Иллирия (СИ) - Заболотская Мария - Страница 24

• Предыдущая
• 24/64
• Следующая

С этими словами он взял мою руку и вложил в ладонь небольшой металлический предмет, в котором я узнала перстень.

- Что это? - невольно спросила я, хотя в первый миг думала гневно бросить подарок на землю и уйти.

- Покажете это кольцо стражникам, и вас пропустят в Мальтеран, - ответил Вико.

Я, подумав, спрятала перстень в кошелек.

- О, я так и знал, что вы женщина не только добродетельная, но и разумная, - снова засмеялся Вико. - Жертвовать собой следует только до определенных пределов.

После этих слов мой взгляд невольно метнулся к Флорэн, и я почувствовала, словно нечто отвратительное и зловонное побежало по моим венам вместо крови. Даже свежий вечерний воздух вдруг стал спертым, как в погребе.

- Благодарю вас, господин Вико, - сказала я и решительно направилась к столу, не дожидаясь ответа.

...Обратить внимание господина Ремо на себя мне удалось в свое время, проявив неуважение к правилам приличия. По всему выходило, что для возвращения былого ко мне отношения следовало еще раз продемонстрировать непочтительность к устоям. К тому же, это был удобный и простой способ действия, не требовавший особой изобретательности. Итак, я просто подошла к господину Альмасио, сидящему за столом и обратилась к нему с просьбой уделить мне пару минут своего внимания и удостоить беседы с глазу на глаз.

Господин Гако и госпожа Фоттина при виде моей дерзости онемели, потом пытались было протестовать, вместе с тем устыжая меня. Но господин Ремо одним жестом пресек их возмущение и, принеся извинения прочим гостям, которые дружно отвлеклись от своих тарелок, заслышав мои слова, взял меня под руку, направившись в сторону беседки, которую я приметила еще засветло.

Не знаю, получилось бы у меня не оплошать, если бы господин Ремо повел себя холодно и высокомерно. И без того я препорядочно испугалась, очутившись с ним наедине в полумраке. Однако он, словно угадав, с какой целью я обратилась к нему, держал себя обходительно и первым делом поцеловал мне руку, при этом слегка сжав мои пальцы, точно показывая, что это не простая дань вежливости. Это напугало меня еще больше, но, вместе с тем, позволило сообразить, с чего начать беседу.

- Господин Ремо, я не знаю, как вымолить у вас прощение, - с чувством произнесла я. - Весь день я думаю только об одном: как малодушно поступила, написав вам то письмо. Каждый раз, когда я вас видела сегодня, то понимала, что ваш взгляд уже никогда не будет столь добр, и я, возможно, оттолкнула от себя единственного человека, испытывавшего ко мне теплые чувства... Простите меня за прямоту, но эти невысказанные слова огнем жгли мне язык уже много дней кряду. Я могла бы попробовать оправдаться, но не хочу отзываться дурно о...

-...о ваших родственниках, - промолвил господин Альмасио с пониманием.

Я вздохнула, склонив голову, и словно нехотя призналась:

-Да, вы верно догадались, господин Ремо. Меня не раз попрекали вашим расположением и обвиняли в том, что я расчетливо пользуюсь им, чтобы занять место в вашем доме, которое предназначалось Флорэн. Я устала выслушивать эти несправедливые обвинения, ведь меня никогда не волновало положение в обществе... Я искала всего лишь сочувствия и...

-...и любви, - вновь докончил за меня Ремо Альмасио фразу. - Годэ, вам не нужно просить прощения. Скорее я должен извиниться за то, что поверил вашей холодности, ведь в самом деле у вас не оставалось другого выхода, и мне, как человеку опытному, нужно было сразу распознать ваш вынужденный обман. Попробую и я оправдаться перед вами - слишком давно я в последний раз ухаживал за женщиной, так что вел себя как старый осел.

От последних слов я невольно закашлялась в величайшем смущении, господин Ремо впервые увиделся мне живым человеком, способным не только повелевать и приказывать, но и сомневаться, в том числе и в себе самом. Вновь и вновь острое сожаление терзало меня, когда я видела его красивое лицо истинного знатного южанина - тонкий прямой нос, черные брови вразлет, курчавые волосы, лишь самую малость посеребренные сединой. Ни разу в жизни я даже издали не видела столь привлекательного мужчину - и вот, он стоит напротив меня, а я испытываю лишь страх и отвращение. Судьба играет в странные игры с людьми.

- ...Вы, должно быть, слышали уже о том, что семейная жизнь Альмасио не из тех, что способны вызвать энтузиазм у моей возможной избранницы. Трижды вдовый мужчина всегда будет окружен мрачной славой, одно это должно было вас отпугнуть, - продолжал господин Ремо с подкупающей искренностью в голосе. - Еще и ваше семейство, наспех делящее мой дом, точно свой собственный... Годэ, как жаль, что я уже не столь молод, чтобы со всем полагающимся пылом засвидетельствовать то, как рад я был услышать ваши слова, но, увы, я давно уже не способен вести беседы, угодные женскому сердцу. Просто поверьте, что вы вернули мне надежду.

Тут он смолк, запнувшись, а я торопливо спросила, памятуя о том, что Вико Брана говорил о моем таланте самоуничижения:

- Так вы прощаете меня?..

Эффект превзошел мои самые смелые ожидания - господин Ремо привлек меня к себе резким движением и поцеловал настолько страстно, что становилось ясно: разговоры о возрасте, не позволяющем ему выражать свои чувства пылко - всего лишь лукавство. Он был значительно выше меня, так что заключенная в крепкие объятия, я едва касалась ногами земли. Впрочем, ноги меня все равно бы не удержали, ведь даже страх не стал помехой для того, чтобы я на несколько мгновений потеряла голову - слишком давно меня не целовали, слишком неопытна я была, слишком темны осенние сумерки, и слишком много выпито вина...

Больше господин Альмасио не произнес ни слова - после долгого поцелуя он повел меня к праздничным столам, взяв за руку, и в каждом его движении чувствовалось нечто хозяйское - он излучал уверенность в том, что получил право распоряжаться моей жизнью, как посчитает нужным. Я покорно шла за ним, не чуя собственного тела.

Мы вошли в круг света, идущего от подставки с факелами у главного стола. Взгляды всех гостей тут же обратились на нас, и мне подумалось, что пока мы отсутствовали, никто и словом не решился нарушить тишину, так велико было желание гостей узнать, о чем же мы говорили в беседке. Их любопытство было тотчас удовлетворено, равно как и жажда получить предмет для жарких обсуждений шепотом.

- Господин Гако, - обратился к моему отцу Ремо Альмасио, - пусть все присутствующие разделят радость не только моего сына, но и мою. Будьте свидетелями, дорогие гости, тому, как я прошу у господина Эттани руки его старшей дочери, Гоэдиль!

Даже знаменитая иллирийская сдержанность не спасла положение: гости вразнобой ахнули, несколько чаш со звоном опрокинулись, а лицо господина Гако сначала побагровело, затем пожелтело; госпожа Фоттина запрокинула голову и несколько раз звучно вдохнула воздух, точно ее одолел приступ удушья. Но их ждал еще более неприятный сюрприз.

- Кроме того, сообщу во всеуслышание, - в голосе господина Альмасио появился металл, - что в качестве свадебного подарка молодоженам я отдаю Тео и Флорэн поместье Альмасини, куда они и отбудут не позднее, чем завтра утром.

Присутствующие вновь начали быстро перешептываться, бросая косые взгляды на господина Эттани, верно угадав, что слова господина Альмасио адресованы в первую очередь ему, и заключена в них весьма простая истина: новоявленное родство еще не повод забывать о том, кто принимает решения, а кому надлежит их выполнять. Я знала, что господин Ремо сильно разгневается, когда услышит, что чета Эттани обсуждает между собой, кому следует стать госпожой в доме Альмасио. Даже если господин Гако положил бы на одну чашу весов все услуги, которые он оказал Альмасио за долгие годы, вторая чаша, где лежал один лишь гнев гордого господина Ремо, с легкостью перевесила бы первую.

• Предыдущая
• 24/64
• Следующая