Суд присяжных - Сименон Жорж - Страница 30

• Предыдущая
• 30/33
• Следующая

Вспотевший судья, теряя выдержку, пытался восстановить ход мыслей, тогда как Луи оставался неподвижен и спокоен. Взгляд его напоминал тяжелый и печальный взгляд быка, ожидающего бандерильи.

— Я поражен, что вы в вашем положении еще пытаетесь острить. Впрочем, дело ваше, но господа присяжные учтут…

А Луи вовсе и не пытался острить. Он был очень одинок. Сила была на стороне тех, кто нападал на него.

Почти целый год они держали его в изоляции от людей и вели дознание по своему усмотрению. Особенное отвращение вызывало у него то, как они повсюду собирали ничтожные улики и использовали их, прибегая к нечистоплотным приемам.

Как можно говорить о том, что в детстве у него перед глазами были только добрые примеры, когда в поселке все знали, какой развратник Дютто, и несколько раз его заставали, когда он заголялся перед маленькими девочками, а также и перед сестренкой Луи? Разве не нарочно Дютто оставлял в комнате зажженную лампу по вечерам?..

Луи хотел бы задать еще один вопрос, раз уж здесь так охотно рассуждают о домах терпимости. Чтобы попасть на суд, требовались специальные пропуска, распределяемые судебными властями. Как же так вышло, что в первом ряду сидело не менее трех содержателей подобных заведений и среди них владелец публичного дома в Йере, не считая дюжины известных сутенеров? И отчего рядом с ними находятся жены и дочери судебных чиновников?

Но он, конечно, не задал этого вопроса. Он раз и навсегда принял решение не раздражаться. Только пальцы крепче сжимали перила барьера да кадык судорожно двигался вверх и вниз.

— Когда вы встретили госпожу Ропике, то сразу сообразили, какую пользу сможете извлечь из злополучной страсти этой зажиточной женщины?

— Госпожа Ропике сама была содержанкой, — уточнил Луи.

— Госпожа Ропике была честной вдовой, и ее единственный грешок заключался в пристрастии в звучным фамилиям. Но, согласитесь, это весьма невинная причуда.

— Как и получение тысячи франков в месяц от старика, который недавно покончил с собой?

Со своего места Луи через головы журналистов смог прочесть фразу, которая тут же появилась их блокнотах:

».невероятный цинизм подсудимого, который…»

Какого черта всех делают святыми, кроме него? Разве не слышал он из своей комнаты, какие сцены, гнусные и забавные одновременно, разыгрывались в часы визитов отставного чиновника?

И это называется судебным разбирательством!..

— Советую подсудимому выбирать выражения и не припутывать к делу лиц, которые не могут себя защитить.

Время тянулось медленно. После часового допроса Луи взмок, черты его лица заострились от усталости.

Журналисты, подгоняемые сроком выпуска газет, спешили передать по телефону свои отчеты, они входили и выходили из зала, угощали друг друга конфетами, заряжали ручки.

— Признаете ли вы, что восемнадцатого августа около полуночи оставили госпожу Ропике в ресторане «Регентство», где обедали вместе с ней?

— Она была не одна!

— Я не о том вас спрашиваю. Отвечайте на вопрос.

— Она была не одна, — упорствовал Малыш Луи. — Инспектор, который неспроста сидел в ресторане, почему-то забыл упомянуть о присутствии других лиц. Но коли это вам так неприятно, я не стану говорить о господине Парпене. Однако я хотел бы спросить у инспектора Плюга, кто еще был на улице и подстерегал…

— Вопрос будет задан свидетелю, когда тот предстанет перед судом. Почему вы вскочили на ходу в автобус и вдруг вышли из него, не ожидая остановки?

Луи насупился и не ответил. В этот момент произошло едва заметное движение среди подозрительных типов, присланных Жэном и его бандой из Марселя.

— Вас видели ночью в кабаре, пользующемся дурной славой, где вы, показывая фокусы, развлекали посетителей до трех часов. Что вы делали после? Молчите? Ну так я вам скажу. Вы вернулись в Ниццу, проникли в квартиру госпожи Ропике — у вас был ключ…

— Я уехал в Сен-Рафаэль на машине с англичанами.

— Не прерывайте! Будете говорить, когда я дам вам слово. Итак, вы вернулись в Ниццу, и так как в последнее время госпожа Ропике не очень-то раскошеливалась, поскольку, быть может, ей надоела слишком заметная связь, вы стали ей угрожать, а потом убили ее, чтобы завладеть…

— Концы с концами не сходятся, господин судья, — огорченно заметил Луи. — Видать, вы не знаете, как такие дела делаются. Прежде всего, Констанс я не надоел, наоборот, она еще пуще привязалась ко мне и даже выставила племянником перед своим старым любовником. Мы обедали все вместе, и Луиза Мадзони с нами празднуя день рождения госпожи Ропике.

— Настоящий семейный праздник, — сострил судья.

— Захоти я чего-нибудь взять, я мог бы и так: ведь ключи-то были у меня и я часто оставался один в квартире. Зачем мне было убивать ее?

— И тем не менее факт налицо. Вы убили ее. А если нет, то объясните нам, каким же образом несколько дней спустя вы завладели не только норковым манто, но и всеми ее документами, в том числе удостоверением личности?

Недолгое молчание. Потом, подняв голову, Луи резко спросил:

— А как насчет драгоценностей?

— Каких драгоценностей? — удивился судья.

— У нее была не только норковая шуба, но и драгоценности. Держала она их в квартире. Так что же, я, по-вашему, сделал с драгоценностями? Раз вы разыскали столько ее вещей, то как же вы не нашли бриллиантов?

Каждый дурак знает, что все ювелиры связаны с полицией.

— Попрошу вас…

Луи махнул рукой, как бы говоря: «Бросьте! Сами знаете, что это правда», — и продолжал:

— В квартире были и деньги. Луиза Мадзони может подтвердить. Ежели бы я убил госпожу Ропике, то уж наверняка прихватил бы их и мне не понадобилось бы на другой день красть сумочку на Английской набережной.

Все вытаращили глаза. Судья заволновался:

— Вы хвастаетесь кражей, о которой даже не было речи!

— Да, потому что меня ни о чем не спрашивали, ни о чем, кроме того, что я делал в детстве, и обо всяких ерундовых встречах да переездах.

Адвокат неодобрительно покачал головой. Луи порылся в карманах и вытащил крошечную медаль с изображением святого Христофора.

— Глядите, вот медаль из сумочки, которую я потом выбросил в море, а денег в ней было всего-навсего триста франков. Если напечатаете объявление в газетах, как пить дать отыщется хозяйка, она-то уж скажет, что я…

Зал оживился в ожидании новых стычек между Луи и судьей, явно начинавшим терять почву под ногами.

— Суд не может допустить, чтобы так непристойно и по пустякам отвлекали его внимание, — снова изрек, приходя судье на помощь, прокурор с шелковистыми усами. — У обвиняемого было время сообщить на следствии…

— Мне не давали говорить.

— Тише, С этим пунктом покончено. Допрос продолжается.

Но судья все еще не пришел в себя. Рассеянно полистав свои записи, он предпочел объявить перерыв на десять минут, что позволило публике освежиться в соседних барах.

Кое-кто, выходя из зала, нарочно сделал крюк, чтобы оказаться поближе к Луи, а хозяин заведения в Йере, проходя мимо, даже подмигнул ему.

После вечернего заседания один из наиболее известных судебных хроникеров объявил, собирая свои разбросанные листки:

— Схватит двадцатку.

Люди расходились шумно, поспешно. Малыш Луи снова сел в тюремную машину и вернулся к себе в камеру, где подозрительный счетовод явно завидовал его популярности.

На другой день в суде оказалось вдвое больше народу.

Сидя между двумя полицейскими в выкрашенной в серый цвет комнатушке. Малыш Луи посматривал переданные ему адвокатом газеты.

— Я же предупреждал. Общественное мнение против вас, — сказал адвокат.

— Луизу все еще не нашли? — спросил Луи.

— Во многие места разосланы телеграммы. Ее теперешний адрес не известен.

Как будто полиции не известен адрес зарегистрированной проститутки! Будто было так трудно обеспечить ее приезд в Ниццу еще до суда! Почему откровенно не признать, что они просто не хотят, чтобы Луиза была вызвана в суд, потому что она может оказаться вынужденной дать показания об иных фактах, которые предпочитают замалчивать? Видно, лучше выслушать массу бестолковых свидетелей, которые подробно рассказывает, как однажды, десять лет назад, мать Луи пожаловалась, что сын угрожает ей…

• Предыдущая
• 30/33
• Следующая