Подпись «Пикпюс» - Сименон Жорж - Страница 12
- Предыдущая
- 12/25
- Следующая
– Где была ваша жена в воскресенье между одиннадцатью и четырьмя часами?
– Я не знал, что ее нет дома.
– Вы были заперты у себя в комнате?
Он не отвечает, только потупляет голову. Мегрэ дорого дал бы за минуту откровенности. Никогда еще ни с кем, – а через его кабинет на набережной Орфевр прошло немало людей! – он не испытывал такого ощущения тайны. Комиссар наливается гневом и негодованием. На мгновение кровь так ударяет ему в голову, что он, кажется, способен…
– Ну вот что, Ле Клоаген, вы, надеюсь, не станете утверждать, что ничего не знаете, даже того, почему вас запирают как прокаженного…
– Потому что я сумасшедший.
– Сумасшедшие в этом не сознаются.
– И все-таки я сумасшедший, но я не убивал, господин комиссар. Я не сделал ничего плохого. Клянусь, вы не правы.
– Тогда говорите, черт побери!
– Что я должен сказать?
Либо это самый глупый человек на свете, либо…
– Посмотрите мне в глаза. Здесь, у меня на столе, постановление о вашем аресте. Если ваши ответы не удовлетворят меня, я могу сегодня же отправить вас ночевать в предвариловку.
И тут происходит нечто ошеломляющее. Вместо того чтобы испугаться, старик приободряется. Весь его облик как бы говорит, что перспектива угодить за решетку кажется ему приятной.
Неужели надежда избавиться от тирании двух женщин…
– Почему вы покорно позволяете третировать себя? Между нами, мужчинами, вы – притча во языцех для ваших соседей: одни вас презирают, другие жалеют.
– Моя жена ухаживает за мной…
– Заставляя вас зимой и летом щеголять в пальто, которое клошар – и тот не наденет? Не давая вам денег на табак? Вчера один из инспекторов заметил, как вы, словно последний нищий, подобрали на улице окурок. А у вас двести тысяч франков ренты!
Старик не отвечает. Мегрэ наливается бешенством.
– Вас запирают в самой темной, самой убогой из комнат. Вас нрячут от гостей как что-то постыдное, грязное…
– Уверяю вас, она ухаживает за мной.
– Вы хотите сказать, что ваши жена и дочь не дают вам околеть? Вы прекрасно знаете – почему. Когда признательность побудила аргентинского скотовода назначить вам ренту, он – быть может, случайно – оформил документ так, что после вашей смерти вашим наследникам ничего не достанется. Пенсия в двести тысяч выплачивается лично вам, исключительно вам, не правда ли, господин Ле Клоаген? И вы прекрасно знаете, почему за вами ухаживают, как вы изволили выразиться.
Неужели этот человек вправду святой?
– Клянусь вам, господин комиссар…
– Хватит! Не выводите меня из терпения. Я вас еще не беру под стражу. Надеюсь, поразмыслив, вы поймете, что самое лучшее – сказать всю правду… Люкас! Люкас!
Люкас, вбежавший в кабинет, видит, что шеф весь в поту и с трудом сдерживается.
– Пригласите госпожу Ле Клоаген.
И вот руки старика дрожат, лоб снова покрывается мерзкой испариной страха. Уж не бьют ли его эти ведьмы?
– Входите, сударыня… Помолчите! Прошу вас помолчать… Я знаю, вы возмущены тем, что прождали несколько часов, но виноваты в этом только вы… Помолчите!.. Я вызывал не вас, а вашего мужа. Он достаточно взрослый, чтобы добраться до набережной Орфевр, и в следующий раз вас даже не впустят в здание. Возвращаю вам мужа. Не знаю покамест, буду ли вынужден принять в отношении него другие меры. Во всяком случае, его, вероятно, подвергнут медицинскому освидетельствованию, которое установит, помешан он или нет. Можете идти… Слышите, я прошу вас удалиться. Вот так-то. Жалуйтесь кому угодно… До свидания, сударыня.
Уф! Дверь наконец закрылась. Начисто ничего. Просто не могу видеть эту размалеванную бабу. И дорого бы дал, чтобы в кухне на улице Коленкура оказалась она, а не ее муж.
Люкас усмехается. Он впервые видит Мегрэ в такой ярости.
– Это наводит меня на мысль… – продолжает Мегрэ, но внезапно погружается в раздумье и застывает, вперив глаза в залитую солнцем Сену и пеструю суету на мосту Сен-Мишель.
– На мысль о чем?
– Так, ни о чем… Надо разузнать, где эта женщина была во вторую половину дня в пятницу. Хорошенько разузнать. Вот этим и займись.
– Почему вы не спросили, где она была в воскресенье?
– Потому!
Потому что он убежден: она этого ждала, у нее заранее был готов ответ; а еще потому, что ее как раз и задевает, тревожит, выбивает из колеи именно это – почему ее ни о чем не спросили. Можно не сомневаться: сейчас, уезжая в такси, она испытывает все мыслимые страхи.
– Вы считаете, что…
– Ничего я не считаю… Впрочем, почем знать? Я, может быть, прокачусь в Сен-Рафаэль… А как там другое наше несчастье, этот дурак Маскувен? В Отель-Дье ты не звонил?
– Состояние удовлетворительное. Сестра навестила его, но он ее не узнал. Нужно еще несколько дней…
– А тип со спортивной машиной?
– Ничего, автомобиль он наверняка сменил. Мы уже проверили штук двадцать зеленых спортивных машин, но молочница ни одной не опознала.
В дверь стучат. Это служитель.
– Господин комиссар, вас вызывает начальник.
Мегрэ и Люкас обмениваются взглядами. Такой вызов в ходе расследования не предвещает ничего доброго. Он означает: что-то застопорилось, допущена накладка, поступили жалобы, да мало ли что. А Мегрэ не в настроении выслушивать не то что выговоры – даже советы. Об этом свидетельствует уже то, как он держит трубку в зубах.
Он толкает обитую дверь.
– Вызывали?
Начальник молча протягивает только что полученную пневматичку. Вид у него кисло-сладкий: он то ли недоволен, то ли посмеивается про себя. Мегрэ читает:
«Господину начальнику уголовной полиции.
Имею честь и удовольствие довести до Вашего сведения факты, которые, в случае если вверенная Вам служба не разберется в них, дадут мне основание обратиться с жалобой на нее по установленной законом форме.
В прошлое воскресенье, вернувшись с обычной прогулки в Морсан-сюр-Сен, я узнал от своей привратницы, что незадолго до моего возвращения к ней зашел субъект, назвавшийся инспектором полиции и задавший ей многочисленные подробные вопросы обо мне, моих доходах и привычках.
Привратница не догадалась потребовать у него документы, удостоверяющие личность; все это позволяет предположить, что дело идет о мнимом полицейском.
Действительно, понаблюдав из окна за окрестностью, я заметил, что этот субъект следит за мной из небольшого кафе под вывеской «Старое пуйи» на площади Сен-Жорж.
Очевидно зная, что я живу один и питаюсь в ресторане, он ожидал моего ухода, чтобы беспрепятственно обследовать мое жилище.
Не скрою от Вас, что по праву, предоставляемому законом любому французскому гражданину, я действительно играю на бирже и имею привычку хранить у себя дома крупные суммы наличными, а также ценные бумаги.
Я сообщил о вышеперечисленных фактах квартальному комиссару полиции и попросил прислать охрану. Вскоре я действительно увидел, что на улице Нотр-Дам-де-Лоретт появился полицейский в форме.
Субъект, наблюдавший за мной, заговорил с ним. Они пожали друг другу руки, и полицейский, пожав плечами, удалился.
На следующее утро тот, кто выслеживал меня, все еще был на месте. К нему подошел пожилой мужчина с полным лицом, в скверно сшитом костюме, и оба зашли в «Старое пуйи» выпить по стаканчику».
Начальник не может удержаться от улыбки при виде нахмурившегося Мегрэ: речь в письме явно идет о комиссаре.
«Не могу удержаться от мысли, что здесь действует организованная банда, зарящаяся на мои деньги. Весь понедельник за мной по пятам шли субъекты, которые, видимо, сменяли друг друга, но все выглядели в равной степени подозрительно.
Наконец, когда я, как делаю каждую неделю, направился к Пру и Друэну, маклерам по продаже недвижимости, занимающимся вложением моих капиталов, я узнал, что человек с полным лицом и с трубкой во рту заходил туда и осведомлялся, являюсь ли я клиентом фирмы.
Прошу Вас, господин начальник, принять все меры для того, чтобы выяснить приведенные факты и покончитъ с положением, внушающим мне серьезное беспокойство.
В ожидании ответа прошу Вас верить в мое весьма глубокое к Вам уважение.
- Предыдущая
- 12/25
- Следующая
