Я учился жить... (СИ) - "Marbius" - Страница 66

- Макар вытряхивал из меня причины дурного настроения, - усмехнулся Глеб.

- И как?

- Когда он их вытряхивал, я его придушить хотел. А потом был благодарен.

Генка оживился. Глеб закатил глаза. Кажется, способности Макара вытряхивать душу передаются через ноосферу.

Вечер растянулся заполночь. Глеб был удивлен получить бесконечное количество подтверждений того, насколько Генка увяз. Он рассказывал о зверьке – хорьке собольей раскраски с княжеским характером и императорской способностью наносить ущерб – с возмущенно поднятыми бровями и идиотской улыбкой на лице, чуть ли не в лицах показывал, как Оскар морщит нос, когда у него не получается что-то, и как перехватывает волосы на макушке, и на его лице мерцало блаженное выражение, которое и передать невозможно. Глеб, решивший, что кофе тут подают так себе, но он виски не портил, заказал себе еще одну порцию. Генка забыл о своем пиве, примерно также, как и забыл, что хотел совета, и увлеченно рассказывал, как Оскар двигается, какие у него глаза и прочие мелочи, которые могли казаться совершенно несущественными. Глеб отпивал кофе, время от времени ухмылялся, время от времени согласно хмурился и думал о том, что сам скатывался в похожий хвалебный дискурс в свое время. Только восхищала его именно неугомонность Дениса, его жизнелюбие. И да, глаза у него были красивые, и губы. И нос. И… Глеб усмехнулся, удачно усмехнулся, как раз под очередную проказу Локи. И да, глаза ярче звезд, губы слаще меда, какие там еще метафоры? Клинический случай, господа.

Каких усилий воли требовало от Генки остановить себя на полном скаку, заметив сто сороковой с трудом сдержанный зевок Глеба, осталось загадкой. Но Генка захлопнул рот и немного виновато посмотрел на него.

- Ты еще жив? Спрашивать, не сильно ли я задолбал, не буду, - осторожно поинтересовался он.

- Спасибо тебе, добрый человек, - хмыкнул Глеб, подзывая официантку.

Генка решил вызвать такси, Глеб решил прогуляться. Но он задержался рядом с Генкой, стоявшим на крыльце и задумчиво глядевшим на небо.

- Погода меняется, - глубокомысленно заметил Генка. Глеб угукнул. – Осень пришла. – Глеб покосился на него, стоявшего на крыльце в очередной попугаистой рубашке с коротким рукавом и поежился, хотя и был в пиджаке. – Ладно, пошел я самосовершенствоваться, - бросил Генка наконец, идя к подъехавшему такси. На полпути он замер, остановился, развернулся и подошел к нему. Постояв немного, поколебавшись, он все же спросил: - А тебя это совсем не задело, что ли?

Глеб не сдержал смешка.

- Генка, ты что услышать хочешь? Что я всерьез подумываю мылить веревку? Или что мне совсем пофиг? – он помолчал, посмотрел на небо, оглядел улицу. – Только это не та ситуация, из-за которой нужно уходить в монастырь. Поверь, случаются куда более серьезные вещи. А некоторые даже и непоправимы. На их фоне Макарово легкомыслие такая мелочь, право. А вообще, если честно, до Дениса я вообще не думал, ревнив ли я. С ним я думал, что не очень ревнив. А тут о ревности вообще не стоит задумываться. Что там у вас будет, кто его знает. Вдруг твой Оскар патологически ревнив.

- Нет, - на Генкино лицо тут же наползла самодовольная улыбка. – Он слишком себя для этого уважает.

- А ты? – усмехнулся Глеб. После паузы он похлопал Генку по плечу и сказал: - Ладно, пошел я домой. Спасибо за вечер.

Он шел по улице, чувствуя на себе недоуменный взгляд Генки. Вечер обещал быть куда более тяжелым, чем Глеб предполагал.

Макар выскочил из кухни. И снова этот его виноватый и надеющийся взгляд. Интересно, научится ли он быть более сдержанным, лениво подумал Глеб, а вслух сказал сухим и официальным тоном:

- Макар, ты не мог бы присоединиться ко мне в гостиной?

Макар вздрогнул, попятился, поколебался, но кивнул головой. Глеб стоял у окна и следил за непривычно робким отражением Макара. Тот мялся в дверях, не решаясь приблизиться. Глеб вздохнул и повернулся.

- Я имел удовольствие говорить с одним человеком, - немного саркастично начал Глеб, следя за ним холодными глазами. – И этот человек с удовольствием поведал мне интересную историю о господине Ясинском, Стасе, который с завидным постоянством и похвальной откровенностью награждал тебя знаками внимания и принимал их от тебя.

Макар вздрогнул и судорожно сглотнул. Глеб очень рассчитывал на то, что он не ошибся в Макаре и тот не наградит его инфантильными штуками типа истерик слез и «я больше не буду»; вроде достаточно взрослый уже. Макар его не подвел. Он молчал и напряженно ждал, что дальше скажет Глеб.

Глеб кивнул головой и сухо продолжил:

- Я попрошу тебя перенести все твои вещи в гостевую спальню и продолжить выполнять свои обязанности, если ты согласен вернуться к нашему первоначальному соглашению. Либо ты можешь искать другое местожительство.

- Глеб.., - Макар сделал один отчаянный шаг вперед, но напоролся на колючий взгляд Глеба и замер.

- Макар, - ровно произнес Глеб. – С моей стороны было неразумно потворствовать такому развитию ситуации. Но увы. – Он пожал плечами. – Не смею задерживать.

Макар съежился. Глеб повернулся к окну. Макар помедлил несколько секунд, попятился из комнаты. И снова помедлил. И снова попятился. Путь наверх был очень тяжелым, а гостевая спальня бесконечно неуютной. И этот колючий взгляд, и этот режущий голос. И этот издевательский голос внутри: сам виноват, сам виноват. Макар сел в изголовье кровати, прижал к себе колени и уткнулся в них лбом.

Я учился жить. Я учился жить правильно, я учился улыбаться, когда уместно, хмурить брови, когда положено, я учился произносить правильные слова с правильной интонацией. Я учился знакомиться с общественным мнением прежде, чем был способен сформировать свое, и следовать ему. Я учился подчиняться людям, которые считали себя глашатаями непогрешимости. А потом я учился жить. Я учился не забывать, как улыбаться, как хмуриться, как говорить нужные слова. Я учился доверять себе. Я учился жить.

========== Часть 20 ==========

Самым коварным в утре было свое собственное представление о нем. Макар, ожидавший хмурых взглядов, скорбно поджатых губ, траурно сведенных к переносице бровей – словом, всех тех уловок для демонстрации крайней разочарованности в визави, с которыми успел познакомиться, был удивлен и даже обрадован, когда Глеб, спустившийся к завтраку, был спокоен и всего лишь чуть-чуть неразговорчив. Макар и сам не рисковал заговаривать с ним, но пытаясь найти в его мимике хотя бы какой-то намек на раздражение, негодование или что-то похожее, к своему облегчению терпел одно поражение за другим. Единственным, что Макара напрягало, было явное нежелание Глеба позволить ему заглянуть в глаза. За весь не самый длинный завтрак Макару так и не удалось встретиться с ним взглядом. Было страшно, было жутко, но Макару было необходимо увидеть, что в них творилось. Увы, годы практики сказывались, Глеб очень ловко прятал взгляд, хотя Макар был почти уверен, что и Глеб за ним следит.

Глеб послушно взял ссобойку, задержался на секунду, которую еще вчера использовал бы для того, чтобы потянуться к Макару и коротко и легкомысленно чмокнуть его куда-нибудь в область скулы или носа. Еще вчера Макар бы мгновенно наморщил нос и заворчал, что его снова обслюнивают, а сегодня он даже шею вытянул. Но Глеб ровно (Макар начинал ненавидеть эту его манеру), отстраненно и до тошного вежливо пожелал ему хорошего дня и был таков. Макар подошел к двери, коснулся ее, а затем прислонился к ней спиной и опустил голову. Ему было странно понимать, как мало он ценил эти мелочи, как он воспринимал их как тяжелую обременительную данность, и как ему не хватает их сейчас, когда он по собственной глупости их от себя избавил.

Настроение не становилось лучше и по мере приближения к аудитории. Макар буркнул невнятное «привет», зайдя в нее, оглядел помещение, прищурившись, и побрел к своему месту. И только у своего стола он остановился и уставился на Стаса, уже сидевшего там, с выражением на лице, которое точнее всего передавало слово «офигевший». Стас сидел с самодовольным видом, возложив руки на спинки стульев; Макар помимо воли подумал, что Стасиньке не мешало заиметь телескопические суставы, чтобы захватить этак пять ближайших рядов. В общем и целом, всем своим видом Ясинский напоминал основательно наевшегося и хорошо оттоптавшего весь свой гарем индюка. И даже расцветка его короткой стрижки – трех веселеньких цветов – этому образу соответствовала. Самым интересным было понимание того, что Макар не мог припомнить ни одной причины для такого самодовольства: еще вчера Стас был почти угнетен, а вечером у Ильи было алиби.