Мари из Порт-ан-Бессена - Сименон Жорж - Страница 2
- Предыдущая
- 2/25
- Следующая
Мари ограничивалась всхлипываниями и невидящим Взглядом, который она прятала под веками, стоило кому-нибудь на нее посмотреть.
В это же время она продолжала заниматься своими делами, делать то, что должна была делать: в горшке варился хороший кусок говядины, за ним во время похорон приглядывала соседка, а булочнику было поручено приготовить жаркое из принесенного им же куска мяса.
Оба шурина хранили серьезность, подобающую ответственному моменту.
Пенсмен то и дело дергал себя за длинные белокурые усы, которые, однако, не были настолько густыми, чтобы он мог сойти за истинного галла, а странная краснота его скул заставляла думать, не туберкулез ли у него.
— Я возьму на себя старшего, — заявил он, глядя на Жозефа светло-голубыми глазами.
Дело в том, что кроме Одиль, с которой и так все было ясно, и Мари, достаточно взрослой, чтобы самой решать свои проблемы, в семье оставалось еще трое детей.
Тринадцатилетний голенастый Жозеф уставился своим обычным подозрительным взглядом на дядю Пенсмена; тот, в свою очередь, размышляя, разглядывал мальчишку.
— Но я не хочу ехать на ферму! — запротестовал Жозеф и оттолкнул нетронутую тарелку с вареным мясом.
— Ты отправишься туда, куда тебе скажут! — весьма рассудительно заметила его тетка, знавшая толк в приличиях.
На столе не было скатерти. Обедали на коричневой клеенке, всегда, как помнила Мари, покрывавшей стол в их доме; комната была небольшой, и дверь на улицу оставили открытой.
— Вот что я тебе скажу, Феликс, — произнес Буссю, вытерев рот для придания большего веса своим словам. — Ты берешь Жозефа! В конце концов, ты сам так сказал! Ну и прекрасно! У тебя земли побольше моего, и к тебе обычно все прислушиваются. Одно только: Жозеф уже крепкий парень; раз ты берешь его, а я беру Юбера, ему-то только восемь лет, будет по-честному, если ты возьмешь еще и Улитку! Вот это я и хотел сказать…
И он, удовлетворенный тем, что так хорошо изложил свои мысли, повернулся к жене.
Юбер, о котором шла речь, был проказливым мальчишкой с большой головой на тонкой шее; он переводил взгляд с одного на другого, совершенно не понимая, в чем дело. Что касается четырехлетней Уоитки, так она была младшей из детей, толстой и невозмутимой девчонкой, с сопливым носом и лицом, всегда перемазанным едой.
— Нужно все сделать по справедливости, — рассуждали оба шурина. — До того времени, как Юбер тоже сможет работать…
— Обсудили они и вопрос о получении школьного свидетельства. Мари ела стоя; так всегда ела ее мать, так всегда едят женщины, всем прислуживающие.
Она надела передник прямо на черное платье, и никто не мог бы догадаться, о чем она думает.
— Что до тебя, Скрытница, тебе лучше устроиться в городе, у солидных людей…
Ее уже давно называли Скрытницей, но ей это было безразлично. Она не боялась ни своих дядьев, ни тети Матильды, которая как-никак была сестрой ее матери.
— Ты хоть слышишь, что тебе говорят?
Ну разумеется, она слышала! Но чего ради отвечать, если они все равно будут сердиться?
— Ты могла бы и открыть рот, когда мы тут все занимаемся твоей судьбой!
— Я остаюсь здесь!
— А что ты собираешься делать в такой дыре, как Горт-ан-Бессен? Здесь ты не найдешь ни одного места…
— Одно уже есть.
— Это где же?
— В «Морском кафе».
— Ты хочешь устроиться в кафе прямо сейчас? Чтобы кончить, как твоя сестра?
— Это говорилось в присутствии Одиль, которая и не подумала на них обидеться. Одиль ела и слушала их жалобным видом, но вид этот объяснялся скорее тем, что она замерзла на кладбище, а вовсе не какими-нибудь другими причинами. Никто ее не приглашал остаться к обеду. Ее туда, кстати, и не тянуло, но она все-таки осталась, рассудив, что ей следовало бы так поступить. Жабер поначалу был поражен ее наманикюренными красными ногтями, но теперь попривык к ним, тем более что, наевшись, он отяжелел, раскраснелся и его клонило ко сну.
Он знал, что говорили о нем, об Улитке, о Жозефе, но понятия не имел, что, собственно, они решили, а сейчас лишь ждал яблочного пирога, лежавшего, за неимением — Другого места, на кровати.
В «Морском кафе» Шателар, сидя перед окном, съел Заказанную им порцию рыбы, затем, чтобы скоротать время, сам с собой поиграл на бильярде, поскольку все разошлись по домам обедать. В конце концов он вошел на кухню, где устроились поесть хозяин с хозяйкой, и запросто уселся верхом на соломенный плетеный стул.
— Не беспокойтесь из-за меня!.. Кстати, скажите-ка, долго это еще будет там, наверху, продолжаться?
— До трех часов уж точно, — кивнул хозяин, не любивший, чтобы клиенты заходили к нему, пока он обедал.
— Что с ней будет, с этой малышкой?
— С Мари-то? Она с сегодняшнего вечера работает у нас. Она сама сюда захотела…
— И сколько же вы ей положили?
— Сто франков в месяц, жилье, стол и чаевые…
— А уборка тоже на ней?
— И уборка, и все остальное… Другая девушка увольняется, потому как, видите ли, снова забеременела…
— Давайте-ка лучше я возьму ее, — сказал Шателар.
— Кого?
— Мари, разумеется?.. Кого же еще?.. Вы знаете «Кафе Шателара» на набережной в Шербуре?
— Это ваше?
— Мое… Ну а у вас-то, как тут идут дела?
Он держался совсем как дома, рассуждая о своем ремесле, наливая кофе прямо из кофейника, стоявшего на плите.
— Я с ней не знаком. Да и видел-то я ее лишь мельком, в похоронной процессии… Она непохожа на свою сестру!
Он опять вернул разговор к Мари, которая действительно отличалась от Одиль во всем. Одиль была толстушкой с мягким розовым телом, тонкокожая, с глазами, распахнутыми, как у ребенка, послушная и уступчивая. Она краснела или плакала от пустяка и не знала, как бы только угодить окружающим.
Другая же сестра, едва начавшая формироваться, с почти плоской грудью, длиннобедрая, с выпуклым животом, с жесткими и всегда плохо расчесанными волосами, не интересовалась окружающими и еще меньше старалась им понравиться. Она смотрела на них исподлобья. Свои мысли она оставляла при себе.
— Бедняга Жюль был молодцом… Он спустил все денежки на лечение жены, а она пять лет оставалась совершенно, как говорится, беспомощной, в их дом постоянно ходили врачи, а операции стоили бешеных денег…
Но эти люди и события были слишком далеки от Шателара, чтобы растрогать его. Время от времени он подходил к окну и разглядывал разводной мост, две одноколки, начало улочки, на которой все никак не мог закончиться обед.
На стенке около стойки с бильярдными киями розовый листок объявления сообщал: продажа моторного рыболовного судна…
И поскольку Шателар не мог, заметив что-то интересное, не обратить на это внимания, он спросил хозяина:
— Что это за судно?
— Которое продают в два часа? Честно говоря, это не какое-нибудь дрянное суденышко, если б только с ним се время не случались разные истории…
— Какие такие истории?
— Да вот такие! Любые, какие только могут произойти с судном… В прошлом месяце, точнехонько два дня спустя после того, как они зацепили за камни и потеряли сети, они входили в гавань очень уж темным вечером… Рулевой, возможно, был малость выпивши, решил, что мост открыт, и стал входить…
Мачту сломали и чуть было не задавили человека… Полгода назад юнге ногу оторвало стальным тросом, когда спускали драл…
Наверху обед заканчивался, разговор становился все более медленным и тягучим, оба шурина вели какой-то впутанный спор о продаже скота, дети же буквально Засыпали за столом. Мари принесла крюшон с кальвадосом и осталась стоять, но сестра знаком позвала ее за собой в свою бывшую комнату.
— Послушай, Мари… Уж ты-то хорошо знаешь, что злой я никогда не была…
Они все против меня, потому что у меня есть друг, а у них свои взгляды на это… На твоем месте я переехала бы в Шербур… Я поговорю с Шателаром, и я уверена, что…
Для Порт-ан-Бессена день действительно был далеко не рядовым. Он значил даже больше, чем простое воскресенье. Троица или День всех святых. Прежде всего, состоялось погребение, что нечасто случается, и еще реже капитаны несут гроб от начала до конца.
- Предыдущая
- 2/25
- Следующая
