Мегрэ в Нью-Йорке - Сименон Жорж - Страница 4

• Предыдущая
• 4/31
• Следующая

Мегрэ так и подмывало отказаться и с суровым видом уйти. Если бы какое-нибудь судно в тот же вечер отплывало в Европу, он так и поступил бы, отказавшись от знакомства с этим городом, где его столь неприветливо встретили.

— Алло! Регистратура? Говорит Мак-Джилл… Алло! Будьте любезны оставить номер для друга мистера Мора… Мистер Мегрэ. Благодарю. — И, повернувшись к комиссару: — Вы хоть немного говорите по-английски?

— Как всякий, кто учил его в коллеже, а потом забыл.

— Поначалу вам будет трудновато. Вы первый раз в Штатах? По мере возможности я в вашем распоряжении.

За дверью кто-то был — Джон Мора, без сомнения. Мак-Джилл это знал, но, по-видимому, это его не смущало.

— Рассыльный проводит вас. До скорой встречи, господин комиссар. Я распоряжусь, чтобы вещи доставили к вам в номер.

Снова лифт. Салон, спальня, ванная, рассыльный, который ожидает чаевых и на которого Мегрэ смотрит, не понимая чего от него хотят; редко случалось, чтобы его так ошеломили и, более того, унизили.

Подумать только, всего десять дней назад он спокойно играл в белот с мэром Мена, доктором и торговцем удобрениями в теплом и темноватом зале «Белой лошади»!

Не был ли этот рыжий чем-то вроде доброго гения? На Сорок девятой улице, в двух шагах от Бродвея, от огней и шума, он спустился на несколько ступенек, словно для того чтобы нырнуть в подвал, и толкнул какую-то дверь. На стекле двери была занавеска в красных квадратиках. Такие же демократичные квадратики, напоминающие ресторанчики Монмартра и парижских пригородов, были здесь и на столиках. Посетителей встретил запах домашней кухни, блеск стойки и полноватая хозяйка, от которой слегка отдавало предместьем; она спросила:

— Что будете кушать, дети мои? Конечно, у меня всегда можно получить бифштекс, но сегодня есть петух в вине.

Капитан О'Брайен ласково и чуть застенчиво улыбнулся.

— Вот видите, — не без иронии сказал он Мегрэ, — Нью-Йорк — это вовсе не то, что о нем думают.

И вскоре на столе появилось самое настоящее божоле в сопровождении тарелок с источающим аромат петухом в вине.

— Не будете же вы утверждать, капитан, что американцы всегда…

— …ужинают так, как сейчас мы с вами? Пожалуй, не каждый день. И пожалуй, не все. Но, честное слово, у нас есть люди, которые но брезгают старой кухней, и я назову вам сотню ресторанов, таких же, как этот. Сегодня утром вы приехали. Прошло часов двенадцать, самое большее, и вы уже как дома, не правда ли? Ну а теперь продолжайте вашу историю.

— Я уже сказал, что этот Мак-Джилл ждал меня в холле «Сент-Рейджи». Я сразу понял, что он решил изменить обращение со мной.

Только в шесть часов Мегрэ, освободившись от Мак-Джилла, смог позвонить капитану О'Брайену из федеральной полиции, с которым он познакомился во Франции несколько лет назад, когда они вместе расследовали серьезное международное преступление.

На свете нет более мягкого и застенчивого человека, чем этот высоченный капитан с рыжими волосами и хитрющей физиономией: в сорок шесть лет он еще умел краснеть от стеснительности. О'Брайен назначил комиссару свидание в холле «Сент-Рейджи». Чуть только Мегрэ заговорил о Мора, О'Брайен отвел его в маленький бар поблизости от Бродвея.

— Вы, наверно, не любите ни виски, ни коктейлей?

— По правде сказать, предпочел бы пиво.

Это был самый обыкновенный бар. Несколько человек у стойки, и за полудюжиной столиков, тонущих в полумраке, влюбленные парочки. Нелепая мысль: привести Мегрэ в такое место, где ему нечего делать.

Но еще нелепей было видеть, как капитан О'Брайен ищет в кармане монетку и важно сует ее в щель автоматического проигрывателя, который начинает играть под сурдинку нечто нежно-сентиментальное.

О'Брайен улыбался, зорко следя за коллегой насмешливыми глазами.

— Вы не любите музыку?

У Мегрэ не прошло еще плохое настроение, и скрыть это ему не удалось.

— Начнем. Я не заставлю вас ждать. Смотрите: вот машина, которая продает музыку. Я опустил в щель монетку в пять центов, и это дает мне право слушать заезженный мотивчик в течение приблизительно полутора минут. В нью-йоркских барах, пивных и ресторанах несколько тысяч таких машин. И десятки тысяч — в других городах Америки, даже в самых маленьких. В этот самый момент, в эту минуту, что мы разговариваем, работает, по крайней море, половина этих автоматов, которые вам кажутся варварскими; другими словами, люди опускают по пяти центов, что составляет десятки тысяч пятицентовиков, а это составляет… Но я не больно силен в арифметике. А знаете, кому идут эти nickels[2], как мы говорим? Да вашему другу Джону Мора, более известному в Соединенных Штатах под именем Маленького Джона. Кроме того, Маленький Джон установил такие автоматы, на которые у него нечто вроде монополии, в большинстве южноамериканских республик. Теперь вам понятно, что Маленький Джон — важная персона?

И все время в его голосе звучала едва уловимая ирония, так что Мегрэ, не привыкший к этому, в конце концов задал себе вопрос: наивен его собеседник или попросту насмехается над ним?

— А теперь мы можем пойти пообедать, и вы расскажете вашу историю.

Они сидели за столом, в тепле и уюте, а за окном дул такой шквальный ветер, что прохожие шли, согнувшись, кто-то гнался за сорванной шляпой, а женщины обеими руками придерживали юбки. Буря, несомненно, та, от которой Мегрэ страдал в море, достигла берега и теперь сотрясала Нью-Йорк: срывались вывески, с верхних этажей что-то падало, казалось, даже желтые такси с трудом прокладывают себе дорогу против ветра.

Началась она сразу после завтрака, когда Мак-Джилл и Мегрэ уходили из «Сент-Рейджи».

— Вы знаете секретаря Мора? — спросил Мегрэ у О'Брайена.

— Не очень хорошо. Видите ли, дорогой комиссар, наша полиция — совсем не то что французская. Я, по правде сказать, жалею об этом: нам было бы куда легче жить. У нас слишком сильно развито чувство личной свободы, и я попал бы в довольно скверное положение, если бы позволил себе навести справки о человеке, которого практически не могу ни в чем обвинить. Прежде всего, я должен сказать вам, что Маленький Джон не гангстер. Это деловой человек, известный и уважаемый; уже много лет он занимает великолепные апартаменты в «Сент-Рейджн», одной из лучших наших гостиниц. У нас нет оснований заниматься ни им самим, ни его секретарем.

Отчего же у О'Брайена эта улыбка, рассеянная и в то же время насмешливая, словно опровергающая то, что он сказал? Она немного раздражала Мегрэ. Он чувствовал себя иностранцем, и, как у всякого иностранца, у него легко возникало впечатление, что над ним смеются.

— Я не любитель детективных романов и вовсе не думаю, что Америка населена одними гангстерами, — не без досады заявил он. — А что до Мак-Джилла, то, несмотря на его фамилию, я убежден, что он француз.

О'Брайен мягко, отчего Мегрэ чуть не взвился, заметил:

— В Нью-Йорке трудно точно определить национальность человека!

— Я уже говорил, что за коктейлем он из кожи вон лез, чтобы казаться предупредительным, чего утром я за ним не замечал. Он объявил мне, что никаких известий о молодом Мора все еще нет, но что отец пока не волнуется, поскольку предполагает, что в этом исчезновении замешана женщина. Потом стал расспрашивать меня о пассажирах. Похоже, Жан Мора во время рейса и впрямь заинтересовался молодой чилийкой, которая завтра должна отправиться в Южную Америку на судне компании «Грейс Лайн».

За большинством столиков говорили по-французски, и хозяйка, свойская, чуть вульгарная, ходила от посетителя к посетителю и спрашивала со смачным тулузским акцентом:

— Ну как, детки? Что скажете о петухе в вине? А ежели будет охота, у меня есть еще домашний кофейный торт.

Совсем иным был завтрак в большом ресторанном зале «Сент-Рейджи», где Мак-Джилл здоровался с уймой народу. Что еще он сказал? Что Джон Мора — человек очень занятой, с довольно оригинальным характером, что он приходит в ужас от новых людей и не доверяет никому на свете.

• Предыдущая
• 4/31
• Следующая