Стриптиз - Сименон Жорж - Страница 10

• Предыдущая
• 10/40
• Следующая

Ей даже не позволили повидаться с Пьеро.

Она, очевидно, останется одна до вечера, ибо Мари-Лу надела голубое платье, в котором она работает в «Монико». Это означало, что она не рассчитывает вернуться.

Когда хлопнула входная дверь и послышались удаляющиеся шаги, Селита пулей выскочила из постели. Ей ужасно хотелось побежать и догнать свою подругу.

Никогда еще она не чувствовала себя до такой степени одинокой в этих трех комнатах их квартиры, где уже начали жужжать ожившие на солнце мухи. С улицы доносились шумы, которые казались ей враждебными.

У нее было впечатление, будто она попала в капкан.

Она сняла трубку и набрала номер. На другом конце провода услышала неуверенный голос, непривычный к телефонным разговорам:

— Да.

— Это «Монико»?

— Да, это «Монико».

Она, кажется, узнала бормотание старой мадам Тузелли.

— Мсье Леон пришел?

— Нет, мадам.

— Мадам Флоранс тоже там нет?

— Никого нет.

Раздосадованная, Селита повесила трубку, налила себе остывший кофе, не стала ничего есть и наполнила водой ванну, желая как можно скорее помыться, одеться и уйти на Антибскую улицу или на Круазетт, чтобы спастись от одиночества, которое тяготило ее в этой квартире.

Она долго не могла решить, что же ей надеть — или штаны в обтяжку в стиле «тореодор», которые она носила с легкой блузкой, когда ходила на пляж, или платье в красный горошек, купленное как раз в той самой Галери Лафайет, где Мадо украла лакированную сумочку. В конце концов выбрала платье. Сделав аккуратный и красивый — макияж, тщательно причесавшись, она направилась полюбоваться витринами на Антибской улице.

Несколько дней стояла прохладная пасмурная погода, и казалось, что находишься в каком-то обычном провинциальном городке.

Достаточно было появиться солнцу, как сразу же чувствовалось, что это Лазурный берег: толпы туристов наводнили улицы, слышалась речь на самых разных языках, бросались в глаза мужчины в коротких, как у бойскаутов, штанах, обнажавших их волосатые ноги, женщины в шортах, хотя некоторые были весом в восемьдесят кило и более, немало людей прямо в купальниках фланировали по тротуарам и заходили в магазины, распространяя аромат крема для загара. Этот запах витал во всем городе.

Однажды, когда Селита прогуливалась с Мари-Лу, одетая приличнее большинства женщин, которые попадались на их пути, две явные по виду домохозяйки все же обернулись в их сторону и, очевидно догадываясь, кто они, высказали несколько обидных замечаний достаточно громко. У Селиты на весь день испортилось настроение, а Мари-Лу философски заметила:

— Не принимай близко к сердцу, подружка! Как бы мы ни старались одеться, нас всегда распознают, догадаются, чем мы зарабатываем на жизнь.

Это было действительно так. Накануне, там, у церкви, во время брачной церемонии, хотя седовласый мужчина был единственным, кто узнал в ней танцовщицу из «Монико», все остальные тоже чувствовали, что она принадлежит к совсем особому миру.

Не оттого ли, что кто-то стал рассматривать ее с излишним любопытством, свернула она на соседнюю улицу, чтобы выйти на Круазетт? Издалека она узнала Франсину, которая шла по другой стороне, одетая в свой синий костюм, и какой-то мужчина уже в возрасте шел вместе с ней.

Селита могла заранее сказать, что они зайдут сейчас в дом с меблированными комнатами, который находился на этой улице. Там сдают номера и на ночь, и на час. Франсина вошла первой, мужчина, опустив голову, последовал за ней. И когда Селита поравнялась с этим домом, она посмотрела на его темный коридор, на дверь с матовым стеклом, ей тоже хорошо известную.

Она здесь бывала редко, в основном в конце месяца, когда не хватало денег для оплаты квартиры или же, как это было на прошлой неделе, когда ей нужно было купить платье.

Она ничего не просила у Леона, да он, вероятно, и ничего бы ей не дал. Но он не мог не знать, как она добывает необходимые ей деньги, ибо чаще всего посетители кабаре наводили у него справки, прежде чем обратиться с предложением к какой-нибудь из «завлекательниц».

Ну а может быть, он все-таки ревновал? Вряд ли. Не ревновал же он Флоранс в те времена, когда они жили оба на площади Пигаль в Париже. Он работал барменом в довольно подозрительном заведении, а она была тогда значительно моложе, чем сейчас, и без стыда занималась своим ремеслом, продолжая это делать и в течение тех восемнадцати месяцев, которые Леон провел в тюрьме.

Никто здесь не знал точно, за что он был осужден. Об этом почти не говорили в «Монико», а если и говорили, то шепотом. Один из музыкантов утверждал, что в баре, где работал Леон, происходило сведение счетов между двумя бандами, которое закончилось тем, что один был убит и один ранен.

Леона схватили вместе с остальными и увезли в тюрьму. Эту версию не разделял Людо, хорошо осведомленный обо всем, что касается корсиканских и марсельских банд. По его сведениям, нынешний хозяин «Монико» никогда не принадлежал ни к одному клану и вообще был мелкой сошкой и сутенером. Обе банды подозревали к тому же, что он связан с полицией.

Как бы то ни было, по выходе из тюрьмы Леон женился на Флоранс, и они с той поры стали коммерсантами, приобрели «Монико» и квартиру на бульваре Карно на имя жены, как это почти всегда бывает в подобных случаях.

Прошло уже немало лет с тех пор, как Флоранс занималась проституцией. Ей было тридцать девять, скоро сорок. Она обрела вполне респектабельный вид и сильно располнела. Полнота ее, особенно в последнее время, казалась нездоровой.

А Селита в свои тридцать два года чувствовала себя старой…

Еще вчера битва, которую Селита рассчитывала выиграть, велась только между ней и Флоранс. Она вспоминала тот день, когда в первую же неделю ее работы в «Монико» хозяин явился к ней комнату в том же отеле де Ля Пост, где жила сейчас Мадо. Поначалу у него был вид человека, который пришел за тем, что ему причитается в силу заведенного порядка.

— По-видимому, я обязана через это пройти? — поинтересовалась она спокойным голосом, когда он снимал пиджак и галстук.

— Тебя это удивляет?

• Предыдущая
• 10/40
• Следующая