Петерс Латыш - Сименон Жорж - Страница 16

• Предыдущая
• 16/29
• Следующая

Доказательством тому служила серия телеграмм, с точностью фиксировавших его перемещение от Кракова к Бремену, от Бремена к Амстердаму, от Амстердама к Брюсселю, от Брюсселя к Парижу.

Но ведь в «Северной звезде» произошло убийство! И что самое важное, Мегрэ сделал открытие: между Латышом и Мортимером Ливингстоном существует неожиданная связь.

В этом-то открытии и заключалось самое главное! Петерс был преступником, который не скрывал того, что он преступник, и спокойно предоставлял международной полиции разрешать предлагаемую им задачу: «Попробуйте взять меня с поличным».

Мортимер же, по всеобщему мнению, был порядочным человеком.

Только двое были способны догадаться о существовании неких отношений между Петерсом и Мортимером.

И в тот же вечер Торранс был убит. А в Мегрэ стреляли на улице Фонтен. Был устранен и третий – профессиональный танцор Жозе Латури: он, по всей вероятности, почти ничего не знал, но растерялся и мог навести полицию на след.

Таким образом, Мортимер и Латыш, причастные, без сомнения, к этому тройному преступлению, могли спокойно спать. И теперь они были тут, в роскошных апартаментах, принимали ванну, завтракали, одевались и отдавали распоряжения по телефону всему обслуживающему персоналу отеля.

Мегрэ готовился встретиться с ними в одиночку: в неудобной позе он сидел в плетеном кресле, ощущая неприятное покалывание в туго забинтованной груди и тупую боль в правой руке, которая почти не двигалась.

Он мог их арестовать. Но он знал, что это ничего не даст. На худой конец он получит свидетельские показания против Петерса Латыша, называющего себя Федором Юровичем или Освальдом Оппенхаймом: имен ему, по всей видимости, не занимать – будет среди них, наверное, и имя Улафа Сванна.

Но какие показания получит Мегрэ против Мортимера Ливингстона, американского миллиардера? Не пройдет и часа после его задержания, как поступит нота протеста из американского посольства. Французские банки и промышленные компании, контрольный пакет акций которых находится у него, приведут в движение всю политическую машину.

Где доказательства? Где улики? То, что он, вслед за Латышом, на несколько часов исчез?

Что он ужинал в «Пиквике-баре», а его жена танцевала с Жозе Латури?

Что какой-то полицейский инспектор видел, как он входил в грязную гостиницу под вывеской «У Сицилийского короля»?

Все это разлетится в пух и прах. Придется приносить извинения и даже принимать какие-то меры, дабы удовлетворить Соединенные Штаты, например отстранить от должности Мегрэ, ну хотя бы для видимости.

А Торранс мертв.

Едва забрезжил рассвет, его, вероятно, вынесли на носилках через этот холл, если только управляющий, озабоченный, как бы не удручить печальным зрелищем какого-нибудь раннего посетителя, не добился, чтобы тело было вынесено через служебный выход.

Наверное, так оно и было. Узкие коридоры, винтовые лестницы, где носилки задевали за перила.

За барьером из красного дерева зазвенел телефон.

Все пришло в движение. Раздавались поспешные распоряжения.

Подошел управляющий.

– Миссис Мортимер Ливингстон уезжает. Из номера только что позвонили, чтобы пришли за чемоданами. Машина уже у подъезда.

Мегрэ чуть заметно усмехнулся.

– Каким поездом? – осведомился он.

– Она летит в Берлин самолетом из Бурже…

Не успел управляющий закончить фразу, как появилась миссис Мортимер в сером дорожном манто, с сумочкой из крокодиловой кожи в руке. Она торопилась. Однако, подойдя к вращающейся двери, не удержалась и обернулась.

Чтобы она смогла его увидеть, комиссар с трудом поднялся с кресла. Он был уверен, что, поспешно покидая отель, она кусает губы и жестикулирует, отдавая распоряжения шоферу.

Управляющего куда-то вызвали. Комиссар остался в одиночестве, он стоял у фонтана, который неожиданно ожил. Воду здесь, наверное, включали в определенное время.

Было десять утра.

Он снова усмехнулся про себя и со всеми предосторожностями опустился в кресло – при малейшем движении рана, которая становилась все более болезненной, причиняла ему страдания.

– Избавляются от слабых!

Да, именно так! После Жозе Латури, которого сочли не очень надежным и вывели из игры тремя ударами ножа в грудь, настала очередь миссис Мортимер – она тоже впечатлительная особа. Ее отсылают в Берлин. Излюбленный прием!

Оставались только сильные: Петерс Латыш, который все еще занимался своим туалетом, Мортимер Ливингстон, не потерявший своего аристократического лоска, и Пепито Морето – его держали в банде как профессионального убийцу.

Они были связаны между собой невидимыми нитями, они готовились.

Враг был рядом с ними, среди них, в центре начинающего оживать гостиничного холла; враг сидел в плетеном кресле, вытянув ноги и подставив лицо водяной пыли мелодично журчащего фонтана.

Стукнула дверь лифта.

Первым из него с сигарой «Генри Клей» во рту вышел Петерс Латыш в великолепном светло-коричневом костюме.

Он чувствовал себя как дома. За это было заплачено.

Уверенной и непринужденной походкой он пересек холл, то и дело задерживаясь у витрин, которые устанавливают в роскошных отелях крупные торговые фирмы: рассыльный поднес ему спичку, и Петерс Латыш, пробежав последний валютный бюллетень, остановился метрах в трех от Мегрэ, около фонтана, и принялся разглядывать вуалехвосток, которые выглядели совершенно ненатурально; потом стряхнул ногтем пепел со своей сигары прямо в бассейн и удалился в направлении читального салона.

Проглядев несколько газет, Петерс Латыш наткнулся взглядом на единственный номер «Ревалер боте» – эту эстонскую газетенку, по всей видимости, уже давно забыл в «Мажестике» какой-нибудь постоялец.

Около одиннадцати Латыш раскурил новую сигару и, выйдя в холл, отправил рассыльного к себе в номер за шляпой.

Одна сторона Енисейских полей просто купалась в лучах солнца, и на улице было не холодно.

Латыш вышел без пальто, только в костюме и серой фетровой шляпе, медленно дошел до площади Звезды; казалось, ни о чем кроме прогулки на свежем воздухе он и не помышляет.

Мегрэ, не думая прятаться, шел за ним на небольшом расстоянии. Прогулка эта доставляла ему совсем немного радости: при каждом движении повязка напоминала о себе.

На углу улицы Берри в нескольких шагах от Мегрэ раздался негромкий свист, но комиссар не обратил на него внимания. Свист повторился. Тогда Мегрэ обернулся и увидел инспектора Дюфура, который, самозабвенно жестикулируя, пытался с помощью таинственных знаков дать понять своему шефу, что ему надо кое-что сообщить.

Инспектор стоял на улице Берри, делая вид, что увлеченно разглядывает витрину аптеки: при этом казалось, что все эти жесты обращены к восковой голове женщины, одна щека которой была основательно поражена экземой.

– Подойди! Пошли. Живо.

Дюфур был и возмущен и огорчен одновременно. Битый час он бродит вокруг отеля, прибегая для маскировки к самым изощренным хитростям, а тут комиссар сразу предлагает ему себя обнаружить!

– Что случилось?

– Эта женщина…

– Вышла из гостиницы?

– Она здесь. А так как вы заставили меня к вам подойти, она сейчас нас видит…

– Где она?

– В «Селекте». Она сидит там. Да вот же! Занавеска шевелится.

– Продолжай наблюдение.

– В открытую?

– Поди выпей аперитив за соседним с ней столиком, если это доставит тебе развлечение.

Теперь, когда борьба достигла предельного накала, прятаться было бесполезно. Мегрэ пошел догонять Латыша, которого обнаружил в двухстах метрах впереди – тому и в голову не пришло воспользоваться встречей двух полицейских, чтобы ускользнуть от наблюдения.

Да и зачем? Игра велась на новом поле. Противники были на виду друг у друга. Почти все карты были биты.

Петерс дважды прошелся от площади Звезды до Круглой площади, и Мегрэ, изучивший, казалось, его внешность до мельчайших подробностей, сумел теперь разобраться и в особенностях его характера.

• Предыдущая
• 16/29
• Следующая