Покойный господин Галле - Сименон Жорж - Страница 26
- Предыдущая
- 26/27
- Следующая
– Да, я читал об этом в газете. Страховка в триста тысяч франков. Невероятно!
Мегрэ не сумел сдержаться.
– Невероятно, не правда ли? Человек, не имевший в детстве ни гроша даже на самые скромные развлечения… Вы знаете, что такое лицей? В Буржском учатся сыновья высокопоставленных особ со всей Центральной Франции. Сент-Илэр – прекрасная фамилия. Такая же старинная, как и у остальных. Вот только имя смешное – Тибюрс. А он, хотя всегда был сыт и учился в лучшем лицее, не мог купить себе даже плитку шоколада, свистульку или воздушный шарик, как все мальчишки. Во время перемен сидел один в углу. Его жалели, наверное, только воспитатели, такие же бедняки, как и он. Он ушел из лицея, продавал книги. Его единственное достояние – звучная фамилия, пиджачок да больная печень впридачу. Ему даже нечего заложить в ломбард. Но у него есть громкое имя, и однажды ему предлагают продать его. Но и после этой сделки нищета не отступает. Только имя другое. Под фамилией Галле он поднимается на ступень выше: средний достаток. Он может есть и пить в свое удовольствие, но новая семья обращается с ним, как с паршивой овцой. У него жена, сын. Но оба они попрекают Галле его жалким положением, неумением заработать деньги, стать генеральным советником, как его свояк. Цена имени, которое он продал за тридцать тысяч франков, вдруг выросла до миллиона. А ведь у него было только имя, принесшее ему столько горестей и унижений. Имя, от которого он избавился. А бывший Галле, веселый, разбитной парень, изредка нехотя подает ему милостыню.
Вы правильно сказали: невероятно! Ему ничего не удавалось. Всю жизнь он промучился. Никто ни разу не протянул ему руку помощи. Его подросший сын взбунтовался и уехал в надежде чего-то добиться, а отец остался влачить жалкое существование. Только его жена покорилась судьбе.
Я не говорю, что она ему помогала или утешала его. Она просто покорилась судьбе, потому что понимала: тут уж ничего не поделаешь. Несчастный человек, всю жизнь соблюдавший диету. И вдруг он оставляет ей триста тысяч франков. Больше, чем у них было за всю совместную жизнь.
Триста тысяч! Этого достаточно, чтобы тут же примчались ее сестры, чтобы генеральный советник начал расточать ей улыбки. Вот уже пять лет, как Галле еле таскал ноги. Приступы печени следовали один за другим. Легитимисты дают столько, сколько он мог бы получить, прося милостыню. Ну а здесь, у бывшего Галле, ныне Сент-Илэра, ему удается время от времени вырвать тысячу франков. Но некий господин Жакоб отбирает у него большую часть того, что он собирает по крохам. Да, удивительный человек! Во всем себя ограничивая, он платит больше двадцати тысяч в год по страховому договору. Он предчувствует, что настанет день, когда он больше не сможет бороться с отчаянием, если только сердце его не остановится само по себе. Несчастный, одинокий человек без конца куда-то ездит, нигде не чувствует себя дома, разве только когда ловит рыбу в безлюдном месте. Он родился некстати в обнищавшей семье, родственники совершили ошибку, отдав с трудом накопленные несколько тысяч франков за его обучение. Он неудачно продал свое имя. Неудачно начал сотрудничать с легитимистами, когда это движение угасало. Женился он тоже неудачно. Даже сын пошел не в него, а в Прежанов.
Каждый день, совсем того не желая, умирают счастливые и здоровые люди. А он, вот незадача, не умирает. В случае самоубийства страховку не выплачивают. Он возится с часами, с пружинами. Он хорошо знает, что очень скоро уже не сможет бороться. И вот господин Жакоб требует двадцать тысяч. У него их нет. Никто ему таких денег не даст. У него приготовлена пружина. Но как утопающий, который хватается за соломинку, он стучится в дверь к тому, кто вместо него получил миллион. У него нет надежды. И все-таки он приходит снова. Он уже попросил комнату окнами во двор, он не верит в механику и предпочитает более простой способ – с колодцем. Так он прожил жизнь, смешной неудачник. Но и комната окнами во двор занята. Значит, ему придется к тому же карабкаться на стену. А из трех пуль вылетела только одна! Вы же сказали: «Его правая щека стала красной. Хлынула кровь. А он все стоит, глядя в одну точку, словно ждет чего-то». Разве он не провел всю свою жизнь в напрасном ожидании? Хотя бы какая-нибудь удача! Нет. У него не было даже тех маленьких радостей, которые то и дело случаются у других и часто остаются просто незамеченными. Ему пришлось ждать двух последних выстрелов, которые так и не прозвучали, и он был вынужден сам довести дело до конца.
Мегрэ замолчал и так сильно сжал зубами черенок трубки, что тот сломался.
А его собеседник, искоса взглянув на комиссара, пробормотал:
– И все-таки он был жулик.
С минуту Мегрэ пристально смотрел на него блестящими глазами. Он поднял свою большую руку и почувствовал, как напрягся от страха владелец Маленького замка. Мегрэ долго не опускал руку, словно наслаждаясь его смятением, и, наконец, хлопнул Сент-Илэра по плечу.
– Вы правы: он – мошенник. Что же касается вас, то существует давность, не так ли?
– Вы должны знать законы лучше меня, но мне кажется…
– Разумеется, разумеется. Существует давность. И закон предусматривает, что, если сын присваивает имущество отца, пусть даже нечестным путем, в этом нет состава преступления. Так что Анри Галле, как и вам, нечего бояться. До сих пор ему удалось скопить только сто тысяч франков. Вместе с капиталом его любовницы это составляет сто пятьдесят тысяч. А ему нужно пятьсот, чтобы переехать в деревню, как ему советуют врачи. Вы же сказали, господин Сент-Илэр: «Невероятно!» Нет преступления. Нет обвиняемого. Некого сажать в тюрьму, разве что моего самоубийцу за шантаж легитимистов, не приди ему в голову удачная мысль скрыться от правосудия под очень простым строгим надгробным камнем, не слишком дорогим, но изысканным, на кладбище Сен-Фаржо. Разрешите, я прикурю. Не бойтесь, теперь можете действовать левой рукой. Сейчас больше нет причин отказываться от удовольствия организовать в Сансере футбольный клуб. Вы станете его почетным президентом.
Внезапно лицо комиссара изменилось, он медленно отчеканил:
– Убирайтесь!
– Но я…
– Убирайтесь!
Сент-Илэр завертелся на месте, не зная, что сказать, и, наконец, выдавил:
– Мне кажется, комиссар, вы преувеличиваете, и если…
– Не через дверь. Через окно. Вы знаете дорогу, правда?
Держите, вы забыли свой ключ.
– Когда вы успокоитесь, я вам…
– Договорились. Вы пришлете мне ящик того пенистого вина, которым вы меня угощали.
Сент-Илэр не знал, улыбнуться ему или испугаться.
Мегрэ тяжелой походкой приближался к нему, и он инстинктивно отступил к окну.
– Вы мне не дали вашего адреса.
– Я пошлю вам открытку. Гоп-ля! А вы в хорошей форме для своего возраста.
Он резко захлопнул окно и остался один в номере, освещенном яркой электрической лампочкой.
Кровать была в том же виде, как в тот день, когда Эмиль Галле вошел в эту комнату. Черный костюм из прочного сукна понуро висел на вешалке.
Мегрэ нервно схватил фотографию, стоявшую на камине, сунул ее в желтый конверт со штампом отдела идентификации и надписал адрес г-жи Галле.
Часы показывали начало одиннадцатого. Парижане, приехавшие на машинах, шумели на террасе, где работал портативный патефон.
Они жаждали танцев. А г-н Тардивон, раздираемый почтением к роскошным автомобилям и состраданием к протестам уже улегшихся спать постояльцев, вел переговоры с вновь прибывшими, пытаясь перевести их в зал.
Мегрэ прошел по коридору, пересек кафе, где какой-то коновод играл на бильярде со школьным учителем, и вышел на террасу в тот момент, когда какая-то пара, танцевавшая фокстрот, вдруг остановилась.
– Что говорит хозяин?
– Что постояльцы уже спят. Он просит, чтобы мы не так шумели.
Светились два фонаря на висячем мосту, и порой в воде Луары поблескивали огоньки.
– Значит, нельзя танцевать?
– Только не на террасе.
– А здесь было бы так романтично!
- Предыдущая
- 26/27
- Следующая
