Мегрэ и старики - Сименон Жорж - Страница 16

• Предыдущая
• 16/24
• Следующая

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— В убийстве Сент-Илера?

Мегрэ показалось, что губы его собеседника слегка дрогнули, но он не осмелился бы это утверждать.

— Нет. Подобные подозрения лучше держать при себе.

— И все же у вас есть какое-то предположение?

— Оно совершенно несостоятельно, и я предпочитаю о нем умолчать.

— Вы подумали о ком-то, чья жизнь изменилась бы со смертью вашего отца?

Филипп де В. потупил взгляд, затем снова посмотрел на Мегрэ:

— Одна мысль пришла мне в голову, но я не стал задерживаться на ней. Я столько слышал о Жакетте и ее преданности… — Он, казалось, был недоволен тем оборотом, который принимал разговор. — Мне не хотелось бы показаться нелюбезным, но я должен попрощаться с домашними: желательно, чтобы они доехали до темноты.

— Вы остаетесь на какое-то время в Париже?

— До завтрашнего вечера.

— Будете жить на площади Вандом?

— Мать сказала вам?

— Да. Для очистки совести я должен задать вам последний вопрос, прошу на меня не обижаться. Я был вынужден задать его также и вашей матери.

— Где я был вчера вечером, я полагаю? В котором часу?

— Положим, от десяти до полуночи.

— Немалый промежуток времени. Погодите! Я ужинал здесь, с матерью.

— Наедине?

— Да. Я ушел где-то в половине десятого, когда явился аббат Гож, к которому я не питаю особой симпатии.

Затем я поехал в гостиницу, обнять жену и детей.

Наступило молчание. Филипп де В. глядел прямо перед собой, явно смущенный, не решаясь продолжать.

— Потом я вышел подышать свежим воздухом на Елисейские поля…

— Вы гуляли там до полуночи?

— Нет.

На этот раз он заглянул Мегрэ прямо в лицо с несколько пристыженной улыбкой.

Вам это покажется странным, особенно если учесть, что я в трауре. Но для меня это нечто вроде традиции. В Женту меня слишком хорошо знают, чтобы я мог позволить себе какие-либо похождения: мне это и в голову не приходит. Может, виной всему воспоминания молодости? Всякий раз, когда я бываю в Париже, я имею обыкновение проводить пару часов с хорошенькой женщиной. А поскольку я не желаю, чтобы это имело продолжение и как-то осложнило мою жизнь, то и удовлетворяюсь…

Он неопределенно махнул рукой.

— Всегда на Елисейских полях? — уточнил Мегрэ.

— Я бы никогда не признался в этом жене: она бы не поняла. Для нее существует только определенный круг…

— Как девичья фамилия вашей жены?

— Ирен де Маршанжи… Могу добавить, если это вам окажется полезным, что моя вчерашняя подружка — темноволосая, не очень высокая, одета в светло-зеленое платье, над грудью — родимое пятно. Кажется, над левой грудью, но я не вполне уверен.

— Вы пошли к ней?

— Думаю, девушка живет в гостинице на улице Берри, куда она меня привела: в шкафу висели ее платья, а в ванной лежали личные вещи.

Мегрэ улыбнулся:

— Простите мою настойчивость, вы проявили массу терпения.

— Вы убедились, что я тут ни при чем? Сюда! Вам придется спуститься без меня: я так тороплюсь… — Он взглянул на часы и протянул комиссару руку. — Удачи вам!

Во дворе шофер дожидался около лимузина, мотор которого еле слышно рокотал.

Через пять минут Мегрэ, как пловец в морскую пучину, бросился в густую вонь какого-то бистро и заказал себе кружку пива.

Мегрэ разбудил солнечный луч, проникший сквозь жалюзи, и жестом, который после стольких лет сделался машинальным, он протянул руку туда, где обычно спала жена. Простыни еще хранили ее тепло. Из кухни доносился аромат свежесмолотого кофе и клокотание закипающей воды.

Здесь, как и на аристократической улице Варенн, птицы щебетали на ветвях, хотя и не так близко от окон, и Мегрэ ощущал во всем теле блаженную истому, к которой примешивалось, правда, какое-то смутное, неприятное ощущение.

Ночь он провел беспокойно. Ему постоянно что-то снилось, и, насколько комиссар мог припомнить, он по крайней мере единожды проснулся в холодном поту.

И разве жена не уговаривала его тихим голосом, протягивая стакан воды?

Припомнить сон оказалось нелегко. Разные сюжеты перепутались, и он без конца терял нить. Но о чем бы ни шла речь, он, Мегрэ, всегда оказывался в унизительном положении.

Ярче всего вспоминалась одна картина: какой-то дом, похожий на особняк В., более обширный, но не такой роскошный. Он напоминал то ли монастырь, то ли министерство, с бесконечными коридорами и бесчисленными дверьми.

Он не слишком отчетливо помнил, зачем пришел туда. Он знал только, что должен добиться чего-то жизненно важного. Но внутри никто не мог указать ему путь. Пардон еще на улице предупредил его, прощаясь. Во сне он не видел ни доктора Пардона, ни улицы, но тем не менее был уверен, что друг его предупредил.

Правда заключалась в том, что ему нельзя было спрашивать дорогу. Сначала он пытался делать это, но вскоре понял, что так не принято. Старики только глядели на него с улыбкой и качали головами.

А старики были всюду. Возможно, он попал в дом престарелых или в богадельню, хотя дом и выглядел слишком роскошно.

Он узнал Сент-Илера, очень прямого, розовощекого, с белоснежными шелковистыми сединами. Очень красивый мужчина; он это знал и, казалось, насмехался над комиссаром. Месье Обонне сидел в кресле на обитых резиной колесиках и развлекался тем, что на полной скорости гонял взад-вперед по длинной галерее.

Было там множество других, в том числе принц де В., который сидел, положив руку на плечо Изабель, и снисходительно наблюдал за усилиями Мегрэ.

Комиссар оказался в сложном положении, поскольку его еще не ввели в круг посвященных и отказывались сообщить, каким испытаниям он должен подвергнуться.

В таком положении оказывается новобранец в армии, новичок в школе. Над ним откровенно насмехались.

Например, стоило ему открыть дверь, как она захлопывалась сама собой или же вместо комнаты или салона за ней оказывался новый нескончаемый коридор.

Только старая графиня де Сен-Фиакр была готова ему помочь. Не имея права заговорить с ним, она жестами давала понять, в чем дело. Так, она похлопала себя по коленям, и, опустив глаза, Мегрэ обнаружил, что на нем — короткие штанишки.

На кухне мадам Мегрэ наконец заварила кофе. Мегрэ открыл глаза, с досадой припоминая дурацкий сон.

В общем, он вроде бы выставил свою кандидатуру, будто бы в клуб, в данном случае — в клуб стариков. Но его не приняли всерьез, потому что сочли мальчишкой.

Даже сейчас, сидя на постели и рассеянно следя, как жена, поставив на ночной столик чашку кофе, поднимает жалюзи, он чувствовал себя оскорбленным.

— Не стоило тебе вчера есть улиток…

Чтобы обсудить впечатления бездарно прошедшего дня, он повел жену в ресторан, где подавали улиток.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

Он не позволит какому-то сну выбить себя из колеи.

Он выпил кофе, прошел в столовую и за завтраком просмотрел газету.

Приводились новые подробности смерти Армана де Сент-Илера и была напечатана довольно хорошая фотография. Красовалась на газетной полосе и фотография Жакетты, входившей в молочную лавку. Ее засняли накануне, в конце дня, когда старуху все же выпустили за покупками, и Лапуэнт шел за ней по пятам.

«На набережной Орсе категорически отметают версию о политическом убийстве. Напротив, в хорошо информированных кругах смерть графа связывают с другой кончиной, имевшей место три дня назад».

Это означало, что в следующем номере будет приведена со всеми подробностями история Сент-Илера и Изабель.

Мегрэ по-прежнему чувствовал себя тяжелым и вялым; в такие минуты он вообще сожалел, что не избрал себе другой профессии.

Он дождался автобуса на площади Вольтера и, по счастью, занял место на площадке, где курил трубку и поглядывал, как мимо проносятся улицы. На набережной Орфевр он помахал рассыльному и поднялся по лестнице, которую уборщица еще подметала, чуть-чуть спрыснув водой, чтобы не слишком пылить.

• Предыдущая
• 16/24
• Следующая