Цыганка. Кровавая невеста - Руссо Виктория - Страница 29

• Предыдущая
• 29/36
• Следующая

Его встретила горбатая женщина неопределенного возраста, которая при виде посетителя гаркнула:

– Мы скоро закрываемся!

Елизаров кивнул, пообещав, что удалится по первому требованию. Сотрудница предложила штатного экскурсовода, поколебавшись, мужчина дал согласие, заплатив за вход и за дополнительную услугу.

– Настасья! – завопила женщина, что есть мочи. От старых стен поднялся гул, они словно недовольно вибрировали.

– Что здесь раньше было? – полюбопытствовал посетитель музея, озираясь по сторонам.

– Контора мануфактурщика Федора Блинова, – отозвался равнодушный голос горбуньи.

Появился ангел – хрупкая изящная девушка с приятной улыбкой. Часть ее миловидного лица была закрыта. Знаком она показала, чтобы мужчина шел за ней, посмотрев на наручные часы.

– Идемте скорее, у нас совсем немного времени, – произнесла она заботливо и мягко.

В музее было два зала: в одном была экспозиция, посвященная градообразующему предприятию, которое создал удачливый мужчина, и истории края, а во втором жили его личные секреты.

– Официальную часть оставим на потом, – отшутился Елизаров, когда девушка уточнила, с чего бы он хотел начать. – Я бы хотел узнать товарища Блинова, так сказать, лично!

Ее лицо просияло, и она охотно повернула налево, увлекая за собой писателя. Первое, на что сразу обращал внимание посетитель, – красивые пейзажи, нарисованные талантливой рукой художника.

Настасья подробно рассказала о технике и вдохновении мастера, о том, как он жил в усадьбе у своего дядюшки, о его добром сердце и о великой любви к цыганке по имени Гожы.

– Гожы? Какое странное имя! – воскликнул Елизаров, восхищаясь приятными подробностями, которые могли бы ему пригодиться для написания его книги.

– Если не ошибаюсь, это означает «красавица», – улыбнулась девушка, встряхнув волосами. Писатель заметил, что взгляд ее немного косит, но этот факт не отнимал обаяния у нежной и трогательной служительницы музея. Она покраснела и опустила глаза, сильно смутившись – ей нравился этот мужчина, и это было очевидно. Настасья перевела дух, и, тут же взяв себя в руки, продолжила экскурсию:

– А вот так выглядела Гожы!

Девушка указала на портрет цыганки, висящий среди других картин. На ней была женщина с округлыми щеками и мягкими чертами лица, в глазах была доброта, нежность и лукавство.

– Это тот самый проклятый портрет, о котором все говорят? – осторожно уточнил Святослав, подозревая, что его надули и в этом.

– Это копия. Сама картина где-то в Италии. Ее наделяют необычными свойствами, но я не суеверна и считаю, что проклятия не существует. Федор рисовал только природу, портрет появился после того, как Гожы погибла, – произнесла девушка и ее глаза наполнились слезами. – Я читала его дневник, это было… трогательно и очень лично!

Елизаров заинтересовано рассматривал женщину с картины, которая не имела ничего общего с той, что была на стене усадьбы и в его жизни. Он почувствовал, что обнаружил выход из темной комнаты, и теперь оставалось подобрать нужный ключ, чтобы освободиться от зла, окружившего его, и выйти на свет.

– Вы заняты сегодня вечером? Я хотел бы вас пригласить на ужин, Настя! – произнес мужчина, убрав за спину грязные от пепла руки и включив все свое обаяние.

– Ты начал запираться? – с подозрением спросила Мими, оставшись наедине с Гожы. Девушка виновато кивнула, жалуясь на повышенное внимание со стороны горбуньи:

– Простите меня, Мими, но я не люблю, когда во время моего сна ко мне заходят без предупреждения!

Хозяйке пришлось согласиться с тем, что внимание к спящему человеку – скорее патология, чем нормальность. В целом она была довольна цыганенком и не имела никаких претензий, но перед тем, как оставить Гожы в покое она остановилась в проеме двери.

– Я заметила, ты сдружился с моим Михаилом? – Мими обозначила интонацией, что он – ее собственность. Девушка кивнула, дружественно улыбнувшись. Цыганка вспомнила, как недавно во время купания молодой мужчина предостерег, что хозяйка Дома радости не может терпеть, когда претендуют на ее жеребцов.

– Мы просто иногда плаваем вместе. С ним интересно разговаривать, – призналась Гожы, опустив глаза. Хозяйка Дома счастья одобрительно кивнула и, перед тем, как дать задание на день, добавила: – Иван, твои волосы отросли, и ты становишься похожим на девицу.

– Настасья предлагала мне помощь. Попрошу ее, и она меня подстрижет!

В этот раз Гожы пришлось колоть дрова. Работа была тяжелая, не для женских рук, но девушка научилась с ней справляться еще в деревне, помогая спасительнице бабе Анне.

– Ты бей в сердце полену, оно сразу и расколется! – советовала пожилая одинокая женщина. Эти слова впечатлили цыганку. Почему-то ей казалось, что с людьми точно также: если садануть в самое сердце – они сломаются…

К вечеру Гожы едва стояла на ногах от усталости. Она медленно брела от дровяника к дому, мечтая оказаться в своей постели и скорее встретиться со снами, как вдруг услышала женский стон. Обеспокоенная девушка бросилась к хлеву. Звук издавала Мими, это была бессловесная песнь удовольствия. Над ней навис сосредоточенный Михаил. Оба были раздеты и неистово двигались, словно хотели соединиться в одно целое, поглотить друг друга. Вдруг Гожы поняла, что Михаил смотрит прямо ей в глаза. По его губам скользнула улыбка. Девушка отшатнулась и поспешила вернуться в комнату. Уснуть ей никак не удавалось. Она все время думала о том, что видела. В жизни цыганки попытка мужчины проникнуть в ее организм всегда заканчивалась смертью похотливого самца. Мими же извивалась и радовалась так, словно лучше этого нет ничего в мире.

– Потому что рядом с ней Михаил! – размышляла она. Этот мужчина не вызывал у нее отвращения, а наоборот: цыганке хотелось, чтобы он также касался ее. Сердце молодой девушки колотилось, а внизу живота она почувствовала нарастающее тепло. Чтобы прийти в себя, Гожы вспомнила косую Настасью, отведавшую поленья, и неизвестную девушку, лицо которой навсегда было изуродовано кипящим маслом.

Следующий день был банный. Поселенцы Дома счастья смывали с себя пыль недельных забот. Мими и Михаил отправились вместе, между ними все время шла какая-то игра с полутонами и полунамеками, это немного коробило цыганку, которая испытывала первое в своей жизни чувство ревности.

– Знаешь, чем они там будут заниматься? – тихо произнесла горбунья. Настасья, сидевшая тут же за столом, цыкнула на нее, густо краснея.

– Ванечка, хочешь, я пойду мыться ни с этой прокаженной, а с тобой? – произнесла Нюрка нараспев. – У нее почти нет титек. А меня можно пощупать не только за горб!

Гожы с отвращением представила, как Михаил щупает горбунью за тайные места. Лицо ее скривилось, но это заметила только косая подружка. Нюрку же было не остановить, ее фантазия бушевала, она говорила различные глупости и вела себя так же вызывающе, как полураздетые сестры Мими, приезжающие на большие праздники. Гожы с трудом дождалась, пока девушки уйдут в баню. Слушать пошлости из уст горбатой прислужницы было выше ее сил.

– Лучше бы я с тобой пошла мыться! – прошептала Настасья шутливо, но многозначительно, когда покидала кухню вслед за подругой. Пришла Мими. На ее голове была намотана ткань, а на лице не было никакой краски. Она выглядела совсем по-другому, напоминала красивую русскую женщину. Выпив кружку холодного кваса, она рассказала Гожы про странный сон, который видела накануне: в нем жуткий черный ворон, тащил ее любимого на дно реки. Она проснулась в ужасе, прижалась к Михаилу, и на мгновение ей показалось, что он бледен и холоден, словно покойник. Гожы почти не слышала, о чем говорит кухарка, ее удивило другое: у Мими не было и тени акцента. Вдруг цыганку осенило: перед ней такая же лгунья, как она сама. Ей вдруг захотелось побежать к Михаилу и рассказать, что ему грязно лгут. Наверняка ее зовут не Мими, а просто Машка, как козу у бабы Ани! И никакая это не француженка. Пока ряженый Иван представлял, как разоблачает обманщицу, вернулись Нюрка и Настасья.

• Предыдущая
• 29/36
• Следующая