несмываемых отметках полностью запечатлелась авария – полиция, зрители и санитары скорой помощи в немых позах склонились надо мной, сидящим в разбитой машине.
За моей спиной заиграл приемник. Дворник, молодой человек с волосами почти до пояса, возвращался в свою контору, расположенную возле двери лифта. Он сел на металлический столик, обняв свою инфантильную подружку. Игнорируя его почтительные взгляды, я опять вышел на крыльцо. Проспект с трехполосным движением, ведущий к местному торговому центру, был пуст, под платанами в длинный хвост вытянулись машины. Довольный тем, что я могу прогуляться и меня не собьет с ног какая-нибудь агрессивная домохозяйка, я побрел по проспекту, время от времени прислоняясь к полированной оградке. Было без малого два часа, и торговый центр пустовал. Машины заполняли автостоянку, стояли по обе стороны каждого переулка, а их водители отдыхали в домах, скрываясь от палящего солнца. Я пересек вымощенную плитами площадку в центре скверика перед торговым центром и взобрался по ступенькам на автостоянку на крыше супермаркета. Каждое из сотни парковочных мест было занято, ряды ветровых стекол отражали солнечный свет, как щиты стеклянной фаланги легионеров.
Прислонившись к бетонной балюстраде, я вдруг осознал, какая безмерная тишина окружала меня. Изредка мигал контрольный маячок аэропорта, но ни один самолет не садился и не взлетал. Движение на шоссе замерло в очереди на юг. Машины и автобусы аэропорта на Западном проспекте застыли в ожидании смены светофора. Трехполосный хвост повозок взбирался на эстакаду развязки и дальше, к новому южному продолжению шоссе.
За недели, проведенные мною в больнице, инженеры-автодорожники проложили громадные плиты более чем на полмили к югу. Пристально глядя на эти безмолвные земли, я осознал, что вся зона, определявшая ландшафт моей жизни, была сейчас очерчена непрерывным искусственным горизонтом, составленным из вздымающихся парапетов, оград шоссе, их ответвлений и развязок. Такая же зона окружала все эти повозки подо мной, словно стены кратера диаметром в несколько миль.
Тишина не прерывалась. То здесь, то там за рулем ерзал водитель, попавший в западню под неуютным горячим солнцем, и внезапно у меня возникло ощущение, что мир остановился. Рубцы на коленях и груди были маячками, настроенными на множество передатчиков, отправляющих неизвестные мне самому сигналы, которые должны были вскрыть этот колоссальный затор и освободить водителей для истинной цели, поставленной перед их повозками, – для рая электрической автострады.
Воспоминания об этой необычной тишине были все еще свежи в моей памяти, когда Кэтрин везла меня в мой офис в Шефертоне. Вдоль Западного проспекта от пробки к пробке несся извивающийся поток машин. Моторы авиалайнеров, взлетавших из Лондонского аэропорта, изматывали небо над головой. То минутное зрелище неподвижного мира, тысяч водителей, сидящих в машинах на очерчивающих горизонт автострадах, казалось абсолютно уникальной демонстрацией этого машинного ландшафта, приглашением к исследованию виадука наших сознаний.
Сейчас, когда дело шло к окончательному выздоровлению, можно было взять напрокат машину. Заехав на коммерческую телестудию, Кэтрин принялась бесцельно кружить по автопарку, не желая меня выпускать. Молодой водитель прокатной компании, ждущий возле своей машины, смотрел, как мы описываем вокруг него кольца.
– Рената поедет с тобой? – спросила Кэтрин.
Меня удивила проницательность этой случайной догадки.
– Я думаю, она могла бы прокатиться… возможно, управлять машиной после такого перерыва гораздо утомительнее, чем я могу себе представить.
– Удивляюсь, что она позволяет тебе везти себя.
– Ты не ревнуешь?
– Может быть, немножко.
Выбросив из головы мысль о какой бы то ни было доверительной беседе, которая могла произойти между этими двумя женщинами, я попрощался с Кэтрин. Следующий час я провел в офисе студии, обсуждая с Полом Уорингом несостыковки в контракте, мешающие производству рекламного ролика, в котором мы надеялись занять актрису Элизабет Тейлор. Однако на самом деле все это время мое внимание было сосредоточено на взятой напрокат машине, которая ждала меня на стоянке. Все остальное – то, что я раздражал Уоринга, загроможденное офисное помещение, галдеж, поднятый сотрудниками, – лишь слабая тень, бесполезный подстрочник, который будет удален при редактировании. Когда ко мне в машину села Рената, я едва осознавал ее присутствие.
– С тобой все в порядке? Куда поедем?
Я уставился на руль в моих руках, на плавные очертания приборной панели с ее циферблатами и контрольными огоньками.
– Куда же еще?
Агрессивный дизайн этой стандартной кабины, с неестественно сильно выступающими ободками циферблатов, подчеркивал растущее во мне чувство связи между моим телом и автомобилем, связи более сильной, чем влечение к широким бедрам и сильным ногам Ренаты, скрытым под красным нейлоновым плащом. Я подался вперед, чтобы ощутить шрамами на груди колесо руля, прижаться коленями к включателю зажигания и рычагу ручного тормоза.
Через полчаса мы добрались до въезда на эстакаду. Вечерний поток машин тек по Западному проспекту и разделялся у въезда на развязку. Я проехал мимо места моей аварии, развернулся и направился назад по пути, преодоленному мной в минуты перед самой катастрофой. Случилось так, что дорога впереди была пуста. Ярдах в четырехстах от меня на мост взбирался грузовик. На полотне восходящей дороги возник черный седан, но я, нажав на газ, его обогнал. Через пару секунд мы достигли точки столкновения. Я притормозил и остановился на кромке бетона.
– Здесь можно парковаться?
– Нет.
– Давай остановимся, может, полиция сделает исключение в твоем случае.
Я расстегнул плащ Ренты и положил руку ей на бедро. Она подставила шею для поцелуя, поощрительно, как нежная властительница, приобняв меня за плечо.
– Мы виделись перед самой аварией, – сказал я, – ты помнишь? Мы занимались любовью.
– Я все еще ассоциируюсь у тебя с этой катастрофой?
Я провел рукой по ее бедру – цветок ее губ был влажен. Проехал автобус аэропорта, на нас смотрели пассажиры, направляющиеся в Штутгарт или Милан. Рената застегнула плащ и взяла с приборной доски «Пари-матч». Она пролистала журнал, взглянув на фотографию женщин, погибших на Филиппинах. Это совпадение параллельных мотивов насилия оказалось удачной приманкой. Ее серьезные студенческие глаза чуть задержались на занимавшей целую страницу фотографии вздувшихся трупов. Мелодия смерти и увечий все текла под ее листающими пальцами, а я уставился на развилку дорог. В пятидесяти ярдах от места, где я сейчас сидел, я убил другого человека. Анонимность этой дорожной развилки напомнила мне о теле Ренаты с его чутким набором отверстий и сгибов, которые однажды станут такими же необыкновенными и значительными для какого-нибудь мужа из пригорода, каковыми для меня являются эти бровки и разделительные линии на дороге.
- Предыдущая
- 10/41
- Следующая
