Выбери любимый жанр

Невиновные - Сименон Жорж - Страница 24

Изменить размер шрифта:

— Спите крепко… И не беспокойтесь за детей. Я придумаю, что им сказать.

Он лежал на спине, вперив взгляд в потолок, уверенный в том, что, несмотря на лекарство Натали, не заснет. Однако уже через несколько минут мысли его стали нечеткими. В памяти возникали забытые образы, особенно из времен его детства. Он даже вновь ощутил вкус супа, который варила его мать.

Она умерла, когда он был еще совсем юным, так что он мало знал ее.

Сегодня ее лицо привиделось ему удивительно отчетливо.

И был еще пруд за лугом возле двух плакучих ив, в котором он ловил лягушек.

Все это виделось так четко и ярко, словно в книжке с картинками. Он снова увидел своего школьного учителя с бородкой клинышком и одного из своих соучеников с заячьей губой, и дочку булочника, которую дергал за косы.

Потом все стало расплываться. Дыхание выровнялось. Он спал.

Он проспал не до вечера. Он проспал до утра следующего дня. И сон был таким сладким, что он попытался снова в него погрузиться. Он проснулся на середине сновидения, и ему хотелось узнать, чем оно кончится.

Он посмотрел на будильник. Было половина седьмого.

Он встал, накинул халат и направился в кухню, где, сидя у стола, завтракала в одиночестве Натали.

— Вот вы и встали…

— Доброе утро, Натали… Вы доедайте… А я пока сварю себе чашку кофе…

— Вы не хотите есть?

— Нет.

Отныне нужно было учиться и жить, и думать по-другому.

— Дети еще спят?

— Жан-Жак вчера сдал свой экзамен… Он был так измотан после этой нервотрепки, что лег спать без ужина. Пусть поспит вдоволь… А у Марлен еще неделю будут занятия. Скоро пойду ее будить.

Она ела толстые тартинки с вареньем, и ему тоже захотелось есть. Он поставил чашку с кофе на стол, намазал маслом кусок хлеба, а сверху положил смородинового варенья.

Еще одно детское воспоминание.

— Удивительное у вас лекарство… Оно воскресило в моей памяти то, что я считал давно забытым.

— Что-нибудь неприятное?

— Да нет. Некоторые воспоминания о детстве…

Он съел три тартинки, и Натали встала, чтобы приготовить ему еще чашку кофе.

— Пора идти будить Марлен. Она так долго принимает ванну…

В отличие от него Марлен всегда выходила из дому в последнюю минуту, и ей приходилось бежать.

Он причесался, побрился, потом, все еще в пижаме и халате, стал бродить по квартире. Когда Марлен пришла завтракать в столовую, где уже стоял ее прибор, она была очень удивлена.

— Ты поправился?

Он чуть было не сказал, что не поправится никогда, но удержался и попытался ответить шуткой:

— Как видишь… Мне никак не удается поболеть по-настоящему, как все люди.

— И все же ты не идешь в мастерскую?

— Ни сегодня, ни, по-видимому, в ближайшие дни… Мне нужно отдохнуть.

— У тебя неприятности?

— Есть кое-какие.

— Полагаю, ты не можешь мне о них рассказать?

— В самом деле не могу.

Она ела яйца всмятку, обмакивая в них кусочки хлеба, как делала, когда была совсем маленькой.

— Тебе известно, что Жан-Жак сдал экзамен?

— Да. Он доволен своим успехом?

— Ведь ты его знаешь. Он не из тех, кто считает, что хватает звезды с неба. Результаты объявят только двадцать шестого, и до этого дня он будет грызть ногти.

Жан-Жак не мог избавиться от этой привычки, когда бывал чем-то обеспокоен. Он никогда не рассказывал ни о себе самом, ни о своих товарищах по лицею. И не потому, что был замкнутым парнем.

— Он спит?

— Главное — дайте ему выспаться, — вмешалась Натали.

Марлен побежала за своим портфелем, поцеловав отца в лоб влажными губами.

— Пока. Береги себя!

— Теперь пойдите в гостиную, посидите там. Я принесла вам газету. А я тем временем уберу в спальне.

Он уселся в свое кресло, кожа которого пропахла табаком, как старая трубка, и попытался читать. Какая-то девушка бросилась в Сену, но была спасена в последний момент. Четверо налетчиков, совершивших множество hold-up[1], сегодня предстанут перед судом присяжных.

Нет, больше он не мог. Он делал над собой усилие хотя бы для того, чтобы не огорчать Натали, но в голове вертелись все те же мысли.

Это было какое-то наваждение. И как нажимают на больной зуб, так и он вызывал в памяти самые жестокие картины, порой с ужасающей отчетливостью.

— А сейчас примите ванну…

Он вытянулся в теплой воде и чуть не уснул. Затем он медленно намылился.

Делать ему было нечего. У него был отпуск, как и у его сына. Но отпуск совершенно иного рода.

Надел он только брюки и рубашку. Надевать пиджак и выходить на улицу не хотелось. Даже из спальни он выходил неохотно.

Жан-Жака он нашел в кухне, куда тот всегда забегал посмотреть, нет ли чего вкусненького в холодильнике.

— Доброе утро, отец…

— Доброе утро, сын…

— Ну как? Тебе получше?

— Лучше, чем вчера, но я пока не совсем в форме.

— А чем ты, собственно, болен?

— Сам не знаю. Возможно, легкий грипп… Ты доволен тем, как сдал экзамен?

— Скажем так: я не очень недоволен. Увидим двадцать шестого.

— Что ты собираешься делать на каникулах?

— В этом году они у меня будут совсем короткими, ведь я должен ехать в Англию в начале сентября… Кстати, тебе нужно подписать кое-какие бумаги. И уплатить вперед за первый триместр… Мне неловко, что я буду обходиться тебе так дорого…

— Давай мне эти бумаги прямо сейчас. Ты знаешь, что твоя сестра поедет сперва на две недели к подруге в Сабль-д'Олон?

— Да, Марлен говорила мне об этом. А потом она приедет к тебе на Поркероль.

— Верно. Я хотел бы знать, приедешь ли ты.

— Может быть, дня на два-три… Так как несколько лет я буду жить далеко от Франции, мне хочется получше узнать ее. Мы с приятелем возьмем рюкзаки и пойдем пешком из деревни в деревню, а когда представится случай, воспользуемся автостопом.

Селерен не стал возражать. Впрочем, он и не рассчитывал, что во время отпуска сын будет с ним.

— Вы уже наметили маршрут?

— Нет. Отправимся наобум, начиная с Бретани.

Кому он теперь нужен? А был ли он вообще кому-то нужен?

Без него Аннет не пришлось бы жить во лжи. Насколько он ее знал, она, должно быть, страдала от этого. Но почему никто из них не поставил вопрос о разводе? Из-за детей? Или же Эвелин была категорически против?

Он склонялся к этому предположению. Она любила роскошь. Ее очень интересовали деньги. Брассье познакомился с ней, когда она была молоденькой продавщицей в ювелирном магазине, где они оба начинали работать.

Не прошло и двух месяцев, как они поженились.

Теперь, когда ей уже за сорок, у нее было меньше возможностей найти себе мужа, которому был бы обеспечен успех. Зачем же ей соглашаться на развод?

Аннет развода тоже не просила. Если бы только он знал, что она любит не его, а другого, он бы согласился. Он даже взял бы на себя вину.

Не лучше ли было бы поступить так, чем обнаружить двадцать лет спустя, что все эти годы были лишь иллюзией?

Он всегда был с нею откровенен. Доверял ей больше, чем кому бы то ни было. Не таил от нее своих самых сокровенных мыслей.

Она слушала. Смотрела, как он бреется и гримасничает при этом. И он не раз удивлялся, что она никогда ничего не рассказывает о себе.

А зачем ей рассказывать о себе ему, чужому ей человеку? Ведь — к чему скрывать от себя самого? — он был для нее чужой. Чужой, спавший с ней в одной постели, с которым она занималась любовью. Чужой, простодушно рассказывавший ей обо всем.

Должно быть, иногда она испытывала искушение заставить его замолчать. Но под каким предлогом? Они были мужем и женой. У них двое детей…

Двое детей… Обоим еще нет восемнадцати… А Аннет трижды в неделю бывала на улице Вашингтона.

Эвелин не родила детей своему мужу.

Неужели Жан-Жак и Марлен…

Он стал нервно ходить по комнате. Еще немного, и он выбросился бы из окна.

Еще полчаса назад он считал, что у него оставались Жан-Жак и Марлен…

вернуться

Ограбление (англ.)