На цыпочках через тюльпаны (СИ) - Кутуров Максим Александрович "Горностай" - Страница 10

Завести, звучит красиво по отношению к домашнему животному, а не к человеку.

Про автобус

Идем с Михаль к остановке, чтобы потом сесть на тридцать шестой автобус, который довезет нас до клуба под названием «Метан». Это злачное место, где зависают: вся молодежь, куча неформалов и отбросы общества, бомжи и наркоманы. Откуда я знаю? Года два назад мы тут с друзьями часто тусили. Михаль предложила рискнуть, это тоже было в ее списке. Никакого другого интересного места для риска я больше не знал. Если бы не было «Метана» и маньяка Кларка, то наш городок можно было назвать эталоном совершенства, с пряничными домиками, парковыми зонами, прудами, с умеренным количеством добродушных пенсионеров и детей.

В обнимку мы стоим на остановке. В спину неистово бьет ветер, так и хочет просквозить к черту, но мне все равно уютно. Михаль кладет голову на мое плечо и что-то про себя напевает. В такие моменты, и я и она забываем, что на самом деле болеем.

Автобус приходит спустя двадцать минут, к тому времени уже начался дождь, а в наушниках играет любимая музыка. Гитарный драйв заставляет волоски на руках подняться, прокатить с треском мурашки по спине, почувствовать затылком несуществующее теплое дуновение, будто кто-то сзади стоит и дышит.

Мы едем навстречу риску. Мы и так уже рискуем, потому что убежали из дома… и потому что выпили вина, которое мама купила на черный день. Эта привычка, что-то откладывать на черный день – самое глупое, что можно было придумать. Мама особенно любит перенимать глупые привычки. Например, она смотрит телевизор и обязательно грызет попкорн, который не особо-то и любит. Если она хочет рассказать анекдот, то непременно начинает смеяться из-за чего смысл шутки, потом не понимаешь. И мама откладывает на черный день все! Не только деньги, но и вино, консервы, сухофрукты, ткани, краски, шоколадки – такое ощущение, что готовиться к войне.

В полупустом автобусе, развалившись на последнем сидении, Михаль прижимается ближе ко мне и глубоко вздыхает.

Еще немного вина я взял с собой.

Там в кармане оно согревается от жара моего тела,… оно впитывает все больше градусов, впитывает красный цвет оставшейся крови, которая станет белой... и тогда я умру.

Михаль шмыгает носом, совсем скоро будет остановка к «Метану». Идти туда мы уже не хотим, потому что очень сложно подняться,… когда ноги не слушаются и когда вино играет в мозгу, когда чувствуешь, что вот-вот еще из-за одного поворота оно выйдет, наружу и когда ругаешь себя, что слишком много в твоем положении пить нельзя.

Проезжаем мимо «Метана».

Он остается за нами, брошенный и заливаемый холодным дождем, вместе с грязной и разгоряченной толпой неформалов, которая несмотря на погода спокойно курит у входа в клуб.

Мы рискуем, и кажется, летим. Вперед, навстречу неизвестности. Я не помню, что там дальше клуба. Кажется, облака и пирамиды, как в страшном сне. В детстве боялся пирамид из-за мумий, которые представлялись живыми и злыми.

Михаль вырывает чем-то красным. На секунду я думаю, что это кровь. Но это вино. Ее блюет еще, так, что она начинает плакать и звать маму. Но мама далеко, рядом только я. И меня из-за тоже блюет.

Водитель останавливает автобус. Кроме нас в нем больше никого нет.

- Чтоб вас сукины дети, наркоманы хреновы, - раздраженно гаркая, он неуклюжей походкой направляется в нашу сторону. Замечаю полуседые усы и толстое пузо, обернутое в синюю рубашку.

- Простите, - выдавливаю, обрыгивая пол несчастного автобуса еще раз. – Мы болеем.

- Я вижу, что вы к черту больные, - ругается водитель, но ничего не делает, а тупо стоит и смотрит, не знает как поступить. По его меркам мы совсем дети, он не может нас бросить. Скорее всего, он хочет вызвать полицию.

- Мамочки, - плачет Михаль.

Она утирает рот рукавом, размазывает слезы по лицу и часто глотает воздух.

- Феликс, мне плохо, - зовет она, в надежде, что я смогу ей помочь.

- Вызовите скорую, - прошу. – У нас рак.

Теперь я тоже плачу. Страх овладевает мной с такой силой, что, кажется, слышу голос смерти, и он зовет меня. Или это фантазия пьяного мозга?

Но толстый водитель не понимает.

- Если не умеешь пить, так и не берись, - он с ворчанием набирает номер.

Я проваливаюсь…

В тумане… длинною в минуты или секунды.

Больница.

Врачи в недоумении разводят руки. И называют нас глупыми.

Палата.

Но я вспоминаю, что они говорили мне: «Делай, что хочешь».

Медсестры.

Кровь.

Рвота и новый день. Доброе утро.

Про стыд

Редко бывает, но очень стыдно. Перед родителями, которые с волнением смотрят на меня затаив дыхание, точно вот-вот испущу дух. И волнуюсь за Михаль, как она? Где она? Зря мы напились.

За последний день я ничего не помню.

Про кариес

Вчера встречался с Грегом в холодном парке на зеленой лавке напротив маленького пруда, усеянного стаей жирных уток. Позвонил ему излить душу. Больше не могу, мне так страшно еще никогда не было.

Под постоянное кряканье я ждал его минут десять. Это у психолога это в крови. Насколько умный и сообразительный, настолько не пунктуальный, опаздывать – в его традиции.

Мистер Терренс подбежал ко мне с буханкой белого хлеба, в дешевых кедах и потертых джинсах, через плечо старый портфель, набитый книгами и трактатами по психологии. На его лице несменная улыбка.

- Так и знал, что будут утки, - восторженно отозвался он и сел рядом.

Грег не торопился начинать разговор. Психолог предоставлял мне возможность самому проявить инициативу, ведь это я настоял на встрече. Но как назло слова не лезли. Ни одно грамотно-составленное предложение не появлялось в моем мозгу. С чего начать? Сразу перейти к воплям, что не хочу умирать или упасть на колени перед ним и просить о помощи, разорваться и сделать невозможное продлить мое пребывание на земле хотя бы лет на пять… нет пять очень мало. Хотя бы лет на двадцать.

Мы сидели и кормили птиц. Было классно наблюдать за войной двух селезней из-за куска хлеба так быстро потонувшего, он никому не достался, разве что рыбам. Погода напрочь испортилась, частые порывы ветра заставляли поеживаться и содрогаться всем телом, от учителя это не утаилось.

- Я нам чая захватил, - сказал он и неожиданно полез в портфель.

В его руках появился маленький термос. Грег аккуратно разлил горячий напиток по пластиковым стаканчикам, которые он тоже удосужился захватить и один протянул мне.

- Зеленый с жасмином, - пояснил он и сделал маленький глоток. – Обожаю.

- Спасибо, - промолвил я.

Чай пришелся кстати. Сразу почувствовал, как согревающая жидкость разливается теплом по телу и постепенно унимается дрожь.

- Знаешь Феликс, - вдруг сказал учитель. – А ты особенный парень.

Сначала даже подумал, что неужели и он начнет вливать мне суп в уши, что я весь такой офигенный и смелый, борюсь за жизнь и бла-бла-бла.

- Не из-за болезни, - продолжил он, будто прочитав мои мысли. – Ты всегда был таким. Выделялся, казался старше сверстников, хотя был сорвиголовой.

Он взглянул мне в глаза и улыбнулся.

Я сидел как вкопанный, стараясь не проронить ни слова.

- Понятия не имею насколько тебе тяжело. Сложно, что-то посоветовать, когда не знаешь с чем имеешь дело.

- Мы с Михаль напились недавно, - эта фраза сама вырвалась у меня изо рта. - Мы заблевали автобус и нас спас водитель.

- То же самое бы сделал.

- Не хочу умирать, - вдруг сказал я.

- Понимаю, - ответил он. – Знаешь, я бы мог тебе сейчас сказать, что это наш удел, рано или поздно каждый из нас умрет и, что на все воля божья. Уверен, тебя сполна напичкали ненужной инфой.

Я сразу вспомнил Веронику.

- По глазам вижу, - рассмеялся Грег. – Вот что Феликс. Ты пойми, что я не господь всемогущий, хотя на его месте мир бы прокачал иначе.