Мегрэ сердится - Сименон Жорж - Страница 7

• Предыдущая
• 7/25
• Следующая

— Ты обязательно хочешь заночевать в гостинице? А то я мог бы послать за твоими вещами кого-нибудь из слуг.

Эта настойчивость не понравилась бывшему комиссару. Он увидел в ней нечто вроде угрозы. Быть может, он ошибался? Или поддался плохому настроению?

— Я буду ночевать в гостинице «Ангел», — ответил Мегрэ.

— Но ты принимаешь мое приглашение на завтра? Увидишь несколько занятных типов. Нас тут немного. В поселке всего шесть вилл, в том числе старинный замок, на другой стороне реки. Но и этого достаточно, чтобы здесь оказалось несколько чудаков.

В эту минуту со стороны реки раздался выстрел. Мегрэ вздрогнул, но его собеседник тут же пояснил:

— Это папаша Гру охотится на диких голубей. Оригинальный субъект. Завтра ты с ним познакомишься. Ему принадлежит весь тот холм на противоположном берегу. Впрочем, в темноте его трудно разглядеть. Старик прекрасно знает, что я охотно купил бы его земли, но вот уже двадцать лет упрямится, не хочет продавать, хотя у самого и ломаного гроша за душой нет.

Почему он вдруг заговорил тише? Так бывает, когда во время разговора человеку неожиданно приходит в голову какая-то новая идея.

— Ты найдешь дорогу? Жан Клод проводит тебя до ворот. Ты закроешь их, Жан Клод? Так вот, Жюль, иди вдоль Сены, а метров через двести сверни на тропинку. Она и приведет тебя прямо в гостиницу «Ангел»… Если любишь слушать россказни, ты услышишь их сколько захочешь, потому что старуха Жанна страдает бессонницей и, должно быть, уже ждет тебя. Она вдоволь наговорит тебе за твои денежки, особенно если ты посочувствуешь ее горестям и бесчисленным болезням.

Он допил свой бокал и встал, давая этим понять, что сеанс окончен.

— До завтра. Приходи около двенадцати. Я на тебя рассчитываю.

И он протянул Мегрэ сухую крепкую руку.

— Забавно было встретиться после такого перерыва… Доброй ночи, старина!

Слова эти он произнес слегка покровительственным тоном, словно подчеркивая разницу в их положении.

Когда Мегрэ, сопровождаемый старшим сыном хозяина, стал спускаться с крыльца, Малик уже скрылся в доме.

Луны не было, и ночь обещала быть очень темной. Мегрэ, шагая по тропинке вдоль Сены, услышал медленный и монотонный плеск весел. Кто-то тихо произнес:

— Стоп!

Шум смолк, потом сменился другим. С борта сбросили невод. Наверное, браконьеры?

Он продолжал свой путь с трубкой в зубах, засунув руки в карманы, недовольный собой и другими, и недоумевая, зачем притащился сюда, вместо того чтобы блаженствовать у себя дома.

Проходя мимо ворот, он увидел свет в одном из окон. Теперь слева от него тянулись темные заросли, среди которых, немного дальше, он должен был выйти на тропинку, ведущую к гостинице старухи Жанны.

Вдруг он услышал сухой треск и сразу вслед за ним легкий шорох в нескольких метрах впереди. Мегрэ взволнованно замер, хотя звук походил на выстрел, раздавшийся недавно, когда Малик упомянул о старом чудаке, который каждый вечер охотится на диких голубей.

И снова тишина. Однако где-то близко от него, быть может на стене, окружающей владения Аморелей, стоял человек, стрелявший из карабина, и не в воздух, не в голубей, сидевших на ветке, а вниз, в Мегрэ.

На лице комиссара отразились одновременно и досада, и удовлетворение. Он с ожесточением сжал кулаки, но от этого выстрела ему стало легче. Хорошо, что дело принимало такой оборот!

— Вот гадина! — вполголоса выругался он.

Бесполезно было искать злоумышленника, пускаться за ним в погоню по примеру Малика, бросившегося давеча за своим сыном. В ночной темноте он все равно ничего не нашел бы и только рисковал провалиться в какую-нибудь яму.

По-прежнему держа руки в карманах, с трубкой в зубах, широкоплечий и коренастый, комиссар продолжал свой путь, и презрение его выразилось в том, что он даже не ускорил шаг.

Несколько минут спустя он пришел в гостиницу «Ангел», и за это время никто больше не пытался в него стрелять.

В половине десятого Мегрэ все еще лежал в постели. В настежь распахнутое окно давно уже доносился шум, кудахтанье кур, копошившихся в навозе, лязг собачьей цепи, настойчивые гудки буксиров и более приглушенные — самоходных барж.

Комиссару нездоровилось. Голова с похмелья разламывалась от мучительной боли. Теперь он знал секрет старой Жанны — хозяйки «Ангела». Вчера вечером, возвратившись в гостиницу, он застал ее в столовой возле стенных часов с медным маятником. Малик оказался прав: она поджидала Мегрэ. Однако, скорее, не для того, чтобы вести разговоры, а чтобы выпить с ним вместе.

«А она крепко закладывает!» — подумал он сквозь дремоту, боясь, что от резкого перехода к бодрствованию у него еще сильнее заболит голова.

Как же он сразу этого не понял? Ему и прежде приходилось встречать таких стареющих женщин, утративших всякую привлекательность, которые еле волочат ноги и вечно жалуются на бесчисленные болезни, похожих на эту Жанну — скорбную, ноющую, с лоснящимся от пота лицом и жирными волосами.

— А я охотно выпил бы рюмочку, — сказал он вчера, примостившись рядом с ней верхом на стуле. — А вы как, мадам Жанна? Что вам предложить?

— Ничего не нужно, сударь. Лучше мне совсем не пить. Ведь у меня все болит.

— Ну хоть маленькую рюмочку ликера?

— Разве чтобы составить вам компанию. Тогда налейте мне рюмку кюммеля. Вам не трудно налить и себе? Бутылки вот там, на полке. У меня сегодня вечером опять так отекли ноги…

Он тоже из вежливости пил эту отвратительную водку, хотя его передергивало от каждой рюмки и он поклялся никогда больше не брать в рот даже капли кюммеля.

Сколько рюмок выпила Жанна, не пьянея? Сначала она говорила ноющим голосом, потом оживилась. Время от времени, глядя в сторону, хватала бутылку и наливала себе, до тех пор пока Мегрэ не заметил этого и не стал наливать ей каждые десять минут.

Странный вечер! Служанка уже давно спала. Кошка свернулась клубком на коленях у мадам Жанны. Маятник часов мерно раскачивался в стеклянном ящике, а женщина все говорила и говорила. Сначала рассказала о Мариюсе, своем покойном муже, потом о себе. Она была девушкой из хорошей семьи, и вот, накануне свадьбы с офицером, сбежала к Мариюсу. А офицер-то потом стал генералом…

— Он приезжал сюда с женой и детьми три года назад, за несколько дней до смерти Мариюса, но меня не узнал.

Потом завела речь о Бернадетте Аморель:

— Они все говорят, что она выжила из ума, но это не правда. Просто у нее странный характер. Муж ее был человек грубый и неотесанный. Они с Кампуа были совладельцами больших песчаных карьеров на Сене… А она вовсе не так глупа, эта мадам Жанна.

— Я теперь знаю, зачем вы сюда приехали. Все здесь уже знают. Только, я думаю, вы зря теряете время.

Она заговорила о братьях Маликах — Эрнесте и Шарле.

— Вы еще не видели Шарля? Вы его увидите. И его жену, младшую дочку Аморелей, ту, что называли в прежние годы мадмуазель Эме. Вы их всех увидите — ведь Орсен невелик, его и поселком-то не назовешь. А все-таки у нас творятся непонятные вещи. Вот мадмуазель Мониту нашли мертвой у шлюза…

Нет, она, Жанна, ничего не знает. Разве узнаешь, что может взбрести в голову молодой девушке?

Она пила, а Мегрэ, слушая ее болтовню, наливал себе и ей рюмку за рюмкой, словно его околдовали, и время от времени повторял одну и ту же фразу:

— Я не даю вам лечь спать.

— Если вы беспокоитесь из-за меня, то напрасно. Ведь я так мало сплю — мешают всякие боли. Но если вам хочется спать…

Он посидел с ней еще немного. А когда они стали подниматься к себе, каждый по своей лестнице, Мегрэ услышал шум падения. Это Жанна грохнулась на ступеньках.

Сегодня она, по-видимому, еще не поднималась с постели. Мегрэ наконец встал и подошел к умывальнику. Прежде всего он начал большими глотками пить прохладную воду, а потом смыл с себя липкий пот, — ему было не по себе от выпитой накануне анисовой водки. Нет, теперь он никогда в жизни не прикоснется больше к кюммелю!

• Предыдущая
• 7/25
• Следующая