Спасти Москву - Ремер Михаил - Страница 21

• Предыдущая
• 21/61
• Следующая

Первое, что бросилось в глаза, так скромность внутреннего убранства и без того небольшого помещения. Все аскетично и почти что по-спартански: только самые необходимые аксессуары, от молитв не отвлекающие. И никакой тебе позолоты и наружного блеска. Лишь большая, местами уже потертая икона на месте главного иконостаса да несколько худых, ссутулившихся свечек, наполнявших часовню дрожащим теплым светом и сладковатым запахом горелого воска.

Толком не знакомый с чином, он, помявшись на входе, зашел внутрь и, прибившись к группе богомольцев, принялся ожидать начала ритуала. Вместо этого, однако, к иконостасу вышел Сергий Радонежский и, посмотрев куда-то сквозь собравшихся, медленно осенил себя крестом. Лишь после этого он негромко, почти шепотом обратился к братии:

– Весть дошла до меня о горе великом, на Московию православную идущем. Хабар да славы жажда душегуба поганого снова зовет на Русь многострадальную. Обиду затаил за бой на сече Куликовой. Жизни покойной не желает православным, – спокойно продолжал он, глядя куда-то в одну точку. – Так помолимся же за то, беда чтобы стороной обошла, да за тех, кто весть эту, животом рискуя, принесли. В руках все Божьих, – закончил он, – так попросим Всевышнего о защите.

Распевщик на клиросе[31] затянул распевную молитву, которую местами подхватывали остальные певчие. Волны мелодичного распева подхватили гостя и, закрутив, увлекли куда-то вверх! К свету! Как река: то неторопливая и неразворотливая, разлившаяся широко-широко, то вдруг сузившаяся до ручья журчащего, а то и до порога ревущего, несла она куда-то разинувшего рот пенсионера. То взлетая вдруг прямо к облакам, то вдруг опускаясь прямо к земле, он целиком и полностью отдался воле стихии.

У Булыцкого голова пошла кругом. Невероятно, но ему поверили! Словно пьяный стоял он в церквушке, а тело буквально наполнялось энергией. До дрожи! До мурашек! Волнами от пят до самой макушки, следуя то угасающей, то вновь оживающей мелодией. И уже не простые смертные виделись ему вокруг, но ангелы. И злоба с обидою оставили, отпуская душу, а с нею и само сердце. И уже не в церквушке он был, но в каком-то царстве света и покоя, подбадриваемый голосами знаменного распева.

Сколько простоял он так… уже и сам потерял счет времени, а когда очнулся, так и понял, что в церкви никого и нет, кроме него самого да Сергия. Вздрогнув, он, напрягшись, поспешил трижды перекреститься.

– Молитвою смиренной души очищаются, – тихо молвил старец. – Вижу, что многое в тебе от Бога.

– Благодарю, отче, – неумело склонился тот в ответ.

– Канонов знать не знаешь, – словно не услышав, продолжал тот. – Оно хоть и простительно чужеродцу, а все одно оскорбляет души искренне верующих. Каноны строгие, да они, как метки путевые, для того и создаются, чтобы с пути праведного не сбивались души православные.

– Прости за незнание.

– Бог простит. А по мне, так знание – благочинства признак.

– Так научи!

– Перекрестись!

– Да пожалуйста, – пожав плечами, тот по прабабкиной науке осенил себя крестом, но тут же был остановлен старцем.

– Что за кукиш[32] сгородил?! – гневно сверкнул очами тот.

– Чего сгородил? – не сразу и понял гость, однако, тут же сообразив, поправился. – Это? – удерживая перст, переспросил он.

– Этот, этот.

– Так то еще впереди все, – охотно пояснил Николай Сергеевич. – Придет с реформами патриарх новый да на греческий лад перестраивать начнет все.

– Почто перестраивать-то, если и так ладно все? Для чего?

– А все для того, чтобы искусам потакать. Славы захочется ему, да власти, да почета. Как при греках. Тяжкое время будет, Русь расколется на лагеря два: те, кто за Никона, да те, кто от канонов отойти не возжелает да смерть в огне предпочтет души потере.

– Да как так-то?

– Слаб человек; почестей вкусив раз, иного отворотит, а иного и приворожит вкус тот. Не всякому и устоять, хоть бы ты и в рясу облачен.

– Богу сверху оно всяко виднее, – чуть подумав, отвечал Сергий. – В заветах ведь сказано: да не суди. Всяко потом воздастся, а лицемерам, Богу рожи корчащим, – втройне, – раздраженно закончил тот.

– Знаю, поверить сейчас сложно, да ты не серчай, – только и развел руками Николай Сергеевич.

– Чудной ты, чужеродец, – вздохнув, Сергий продолжил: – Дам я тебе человека, обучит он тебя.

– Благодарю, святой отец.

– А что, Тохтамыш никого не пощадит?

– Из защитников города – нет, – покачал головой тот. – Князь за дружиной отправится, да опоздает: лишь пожарище и застанет. Триста рублей на захоронения отдаст; по рублю за восемьдесят тел. Вот и считай.

– Да как же сосчитать такое? – искренне поразился собеседник Булыцкого.

– Да чего сложного-то?! – поразился в ответ тот. – Мальцу задачка-то!

– А ну, покажи!

– Смотри! – Николай Сергеевич огляделся по сторонам, ища, чем бы нарисовать пропорцию. – Уж не обессудь, давай на улицу выйдем. – Сергий послушно последовал за своим гостем, который уже там, на снегу веточкой разрисовал нехитрую комбинацию. – И ничего мудреного, если счет знаешь, – подняв глаза, он увидел, что вокруг стянулись любопытствующие схимники[33].

– Ох и чудно все у тебя, – с сомнением покачал головой старец. – И загогулины твои и палочки да черточки. Ну-ка Тимоху-ключника кликните.

Собравшиеся вокруг монахи тут же отправились на его поиски, и уже через пару минут, крестясь и кланяясь, перед пришельцем стоял сутуловатый молодой человек с бельмом в глазу.

– Ну, Тимоха, – обратился к тому настоятель, – задай задачку свою пришельцу. Он у нас шибок в подсчетах.

– А чего шибок-то? – уставился тот на преподавателя. – Пять отрезов полотна черного по тридцать локтей[34]. Нас – двадцать душ, по шесть на каждого. Хватит или нет?

– Хватит, конечно, – спокойно отвечал преподаватель. – У тебя сколько локтей всего? Сто пятьдесят, – не дожидаясь ответа, закончил тот. – Каждому шесть – аккурат на двадцать пять душ выйдет, – разом рассчитал тот.

– Да ну? – Сергий посмотрел сначала на Тимоху, а потом на Булыцкого.

– Кажись, так, – тот шумно поскреб куцую свою бороденку.

– Да не кажись, а точно, – спокойно ответил Николай Сергеевич. – Счетом бы владел, так и сам додумал. То что еще; вон в моем времени все это уже мальцам известно будет. И не такие задачки решаться будут.

– Брешешь!

– Я? А на кой мне?

– Так научи!

– Позволишь? – обратился он к Сергию.

– Будь так. Но смотри мне, без лукавства чтобы.

– Да какое там лукавство-то?

– Коль так, то и Бог тебе в помощь, – отвечал Сергий.

Так появился у Булыцкого первый ученик. Не сказать, чтобы слишком прилежный; верткий уж очень да непоседливый. Уж и так и сяк Николай Сергеевич додуматься пытался, а чего Тимоху в монастырь-то потянуло? Ну не мог он себе представить парня, сутками молитвы читающего! Хоть тресни! Кем угодно: дружинником, жуликом, скоморохом, но не послушником! И вызнать пытался пару раз, но тот от разговора уходил, да так, что не стал преподаватель в душу лезть больше и додумывать. Надо будет, сам расскажет.

Загадка, в общем, парень, но соображалистый. И до нового всего охоч. Да Николаю Сергеевичу пока большего и не надо было; так, программу подготовить, чему в дальнейшем в школе обучать-то (а в то, что будет школа, он уже ни капельки не сомневался), да самому приноровиться побольше к миру, куда занесло: повыспрашивать да ответы послушать.

Времени, правда, немного оставалось на обучение; ключник – он тоже в молитвах времени больше проводил, чем в делах мирских; и в коротких перерывах на послушание осваивал премудрость счета с использованием новых для него арабских цифр. В ответ Тимоха охотно учил гостя премудростям, тем, которые сам знал, да чину церковному.

• Предыдущая
• 21/61
• Следующая