Гарри Поттер и Орден феникса (с илл. из фильма) - Роулинг Джоан Кэтлин - Страница 3

• Предыдущая
• 3/184
• Следующая

Что ж, думал Гарри, пересекая улицу Магнолий, поворачивая на шоссе Магнолий и двигаясь к полутемному детскому парку, в целом он ведет себя так, как советует Сириус. Во всяком случае не поддался пока искушению прицепить чемодан к метле и рвануть в «Нору» на свой страх и риск. Гарри считал, что очень даже хорошо себя ведет, если учесть, как скверно ему сейчас, какое ощущение бессилия нагоняет это торчание на Тисовой улице, это лежание на клумбах в надежде услышать хоть что-нибудь проливающее свет на дела лорда Волан-де-Морта. Но унизительно все-таки читать призывы к осторожности, исходящие от этого человека, — ведь он, просидев двенадцать лет в Азкабане, чародейской тюрьме, ухитрился оттуда бежать, попытался даже совершить убийство, за которое и был посажен, и улетел на гиппогрифе.

Гарри перемахнул через запертую калитку парка и пошел по выжженной солнцем траве. Парк был так же пуст, как улицы. Дойдя до качелей, Гарри сел на единственные, которые Дадли и его дружки еще не сломали, обвил рукой цепь и задумчиво уставил взгляд в землю. На клумбе у Дурслей уже не спрячешься. Завтра придется искать другой способ слушать новости. А пока что впереди была еще одна беспокойная, тяжелая ночь: если не кошмары с гибелью Седрика, то длинные темные коридоры, ведущие в тупик или к запертой двери. Ночью мучительные сны, днем ощущение, что ты пойман в ловушку, — Гарри считал, что одно с другим связано. Часто старый шрам у него на лбу неприятно покалывало, но он не обманывался: это едва ли могло заинтересовать Рона, Гермиону или Сириуса. Раньше предостерегающая боль в шраме говорила о том, что Волан-де-Морт становится сильнее, но теперь, когда Темный Лорд возродился сполна, они в ответ на жалобу, наверно, только напомнили бы ему, что в этих ощущениях нет ничего нового. Из-за чего шум поднимать? Тоже мне, удивил...

Сознание несправедливости достигло такой силы, что он едва не зарычал от ярости. Ведь если бы не он, никто и не знал бы даже, что Волан-де-Морт возродился! И в награду за все он целых четыре недели болтается в Литтл-Уингинге, совершенно отрезанный от волшебного мира, вынужденный прятаться среди дохнущих бегоний и слушать про попугайчиков, катающихся на водных лыжах! Как мог Дамблдор с такой легкостью выкинуть его из головы? Почему Рон и Гермиона оказались вместе там, куда его не пригласили? Сколько еще терпеть уговоры Сириуса сидеть тихо и быть паинькой? Сколько еще подавлять искушение написать тупицам, которые издают «Ежедневный пророк», и объяснить им, что Волан-де-Морт вернулся? Вот какие гневные мысли бушевали у Гарри в голове, вот из-за чего он терзался и корчился. А на парк тем временем опускалась душная бархатная ночь, в воздухе стоял запах сухой теплой травы, и тишину нарушал только негромкий шум проезжавших мимо машин.

Он сам не знал, как долго просидел на этих качелях, — из задумчивости его вывели какие-то голоса, и он поднял голову. Приглушенного света от фонарей на окрестных улицах было достаточно, чтобы разглядеть идущую через парк группу. Один горланил грубую песню, остальные гоготали. Некоторые вели дорогие гоночные велосипеды. От колес доносился мягкий стрекот.

Гарри знал, кто это такие. Впереди — не кто иной, как его двоюродный братец Дадли Дурсль. Возвращается домой в сопровождении своей верной шайки.

Дадли был таким же крупным, как и раньше, но год жесткой диеты и новый дар, который в нем открылся, заметно изменили его фигуру. Как дядя Вернон восхищенно сообщал всякому, кто готов был слушать, Дадли недавно стал чемпионом юго-востока Англии по боксу среди школьников своей возрастной группы. «Благородный спорт», как выражался дядя Вернон, сделал Дадли еще более устрашающим, чем в начальной школе, когда он превратил Гарри в свою первую боксерскую грушу. Гарри уже совершенно не боялся двоюродного брата, и все же особой радости его появление не вызвало. Удар у Дадли теперь был поставлен получше. Все соседские мальчики перед ним трепетали — больше даже, чем перед «этим Поттером», который, как им говорили, был отпетый хулиган и учился в школе святого Брутуса для подростков с неискоренимыми криминальными наклонностями. Глядя на движущихся по траве парней, Гарри гадал, кого они колошматили сегодня вечером. «Ну оглянитесь же, — невольно упрашивал он. — Разуйте глаза... Оглянитесь... Я тут сижу один... Легкая добыча...»

Если дружки Дадли его сейчас увидят, они, конечно же, потопают прямо к нему, и что тогда станет делать Дадли? Терять лицо перед всей шайкой ему не захочется, но провоцировать Гарри будет ох как страшно... Весело будет смотреть на нерешительного Дадли, дразнить его, потешаться над его бессилием. А если кто из дружков полезет, он, Гарри, к этому готов — волшебная палочка при нем. Пусть попытаются... Он очень даже не прочь сорвать злость на тех, кто в прошлом превратил его жизнь в ад.

Но они не оглянулись, не увидели его. Вот они уже почти у ограды парка. Гарри подавил побуждение их окликнуть. Напрашиваться на драку — не самое умное поведение. Он не должен применять волшебство. Не должен вновь подвергать себя риску исключения. Голоса Дадли и его компании делались все тише. Парней уже не было видно, они шли по шоссе Магнолий.

«Так-то, Сириус, — сумрачно думал Гарри. — Можешь быть доволен. Никаких опрометчивых поступков. Нос по ветру. Прямая противоположность тому, как ты сам себя вел».

Он встал на ноги и выпрямился. Тетя Петунья и дядя Вернон, судя по всему, считали, что Дадли, когда бы он ни вернулся домой, возвращается как раз вовремя, а его приход хоть минутой позже — уже непростительное опоздание. Дядя грозился запереть Гарри в сарае, если он еще раз посмеет вернуться после Дадли, и, подавляя зевоту и по-прежнему хмурясь, Гарри двинулся к калитке парка. Шоссе Магнолий, как и Тисовая улица, было застроено крупными, незамысловатыми, похожими друг на друга домами с идеально, как в парикмахерской, подстриженными газонами, и хозяева их были крупные, незамысловатые, похожие друг на друга люди, которые ездили в очень чистых машинах, точь-в-точь как у дяди Вернона. Литтл-Уингинг больше нравился Гарри поздним вечером, когда занавешенные окна сияли во тьме бриллиантовыми квадратами и он, проходя мимо, мог не опасаться услышать ворчание по поводу своей «антиобщественной» внешности. Он ускорил шаг и, миновав полпути вдоль шоссе Магнолий, опять увидел компанию. Дружки прощались с Дадли у поворота на улицу Магнолий. Гарри притаился в тени большого сиреневого куста.

— Визг поднял — точно поросенок, — вспоминал Малкольм под гогот остальных.

— Классный хук правой, Большой Дэ, — заметил Пирс.

— Ну что, завтра в то же время? — спросил Дадли.

— Давайте у меня, моих дома не будет, — предложил Гордон.

— Пока, договорились, — сказал Дадли.

— Пока, Дад!

— До завтра, Большой Дэ!

Гарри подождал, пока дружки Дадли двинулись по домам. Когда их голоса опять стали еле слышны, он повернул за угол и очень быстро зашагал по улице Магнолий. Дадли шел не торопясь и мычал себе под нос что-то немелодичное.

— Привет, Большой Дэ!

Дадли оглянулся.

— А, — бросил он, — это ты...

— Давно ты Большим Дэ заделался? — спросил Гарри.

— Заткнись, — огрызнулся Дадли и повернул голову обратно.

— Неплохое имечко, — заметил Гарри и, улыбаясь, пошел рядом с двоюродным братом. — Но для меня ты всегда будешь масеньким Дадликом.

— Я сказал: ЗАТКНИСЬ! — рявкнул Дадли, и его розовые, как ветчина, руки сжались в кулаки.

— Интересно, знают твои дружки, как мама тебя называет?

— Сгинь, понял?

— Ей ты что-то не приказывал сгинуть. А как насчет «малыша» и «моего крохотулечки»? Может, мне так лучше к тебе обращаться?

Дадли ничего не ответил. На то, чтобы не наброситься на Гарри, уходила, казалось, вся его выдержка.

• Предыдущая
• 3/184
• Следующая