Приют утопленников - Сименон Жорж - Страница 4

• Предыдущая
• 4/9
• Следующая

– Я никогда себе не позволил бы ничего подобного.

Мегрэ пожал плечами. Порядочность хозяина не слишком бросалась в глаза, и, кроме того, он знал, насколько люди этой профессии любопытны.

– Короче говоря, они собирались вернуться к вам ночевать?

– Да, пообедать и переночевать. Мы ждали их до десяти вечера и только тогда убрали приборы со стола.

– В котором часу машина вышла из гаража?

– Погодите… Уже стемнело. Думаю, около половины пятого… Я решил, что, насидевшись в комнате, молодые люди захотели развлечься, съездить в Монтаржи или еще куда-нибудь. Чемодан остался наверху, и я не беспокоился насчет платы.

– Вы ничего не знали о случившемся?

– Ничего, пока не пришли жандармы около одиннадцати вечера.

– И вы сразу подумали, что речь идет о ваших постояльцах?

– Да. Я испугался за них. Когда молодой человек выезжал из гаража, я заметил, что он не слишком уверенно ведет машину. Видно, недавно сел за руль. А мыто знаем этот поворот у реки.

– Вы не уловили ничего странного в их разговорах?

– Я не прислушивался к разговорам.

Итак, дело представлялось следующим образом.

В понедельник, около пяти часов дня, некий Жан Вербуа, двадцати лет, агент по рекламе, проживающий в Париже на улице Акаций, дом 18, купил в ближайшем от своего дома гараже машину хорошей марки, но устаревшей модели и заплатил за нее пятью тысячефранковыми ассигнациями. Как сообщили Мегрэ по телефону, хозяин гаража обратил внимание, что в бумажнике его клиента оставалась еще довольно толстая пачка денег. Вербуа не стал торговаться и заявил, что табличку с фамилией владельца машины он заменит завтра. В гараж он явился один.

О том, как и где он провел вторник, никаких сведений еще не имелось.

В среду вечером Вербуа приехал на своей машине в «Приют утопленников», находящийся в ста километрах от Парижа, в обществе молоденькой спутницы, которую хозяин, человек с наметанным глазом, принял за девушку из приличной семьи.

В четверг молодые люди выехали на машине якобы на прогулку по окрестностям, а через несколько часов в эту машину, стоявшую с потушенными фарами на обочине шоссе в семистах метрах от гостиницы, врезался грузовик. Шофер и судовщик утверждают, что слышали в темноте крики о помощи.

Никаких следов Жана Вербуа, девушки. С утра местная жандармерия вела розыски по всей округе, но нигде их не обнаружила. Ни на станциях, ни на фермах, ни в других гостиницах, ни на дорогах не встретили никого, кто подходил бы по приметам.

Труп, найденный в багажнике, принадлежал женщине лет сорока пяти – пятидесяти, холеной и изящно одетой.

Судебно-медицинский эксперт подтвердил слова случайного врача, что женщина была убита в понедельник с помощью бритвы.

Кроме того, хотя с меньшей уверенностью, эксперт предположил, что труп затолкали в багажник лишь через несколько часов после смерти.

Следовательно, когда молодая пара приехала в гостиницу, в багажнике их машины уже находилось мертвое тело.

Знал ли об этом Вербуа?

Знала ли об этом его юная спутница?

Каким образом их машина с потушенными огнями оказалась в восемь вечера на краю дороги?

Остановились ли они из-за какой-нибудь поломки, с которой водитель-новичок не сумел справиться?

Кто находился в машине в момент столкновения?

Кто звал ночью на помощь?

Капитан жандармерии проявлял необычайный светский такт и не тревожил Мегрэ во время допросов, стараясь собрать со своими помощниками как можно больше различных сведений.

Десять плоскодонок сновали по Луэну, прочесывая дно длинными крючьями. Люди с баграми топтались в воде у самого берега, другие осматривали шлюзы.

Журналисты вели себя в гостинице, словно на завоеванной территории, бесцеремонно хозяйничали там, наполняя дом толкотней и шумом.

«Прекрасная Тереза» отплыла к набережной Турнель с грузом черепицы, а Жозеф Лекуэн, равнодушный ко всей этой суетне, с философским спокойствием наслаждался непредвиденным оплаченным отдыхом.

Газетные заголовки становились все более жирными и все более сенсационными. Рекорд поставил репортер, написавший:

Затем шло курсивом:

То был самый неприятный период расследования. Мегрэ был ожесточен и ни с кем не разговаривал, только сердито ворчал в ответ, пил пиво и курил свою трубку, расхаживая взад и вперед по комнате, точно медведь в клетке. В этот начальный неопределенный период поступающие сведения словно противоречат друг другу, и тщетно ищешь среди всей массы фактов путеводную нить, на каждом шагу боишься впасть в ошибку и пойти по ложному следу.

В довершение несчастья гостиница плохо отапливалась, тут было центральное отопление, что для зябкого Мегрэ было сущим наказанием. Готовили здесь скверно, да еще повариха разбавляла соус, чтобы удовлетворить растущий спрос.

– Надеюсь, вы меня извините за то, что я вам скажу, комиссар…

С тонкой улыбкой капитан Пийман подсел к Мегрэ, угрюмому и мрачному, как само ненастье.

– Я знаю, вы на меня сердиты. Но я просто счастлив, что мне удалось вас задержать: я начинаю думать, что этот столь заурядный поначалу дорожный инцидент постепенно становится одним из самых таинственных дел, какие только можно себе представить.

Вместо ответа Мегрэ положил себе в тарелку картофельного салата, сардин и свеклы – обычную закуску плохих ресторанов.

– Когда мы узнаем, кто эта красивая влюбленная девушка…

К двери гостиницы подкатила большая машина, забрызганная грязью. Шофер в ливрее открыл дверцу седеющему мужчине, который инстинктивно отшатнулся от фотографов, на всякий случай целивших на него свои аппараты.

– Глядите! – тихо произнес Мегрэ. – Держу пари, что это ее отец!

Комиссар не ошибся, однако напрасно он опасался тягостной сцены. Нотариус Ла Поммерэ держался с замечательной выдержкой и достоинством. Он умело и уверенно уклонился от осаждавших его журналистов и последовал за Мегрэ в маленькую гостиную.

– Жермен Ла Поммерэ, нотариус из Версаля, – представился он.

• Предыдущая
• 4/9
• Следующая