Мегрэ и старики - Сименон Жорж - Страница 11
- Предыдущая
- 11/24
- Следующая
Куда он ушел, женщина не знала.
— Не очень-то он общительный…
Мегрэ конечно же навестит Изабель де В., но этот визит, несколько смущающий, комиссар все откладывал на потом: возможно, к тому времени удастся собрать больше сведений.
Редко случалось, чтобы люди до такой степени ставили его в тупик. Возможно, психиатр, учитель или романист, согласно перечню, приведенному в «Ланцете», могли бы лучше понять этих выходцев из другого столетия?
Одно было очевидно: граф Арман де Сент-Илер, милый, безобидный старик, по словам нотариуса, человек чести, был убит у себя дома кем-то, кого нимало не опасался.
Убийство с целью ограбления, случайное, безымянное и бессмысленное, исключалось: во-первых, из дома ничего не пропало; во-вторых, бывший посол спокойно сидел за своим столом, когда первая пуля, выпущенная с близкого расстояния, разворотила ему лицо.
Либо он сам открыл дверь посетителю, либо у того был ключ от квартиры, хотя Жакетта и утверждала, что существовало лишь два ключа: у нее и у графа.
Мегрэ, без конца прокручивая в голове эти запутанные обстоятельства, зашел в бар, заказал кружку пива и заперся в телефонной кабинке.
— Это вы, Мере? Опись вещей у вас под рукой? Поглядите, не значится ли там ключ… Да, да, от входной двери… Что?.. Значится?.. Где его обнаружили?.. В кармане брюк?.. Спасибо… Есть ли новости? Нет. На Набережную я вернусь попозже. Если захотите связаться со мной, позвоните Жанвье, он остается на улице Сен-Доминик…
В кармане убитого обнаружили один из двух ключей, а второй был у Жакетты, поскольку утром, когда Мегрэ и человек из министерства иностранных дел прошли на первый этаж, она открыла им дверь.
Без мотива не убивают. Что же остается, если исключить кражу? Убийство по страсти — среди стариков? Корысть?
Нотариус подтвердил, что Жакетта Ларрье получала весьма порядочную пожизненную ренту.
К племяннику отходил дом и львиная доля состояния.
Что касается Изабель, то было трудно вообразить, что, едва похоронив мужа, она осмелится…
Нет! Ни одно из объяснений Мегрэ не устраивало, а на набережной Орсе категорически отметали какой бы то ни было политический мотив.
— Улица Помп! — бросил он водителю желтого такси.
— Понял, господин комиссар.
Мегрэ давно перестал гордиться тем, что его узнают.
Консьержка отправила его на шестой этаж, где маленькая темноволосая женщина, довольно хорошенькая, сперва немного приоткрыла дверь, а затем пропустила Мегрэ в квартиру, залитую солнцем.
— Извините за беспорядок… Я шью дочери платье…
Узкие брючки из черного шелка тесно обтягивали крутые бедра.
— Не сомневаюсь, что вы пришли из-за дядюшки, но понятия не имею, чего вы ждете от меня.
— Ваши дочери дома?
— Старшая — в Англии, изучает язык и живет в английской семье. Младшая на работе. Платье я шью для нее. — И она показала на стол, где лежала легкая пестрая ткань, из которой кроилось платье. — Полагаю, вы встречались с моим мужем?
— Да.
— И как он отнесся к происшедшему?
— Вы уже давно не видались?
— Около трех лет.
— А с графом де Сент-Илером?
— В последний раз он заходил сюда перед Рождеством. Принес девочкам подарки. Никогда об этом не забывал. Даже когда он служил за границей, а они были еще крошками, граф всегда присылал что-нибудь на Рождество. Поэтому у нас есть куклы из всех стран мира. До сих пор хранятся в их комнате: сами можете посмотреть.
Ей было не более сорока, и она еще была очень привлекательна.
— Это правда, что пишут в газетах? Его убили?
— Расскажите мне о вашем муже.
Лицо ее внезапно потускнело.
— Что вы хотите узнать?
— Вы вышли за него по любви? Если не ошибаюсь, он намного старше вас.
— Всего лишь на десять лет. Но он никогда не выглядел молодым.
— Вы любили его?
— Сама не знаю. Я жила с отцом — озлобленным, сварливым человеком. Он считал себя великим непризнанным художником и страдал оттого, что вынужден был зарабатывать себе на жизнь, реставрируя картины.
Я же работала в одном магазине на Бульварах. Встретила Алена. Вам налить чего-нибудь выпить?
— Спасибо, я только что пил пиво. Продолжайте…
— Наверное, меня привлек его таинственный вид.
Он был не такой, как все, не любил болтать, но то, что он говорил, было всегда интересно. Мы поженились, и сразу же родилась дочь…
— Вы жили на улице Жакоб?
— Да. Мне нравилась улица, нравилась наша маленькая квартирка на втором этаже. В то время граф де Сент-Илер еще был послом, в Вашингтоне, если не ошибаюсь. После отставки он пришел проведать нас, затем пригласил к себе, на улицу Сен-Доминик. Он произвел на меня сильное впечатление.
— Как он относился к вашему мужу?
— Не знаю, что и сказать. Этот человек был любезен со всеми без исключения. Казалось, он удивился, что я стала женой его племянника.
— Почему?
— Лишь некоторое время спустя я, кажется, поняла, да и то до сих пор не уверена. Он знал Алена лучше, чем можно предположить, во всяком случае, лучше, чем я в те годы… — Она осеклась, будто сболтнула лишнее. — Я не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто я говорю так с досады, из-за того, что мы с мужем разошлись. Кроме того, ведь это я его бросила.
— Он не пытался удержать вас?
В этой квартире мебель была современная, на стенах — светлые обои; через неплотно прикрытую дверь виднелась белая кухонька, где царил безупречный порядок. С улицы раздавались привычные звуки, тянуло свежестью из располагавшегося неподалеку Булонского леса.
— Полагаю, вы не подозреваете Алена?
— Откровенно говоря, я пока не подозреваю никого, но не исключаю ни единой гипотезы.
— Уверена, это — ложный след. По моему мнению, Ален — несчастный человек, который никогда не мог приспособиться к жизни и теперь уже никогда и не сможет. Не удивительно ли, что, оставляя злобного, сварливого отца, я вышла замуж за человека еще более злобного и сварливого? Но я убедилась в этом не сразу. В общем, я ни разу не видела его довольным и теперь тщетно стараюсь припомнить, улыбался ли он хоть когда-нибудь.
Ему внушает тревогу решительно все: его здоровье; его дела; то, что могут о нем подумать люди; мнение соседей и клиентов…
Ему кажется, будто все вокруг настроены против него.
Это трудно объяснить. Не смейтесь, пожалуйста, над тем, что я вам сейчас расскажу. Когда я жила с ним, мне казалось, будто я с утра до ночи слышу ход его мысли, раздражающий, как тиканье будильника. Он молча расхаживал взад и вперед и вдруг взглядывал на меня — но на самом деле взгляд этот был направлен в глубину его собственной души, и невозможно было понять, что в ней творится. Он все такой же бледный?
— Да, бледный.
— Он таким был, когда я встретила его; оставался таким в деревне, на море. Лицо бледное, будто набеленное…
Ничто не выходило на поверхность. Достучаться до него было невозможно… Долгие годы мы спали в одной постели, но иногда, просыпаясь, я чувствовала, что передо мной совершенно чужой человек. Он был жесток… — Тут она попыталась взять назад случайно вырвавшееся слово. — Возможно, я преувеличиваю. Он считал себя справедливым и старался поступать по справедливости любой ценой. Это была какая-то мания. Он был справедлив в мелочах: потому-то я и заговорила о жестокости. Более всего это проявилось, когда родились дети. Он смотрел на них так же, как на меня и на всех прочих: холодно и трезво. Если девочки совершали какую-то глупость, я старалась защитить их.
«В их-то годы, Ален…» — «Незачем им привыкать к уверткам».
Одно из его любимых словечек. Увертки! Плутовство! Нечистая совесть!..
Такую непреклонность он проявлял во всех мелочах повседневной жизни.
«Почему ты купила рыбу?» Я пыталась объяснить ему. «Я ведь велел тебе купить телятины». — «Когда я пошла за покупками…» А он упрямо твердил: «Если я велел тебе купить телятины, ты не должна была покупать рыбу». — Тут она вновь прервалась. — Я не слишком много говорю? Наверное, все это звучит глупо?
- Предыдущая
- 11/24
- Следующая
