Живой - Чертанов Максим - Страница 3

• Предыдущая
• 3/32
• Следующая

Кир знал, что его не пустят больше воевать. Но представлять себе возвращение ему никто не запрещал. Странно, он мечтал не о доме, а о том, как вернулся бы. И как мочил бы чехов.

Раньше он, случалось, жалел их. Никич однажды во двор гранату кинул, а хуй его знает, что это был за двор. Может, мирный. Никич потом каялся. Говорил, что вроде заметил там старика какого-то, лет эдак двухсот. Старик, может, и мирный был. А может, и не было никакого старика. Короче, Кир бы теперь тоже кинул.

Протез ему принесли в конце мая, ранним утром, — наш, отечественный, но по немецкой лицензии. Он и не верил, что принесут. Он просыпался всегда очень рано, не мог спать после шести, хотя в госпитале бы как раз в самый раз. Лежал и глядел в потолок, смотрел на трещины краски над дверью. Главный окружной госпиталь, а не могут стену покрасить. В госпитале вообще все было старое, его построили, что ли, году в пятьдесят втором. Он был похож на сталинский санаторий, только статуи колхозницы не хватало у входа. В трещинах краски все почему-то угадывали бабу с лампочкой на самом интересном месте. Кир пытался высмотреть что-нибудь кроме бабы — географическую, скажем, карту, вон Волга, вон Енисей… Но тут пришел подполковник и принес протез.

— Примерь, воин, — сказал он. — Отличная вещь, сам бы носил.

Кир сел на кровати. Остальные зашевелились, приподнимаясь на локтях, вглядываясь — никто еще не видал такого протеза и не знал, как он пристегивается. Кир свесил культю, на которую избегал смотреть. Противно было прикасаться к изуродованной ноге, она заросла диким мясом, какими-то наплывами, кое-где еще не до конца зажило. Он не понимал, как будет ходить с этой чужой пластмассовой ногой. Кое-как пристегнул, схватился за спинку кровати, встал…

— Кириллов, ты чего?! — крикнула Оля. — Костыль возьми!

— Ладно, — сказал он сквозь зубы. — Так попробуем.

Нечего было и думать шагнуть с таким протезом. Говорят, нога как своя — какая, на хер, своя! Его шатало. Он попробовал выставить протез вперед — пластмассовая нога смешно повисла. Кир поставил ее на линолеум, попытался шагнуть левой, здоровой. Как ни странно, протез держал, у него получился крошечный шажок. Все молча наблюдали. Он опять двинул вперед правую, надо было чуть подкручивать ногу, чтобы протез встал на всю ступню (мама дорогая, это же мне всю жизнь теперь подкручивать… это же мне теперь заново делать походку… я уже никогда не буду ходить как ходил — только теперь дошло, тормоз). Всеобщее настороженное внимание стало дико его злить, тоже вылупились, еще денег подайте!

— Рок-эн-ролл! — заорал Кир, крутанулся на здоровой ноге и взмахнул протезом, но не удержался и с размаху звезданулся об пол.

Подполковник с Олей бросились его поднимать.

— Сам, — сипел Кир, но его уже усадили на кровать.

— Ничего, — одобрительно сказал подполковник. — Для начала даже очень.

— Здравствуй, мать, вернулся я не весь, — весело сказал Кир. — Вот нога моя, на гвоздь ее повесь!

Все заржали.

Он понимал, что вышло несмешно, но надо было держать удар, сохранять, что называется, лицо. Все тоже понимали.

Он выписался в июне, комиссованный, понятно, вчистую.

В Ростове проходил какой-то детский праздник, недалеко от госпиталя был парк типа культуры, оттуда часто доносилась в палату музыка. Киру захотелось посмотреть, что за парк и что за праздник. Давно он не видел ничего такого. Можно было, конечно, сбежать через дыру, и были люди — сбегали, но с его ногой не побегаешь. Он похромал в парк, купил мороженого. Странно, у всех людей он теперь смотрел прежде всего на ноги — и удивлялся, сколько вообще людей с больными ногами. Один хромает, у другого трость, третий косолапит при ходьбе. Очень мало здоровых, нечего комплексовать. А вон клоун на ходулях, этот вообще идет-шатается. Клоун подшагал к нему на уродливых длинных жердях и попросил закурить. Кир швырнул пачку, тот ловко поймал, из кармана необъятных штанов вытащил зажигалку.

— Бери все, — сказал Кир.

Клоун поблагодарил и стал надувать дымом мыльные пузыри. Получалось смешно: сам пузырь матовый, а когда лопнет — дымное облачко.

Ходили девки, заглядывались. Девки были так себе. С Олей никакого сравнения, но Оля с ним даже не простилась. Он ушел не в ее дежурство, а в дежурство толстой Гали, крикливой не по делу и явно несчастной в личной жизни. Если вдуматься, то оно и хорошо, что не простились. Пришлось бы что-то говорить, и стало бы понятно, что он для нее — только один из многих, солдатик, каких полно. А Кира это не устраивало.

Планы у него были простые: прибыть в расположение части, в город Моздок. Зайти в финслужбу. Получить боевые. Получить за ранение. Купить чего-нибудь матери. И поехать домой, блядь, победителем, блядь. В райцентр Кораблин Рязанской области.

Осталось понять, что он будет там делать. В школе военруком? В Кораблине три школы, может, где-то и нужен военрук. У Кира военрука не было, он заканчивал школу во времена, когда военную подготовку отменили. И правильно. Никакой военной подготовки, кроме как на войне, не бывает. Будут девки кругом, он будет щупать девок, поясняя, как правильно надеть химзащиту… Класс работенка.

В охрану, может быть? Хорошо быть охранником, когда ноги нету.

Можно возделывать, типа, сад, огород. У матери участок при доме. Есть еще шесть соток дедовских за городом. Навозец, говнецо. Хорошая работа, с одной ногой запросто. Растить огурчики, помидорки, поливать коровячком. Героический труд.

Еще рассмотрим. Водить машину. Это перспективнее. Этим протезом на газ жать как не хер делать, а ничего другого не требуется. Водить машину Кир умел, купить решили после армии. Вот получим боевые — можно купить машину. Кого буду возить? Кого в Кораблине вообще можно куда-то везти? Из Рязани и обратно? Так автобус бегает…

Дальнобойщиком если… Надо подумать, как устроиться в дальнобойщики, кого туда берут. Небось с улицы не попадешь. У нас же все через родню, поэтому у всех столько родни. Никаких других связей у людей нет. Либо вместе воевали, либо родня. А, забыл — еще бывает, что вместе сидели. Но этого обычно не любят вспоминать. Да и кто воевал вместе, тоже обычно не любят. Всякого же навидаешься.

По Никичу он, пожалуй, все-таки скучал, Никич иногда такое мог сказануть — сразу было ясно, что человек все понимает. Славка тоже был нормальный, очень нормальный человек. Но из тех, с кем не воевал, в дальнобойщики никто не сможет пристроить. У Славки, правда, были в Москве какие-то связи. Терки, варки. Может, пристроит. Но просить Славку — это уже совсем. Все-таки десять кэмэ на себе нес, хватит.

Он съел мороженое, купил еще одно, потом еще.

— Денег нет, — сказал начфин.

Это был типичный финик, то есть нормальный такой начфин, именно то, что и представляется при этом слове. Кир знал, конечно, что в финчасти не жухать невозможно, но у этого все было написано буквально на морде. И дальнейшую его тактику Кир тоже представлял прекрасно: сейчас он долго, в деталях будет расписывать, как ничего нет. Может, даже сам заведется от этого рассказа. А потом скажет: ну ладно. Есть, но… Примерно так вели себя все люди этого склада, Кир повидал их на гражданке достаточно: такими бывают продавцы, мясники, даже врачи. Этому майору, конечно, не в армии бы служить. Уютный, оплывший — кладовщик в чистом виде.

— Сам знаешь, — сказал начфин, — читал небось. У меня знаешь сколько выдач? Я сегодня одних смертных сколько выдаю. Ты сам пойми. Смертные — это же важней боевых, так? Ты живой, так? А тут людей убило, я их родне выдать должен. Как я буду им в глаза смотреть?

— Не знаю, — сказал Кир. — А вы не смотрите, товарищ майор.

— Ну вот! — Начфин принял это за одобрение своего образа действий. — Ты же понимаешь все. Где я возьму? Вырожу?

— Не выродите, товарищ майор, — сокрушенно сказал Кир.

— Короче так, — сказал начфин, придвинул бумажный лист и написал на нем: «10 000». — Вот без этой суммы получить можешь хоть сейчас. А с этой суммой — извини, ждать придется.

• Предыдущая
• 3/32
• Следующая