Мегрэ путешествует - Сименон Жорж - Страница 17
- Предыдущая
- 17/30
- Следующая
В Женеве лил дождь, и чувствовалось, что он не только что начался, а шел уже давно. Было холодно, и все люди надели плащи.
Едва Мегрэ поставил ногу на трап, сверкнули фотовспышки. Журналисты не поспели к его отлету, зато ждали его в момент прибытия — семь или восемь человек с блокнотами и вопросами.
— Мне нечего сказать…
— Вы едете в Лозанну?
— Не знаю…
Он оттеснил газетчиков в сторону с помощью очень любезного представителя «Свиссэйр», который, избавляя комиссара от формальностей и очередей, вывел его из здания аэровокзала через служебные помещения.
— У вас есть машина или вы поедете Лозанну поездом?
— Думаю, я возьму такси.
— Сейчас я вам его вызову.
За его такси поехали две машины, битком набитые репортерами и фотографами. Мегрэ, по-прежнему готовый ворчать на весь мир, пытался дремать в углу салона, но время от времени рассеянно бросал взгляд на мокрые от дождя виноградники и на мелькавшие за деревьями серые куски озерной глади.
Больше всего его злило, что в каком-то смысле другие решили за него, что ему делать. Он ехал в Лозанну не потому, что ему пришла на ум мысль поехать, а потому, что другие проложили ему дорогу, которая, хотел он или нет, вела туда.
Такси остановилось перед колоннами отеля «Лозанна-Палас». Фотографы стали обстреливать Мегрэ из своих аппаратов, а журналисты — задавать ему вопросы. Портье помог комиссару пробиться сквозь их строй.
Внутри отеля Мегрэ вновь оказался в обстановке, знакомой по «Георгу Пятому» и отелю «Париж». Можно было подумать, что те, кто постоянно переезжает с места на место, специально хотят всегда жить в одном и том же интерьере. Разве что здесь этот интерьер выглядел немного солиднее и тяжеловеснее, а черный редингот консьержа был слегка украшен чем-то золотым. Консьерж говорил на пяти или шести языках, как и другие его коллеги. Разница была лишь в том, что у этого во французской речи слышался небольшой немецкий акцент.
— Графиня Пальмиери здесь?
— Да, господин комиссар. В 204-м, как обычно.
В креслах вестибюля сидела, ожидая бог знает чего, азиатская семья: женщина в золотистом сари и трое детей, которые с любопытством смотрели на комиссара большими черными глазами.
Только что наступило десять часов утра.
— Я полагаю, она еще не встала?
— Полчаса назад позвонила, чтобы ей подали первый завтрак. Вы хотите, чтобы я дал ей знать о вашем приезде? Я думаю, она вас ждет.
— Известно вам, звонила ли она кому-нибудь по телефону и звонили ли ей?
— Тут вам лучше обратиться на телефонную станцию отеля… Ханс, проводи комиссара на коммутатор.
Нужное помещение оказалось в конце коридора, за комнатой регистрации въезжающих. Внутри сидели в ряд три женщины и переставляли штекеры в пульте.
— Не могли бы вы мне сказать…
В ответ:
— Подождите минуту… — И затем по-английски: — Соединяю вас с Бангкоком, сэр…
— Не могли бы вы мне сказать, звонила ли графиня Пальмиери по телефону и отвечала ли на звонки со времени своего приезда?
Перед телефонистками лежали какие-то списки.
— Сегодня в час ночи ей звонили из Монте-Карло.
Это, конечно, «папа» ван Мелен, который между двумя танцами в «Спортинге» или, скорее, между двумя партиями в карты побеспокоился узнать, что у нее нового.
— Сегодня утром она звонила в Париж.
— По какому номеру?
Номер холостяцкой квартиры Марко на улице Этуаль.
— Ей ответили?
— Нет. Она оставила нам записку, чтобы ее соединили снова.
— Это все?
— Минут десять назад она снова запросила разговор с Монте-Карло.
— И говорила?
— Да, два раза по три минуты.
— Вы не будете так добры доложить ей о моем приходе?
— Охотно доложу, месье Мегрэ.
Какой идиотизм! Услышав, как говорят о графине, Мегрэ немного оробел перед ее титулом, и теперь это его унижало. В лифте он чувствовал себя юнцом, который вот-вот в первый раз увидит живую знаменитую актрису.
— Сюда…
Посыльный постучал в дверь. Чей-то голос ответил:
«Войдите». Дверь открыли, и Мегрэ оказался в гостиной, оба окна которой выходили на озеро.
Здесь никого не было. Из соседней комнаты, дверь которой была полуоткрыта, до него донеслось:
— Садитесь, господин комиссар. Через минуту я буду в вашем распоряжении…
Поднос — и на нем почти не тронутая яичница с беконом, булочки и раскрошенный на мелкие кусочки круассан. Комиссару показалось, что он расслышал характерный звук, который раздается, когда снова открывают уже начатую бутылку. Потом что-то зашелестело.
— Извините меня…
Мегрэ по-прежнему чувствовал себя как посетитель, заставший актрису в интимной обстановке: был сбит с толку и разочарован. Перед ним стояла женщина маленького роста с очень обыкновенной внешностью, почти без макияжа, бледная, с усталыми глазами. Рука, которую она ему протянула, была влажной и дрожала.
— Садитесь, прошу вас…
Мегрэ успел рассмотреть за полуоткрытой дверью неубранную постель, разбросанные в беспорядке вещи и аптечный пузырек на ночном столике.
Графиня села напротив него, натягивая на колени полы кремового шелкового халата, под которым была видна ночная рубашка.
— Я так огорчена, что создала вам столько трудностей…
Она выглядела на все свои тридцать девять лет, а сейчас, пожалуй, казалась даже старше. Под глазами были глубокие синеватые круги, от которых глазницы казались глубже, и возле каждой из ноздрей — по тонкой горестной морщинке.
Эта женщина не изображала утомление. Она действительно страшно устала и была на пределе своих сил. Мегрэ был готов поклясться, что она вот-вот заплачет. Графиня смотрела на комиссара, не зная, что сказать, и тут зазвонил телефон.
— Вы позволите мне?
— Прошу вас.
— Алло! Да, это я… Можете передать ей трубку… Да, Анна… С вашей стороны очень мило, что вы мне позвонили… Спасибо… Да… Да… Еще не знаю… Сейчас у меня гость… Нет. Не просите меня выходить… Да… Скажите ее высочеству спасибо. До скорой встречи. — Над верхней губой у нее блестели крошечные капельки пота, и, когда она говорила, Мегрэ почувствовал, что от нее пахнет спиртным. — Вы очень сердитесь на меня?
Это был вопрос жеманницы, но графиня не кокетничала. Она выглядела естественно и была слишком потрясена, чтобы набраться мужества для актерской игры.
— Все так ужасно, так неожиданно! И как раз в тот день, когда…
— Когда вы объявили полковнику Уорду, что решили с ним расстаться? Вы это хотите сказать?
Она кивнула:
— Я думаю, Жеф… то есть ван Мелен вам все рассказал, разве не так? И спрашиваю себя, что могу добавить…
Вы отвезете меня обратно в Париж?
— Вы этого боитесь?
— Не знаю… Он посоветовал мне следовать за вами, если вы так решите. Я делаю все, что он говорит. Он такой умный и такой добрый, настолько выше других!
Можно сказать, он все знает, все предвидит…
— Он не предвидел смерть своего друга Уорда…
— Но он предвидел, что я вернусь к Марко…
— Вы и Марко договорились об этом? Я думал, что, когда вы оказались лицом к лицу в кабаре, ваш первый муж был в обществе молодой голландки и вы не говорили с ним…
— Это верно, но все же я решила…
Кисти ее рук, которые, выглядели старше, чем лицо, нервно двигались, не останавливаясь ни на секунду; пальцы сплетались и стискивали друг друга так сильно, что кожа на суставах белела.
— Что я могу объяснить вам, если я не знаю сама, как это получилось? Все было хорошо. Я думала, что излечилась. Мы с Дэвидом были готовы пожениться и только ждали, пока будут подписаны последние бумаги… Дэвид был человек того же сорта, что ван Мелен — не совсем того же, но почти такой.
— Что вы хотите этим сказать?
— Папа, я это чувствую, всегда говорит мне то, что думает. Необязательно все, потому что не хочет утомлять меня подробностями, но я чувствую, что у нас с ним есть контакт, вы понимаете? А Дэвид — тот только смотрел на то, как я живу, своими большими глазами, и в них всегда был веселый огонек. Может быть, он смеялся не надо мной, а над собой. Он был похож на большого, толстого кота, очень лукавого и умного, как философ. — И графиня повторила: — Вы понимаете?
- Предыдущая
- 17/30
- Следующая
