Тетя Жанна - Сименон Жорж - Страница 25
- Предыдущая
- 25/32
- Следующая
Глава 8
Медленно, твердой поступью он поднимался на три-четыре ступеньки и затем останавливался, но лицо его при этом не было тревожным или искаженным, как у человека, страдающего болями в сердце, он не выглядел и запыхавшимся; у него был вид человека, который при любых обстоятельствах тщательно рассчитывает каждое свое усилие; на некоторое время он неподвижно замирал, глядя на лестничные ступеньки или стену перед собой.
Идущая за ним Луиза — такая маленькая в сравнении с его возвышающейся фигурой — удивлялась каждой такой остановке и не знала, как себя держать, но ради приличия попыталась было с ним заговорить.
— Лестница очень крутая, — с извиняющимся видом пробормотала она во время третьей остановки.
Он не обернулся, не ответил, а его спина, казалось выражала презрение к подобным пошлым и ненужным замечаниям.
В горой раз заговорить ее заставило уже собственное смущение:
— Если бы я знала, что моя невестка заболеет, я устроила бы ее на втором этаже. Она сама выбрала эту комнату.
Он опять не пошевелился. С такой скоростью они никогда не перестанут карабкаться по ступенькам. Сколько же лет может быть нотариусу Бижуа?
Поначалу Жанна думала, что это сын того Бижуа, которого она когда-то знала; в бытность ее ребенком он уже казался ей стариком, но это был не сын, а отец. Его возраст приближался, вероятно, к девяноста годам, если уже не достиг их. Но держался он еще очень прямо, лицо его было розовым, как у ребенка, что выглядело почти неестественным при стриженных бобриком седых волосах.
— Можно ли войти нотариусу, Жанна?
— Да, конечно.
Он вошел с таким же видом, с таким же отсутствующим взглядом, с каким посещал дома, подлежащие продаже, и через несколько мгновений остановил свой взор с чисто профессиональным любопытством на Жанне. Создавалось впечатление — настолько это было очевидно, — что он нарочно старался показаться невежливым, нарочно использовал лишь самый минимум принятых приличий. Вместо того чтобы поздороваться, произнести несколько самых общих и обычных фраз, справиться о здоровье, он произнес лишь одно слово, в котором, казалось, можно было ощутить свойственную некоторым старикам радость при виде сраженного болезнью более молодого человека:
— Водянка?
Она вспомнила времена, когда была совсем маленькой девочкой; и она ответила ему почти как ребенок:
— Ничего серьезного. Немного передышки, и я встану на ноги.
— Так всегда говорят.
— Со мной это уже случалось.
Она видела, что Луиза чем-то озабочена, но это была не та смутная или истерическая озабоченность последних дней; Луиза выглядела как человек, внезапно столкнувшийся с конкретными проблемами.
— Месье Бижуа не хотел подниматься сюда. Но я настояла, чтобы он повторил тебе то, что сейчас сказал мне.
— Садитесь, месье Бижуа.
Он не захотел воспользоваться низким стулом, стоявшим в ногах кровати, на который ему указала Жанна. Нотариус взял другой стул, из угла комнаты, и, прежде чем усесться, внимательно осмотрел его, словно желая оценить или убедиться в его надежности.
— Вы читали мое объявление, верно? — бросился он сразу же в атаку.
И, не ожидая ответа, продолжал:
— Насколько мне известно, по каким-то своим причинам вы предпочли, чтобы вас считали умершей. Вы пренебрегли наследством, думая, что никогда не вернетесь сюда, но сами видите, что в конце концов все-таки вернулись.
— Но вовсе не за наследством, — поспешила возразить она. — Если я попросила вас об одолжении подняться сюда…
Она очень хотела объяснить ему, объяснить Луизе, что она совершенно определенно была намерена окончательно отказаться от наследства, если, с точки зрения закона, это все еще было необходимо, но нотариус прервал ее на полуслове:
— В связи с тем, как развернулись события, не имеет значения, что вы собирались или не собирались делать.
Никто, вероятно, лучше него не знал местные семейства и их секреты.
Это касалось не только семьи Мартино, в которой нотариус был знаком и с родителями Жанны, и с родителями ее родителей; он наизусть знал истории самых неприметных домов города.
За какую такую обиду он мстил, говоря ледяным голосом, в котором слышалось что-то вроде смакования катастрофы, во всяком случае любование ею?
Быть может, потому, что Жанна лежала в постели, а из-за опухшего лица и заплывшего глаза вид у нее был довольно жалкий, Луиза попыталась смягчить удар:
— Нотариус Бижуа только что сообщил мне плохие новости.
— Я знаю. У меня был долгий разговор с месье Сальнавом.
Нотариус презрительно пожал плечами:
— Малыш Сальнав совершенно ничего не знает.
Жанна смущенно спросила:
— Вы хотите рассказать о действиях, которые предпринимают Физоли?
— Физоли не имеют никакого значения. Месье Физоль позвонил мне сегодня утром в контору, чтобы потребовать от меня официально объявить об открытии наследства, и я ответил, что это уже сделано.
— Все намного серьезнее, чем ты предполагаешь, Жанна.
Луиза держалась спокойнее, значительнее, чем в прочие дни. Чувствовалось, что она сражена, но не хочет плыть по воле волн.
— Мы будем вынуждены продать…
— Продать дом?
— Да, мадам, — прервал старик. — Дом со всем содержимым, винные склады и само торговое предприятие. И все равно дыра, которую нужно заткнуть, останется слишком большой, так что Робер Мартино, будь он жив, оказался бы лицом к лицу с серьезными трудностями. Я не собираюсь ни оправдывать его, ни осуждать; уже давно я ничего больше не жду от людей.
Зная его так, как я его знал, я предвидел, когда он ушел от меня в субботу, какое решение он примет.
— Вы думаете, это было самое легкое?
Нотариус надменно промолчал. Во взгляде, которым он окидывал лежащую перед ним толстую женщину, надменности было не меньше. Какое-то время он покашливал, вытаскивая из кармана носовой платок, а затем произнес таким тоном, будто смысл слов был понятен только ему одному:
— Я Знал его деда, я знал его отца, я знал его братьев и я знал его.
Я знаю его детей.
— Зачем он приходил к вам?
— А зачем приходят вечером в субботу, после закрытия конторы?
Жанна не знала, был ли он с Луизой внизу более человечным или многословным. Во всяком случае, их разговор длился очень долго. Должно быть, к этой второй встрече, на которую его вынудили пойти, он относился как к ненужной и расплачиваться за это заставил Жанну.
— Я знаю, что моему брату были нужны деньги. В понедельник утром в кассе не было ни сантима.
— Но в понедельник месье Сальнав принес мне деньги! — вскричала все вдруг понявшая Луиза и со смущенным видом уставилась на свою невестку.
— В общем, — сказал нотариус, — потребность в деньгах, говорят, — это та потребность, которая, в крайнем случае, может быть удовлетворена.
Достаточно перейти какую-то черту, какую-то цифру, определенное соотношение между тем, чего не хватает, и тем, что можно было бы получить; не знаю, как это называется, сами подберите слово, которое вам нравится.
Бухгалтер ломает голову над мелкими суммами и ужасается, как ребенок.
Он, впрочем, еще ребенок и есть; я вспоминаю его деда, когда он, торгуя овощами, ходил от дома к дому. Вы приехали в плохое время, мадмуазель Мартино, для вас, без сомнения, было бы лучше остаться там, где вы жили.
Он специально нажал на слове «мадмуазель», а не назвал ее «мадам Лоэ», зная, очевидно, что она никогда не была замужем. Жанна вспомнила, что он был нотариусом и другом Франсуа Лоэ.
— Я ждал только похорон, чтобы выполнить свои обязанности. Я толком не понимаю, зачем мадам Мартино настаивала на том, чтобы я поднялся сюда и повторил вам то, что сказал ей.
— Что говорил вам Робер в субботу?
— То, что всегда говорят в таком случае. Он очень упал духом, как обычно и бывает. Он не видел никакого выхода, и, логически рассуждая, выхода и не было, но он упрямо все-таки хотел найти его — с таким видом, будто я (поскольку я был его нотариусом, и особенно потому, что я был нотариусом его отца) могу сотворить чудо.
- Предыдущая
- 25/32
- Следующая
