Лунный удар - Сименон Жорж - Страница 8
- Предыдущая
- 8/41
- Следующая
— Что говорят в деревне о смерти Тома? — спросил кривой лесоруб, и всем на миг стало не по себе.
С трех черных лиц исчезла улыбка, исчезла приветливость, исчезла даже покорность. Женщины молчали и смотрели себе под ноги.
Но Буйу восстановил веселое настроение, закричав:
— Ладно, ладно! Что нам за дело до какого-то негра?
Ваше здоровье, дети мои! Знаете, что я предложу? Махнем все вместе в лес.
Как и во время обеда, люди переглянулись, и Тимар не сомневался, что сказанное Буйу имеет особое значение, что речь идет о каком-то заранее обдуманном плане.
— Минутку! Послушай, Мария. Сто франков, если ты где-нибудь откопаешь бутылку виски или что-нибудь в этом роде!
Она нашла требуемое — в этой деревне, где, казалось, все спят, где не слышно было ни малейшего шума или шепота и не видно света, но где во всех хижинах не могли не слышать, что происходит.
Обрывки фраз среди толкотни при посадке в машину. Под сырным деревом стояла негритянка, которую заметили лишь в последний миг.
— Влезай и ты!
Загремел стартер, затрещал двигатель, застонали рессоры, и уже ни слова нельзя было разобрать.
Тимар ничего не хотел видеть. Он упрямо вглядывался в вершины проносившихся мимо деревьев, чьи контуры рисовала луна. Машина шла по песку, и водитель без конца переключал скорости.
Жозефу сунули в руку бутылку виски, наполовину опорожненную, горячую, с липким горлышком. Он не мог пить, но сделал вид, будто пьет, и спирт лился ему на подбородок, на грудь.
— …раз мы все прошли…
Его томило мучительное нетерпение. Единственной мыслью было — подойти к Буйу, этой зверской роже, и потребовать объяснения. Это не могло быть правдой!
Это было немыслимо. Буйу вовсе не был любовником Адели, как не был кривоглазый, как не был…
Тимар испытал всю гамму чувств — от ярости до отчаяния, хотел потребовать, чтобы машину остановили и высадили его. Но, не имея понятия о том, где находится, волей-неволей вынужден был оставаться с другими до конца.
По его расчету, они проехали не меньше двадцати пяти километров. Грузовик кончил свой пробег на краю поляны, омываемой сбоку рекой. Общее возбуждение возобновилось. Раздались голоса, взрывы хохота.
— Бутылку! Не забудьте бутылку! — крикнула какая-то тень.
Тимар, сам того не заметив, остался возле грузовика один. Перед ним, в мелькании пятен тьмы и света, проходили тени, иногда — зигзагом, и слышно было шушуканье, перешептывание, судорожный смех.
В первой подошедшей к нему длинной фигуре Тимар узнал Маритена. Увидев его, тот смущенно пробормотал:
— Вы были здесь?.. Надо развлекаться…
Другая фигура, покороче и пошире, прохаживалась взад и вперед по поляне. Вдруг она приблизилась.
— Живо! В машину! Отколем штуку!
Это был Буйу. Появилась еще одна тень, потом две, три. За ними — негритянка.
— Один миг, малютка! Сперва — белые!
Мужчина полез в грузовик. Три женщины ждали своей очереди. Двигатель завелся.
— Гоп!
Машина рванула с места, женщины, крича, побежали сзади, пытаясь ухватиться за борт грузовика.
Негритянки были нагие. Луна окружала их рамкой серебристых лучей. Они испускали пронзительные вопли, размахивая руками.
— Быстрее, сынок! Они могут догнать нас.
Машина бешено сотрясалась. Она задела за пень и чуть не опрокинулась.
Женщины понемногу начали отставать. Их тени становились меньше, отдалялись, крики доносились глуше.
Затея удалась. Машина ушла от погони.
Два-три смешка. Не больше. Несколько отдельных замечаний:
— Кто была эта толстая шлюха?
Маритен, сидевший рядом с Тимаром, опустил голову.
Несколько непристойностей, а потом — молчание, мрачная подавленность.
— Меня вызывают назавтра к комиссару.
— Меня тоже.
— А как Адель? Кстати, может, сложимся на венок?
Было и жарко и холодно. Тимар весь покрылся испариной, рубашка промокла. Ему показалось, что он вдыхает воздух, слишком горячий для легких, и в то же время ветер от быстрой езды леденил тело.
При имени Адели Тимар подскочил. Луна теперь стояла ниже, за деревьями, и он больше не различал спутников.
Но он все-таки определил угол, где держался Буйу.
— По поводу Адели… Я хотел бы, чтобы вы мне сказали…
Голос Жозефа звучал так фальшиво, что он растерялся и умолк.
— Что же мы должны тебе рассказать? Развлекайся, если тебе это нравится, так, как мы сегодня. Но только не прикидывайся младенцем.
Тимар притих. Его высадили на углу набережной.
Он пожал руку Маритену.
— До завтра, — пробормотал тот.
Тимар остался один среди ночи. В отеле светилось лишь окно во втором этаже. Прежде всего он попытался отворить дверь, но она была заперта на ключ, а он не решался стучать. Как-никак в доме покойник, а кроме того, Жозефом владело сильнейшее нервное возбуждение. У него дрожали колени, и он испытывал чувство, близкое к безотчетному страху.
Он обошел дом, чтобы нащупать дверь черного хода.
Шум собственных шагов пугал его. Когда из-под ног кинулась наутек кошка, у него захватило дух. Им овладело предчувствие, что он заболеет. Возможно, потому, что он весь был в испарине и в то же время его бил озноб. При малейшем движении Тимар покрывался липким потом, чувствовал, что каждая пора его кожи источает холодные капли.
Черный ход тоже оказался запертым, но, когда Тимар вернулся к парадному, там стояла со свечой Адель.
В своем неизменном черном платье, невозмутимая, как всегда. Дверь приоткрылась лишь настолько, чтобы Тимар мог пройти, и сейчас же закрылась. Он вошел в кафе, преображенное пляшущим пламенем свечи. Тимар старался придумать что сказать. Он был расстроен, зол на себя, на нее, на весь мир, встревожен, как никогда.
— Вы не спали? Он исподтишка разглядывал ее, и вдруг в нем произошла неожиданная реакция. Не следствие ли гнусных зрелищ этой ночи? А может быть, скорее, яростный протест, своего рода жажда мести, требовавшая удовлетворения? Им овладело грубое, жестокое желание.
— Ваша новая комната — налево.
Он поплелся за Аделью к лестнице, по которой предстояло подняться обоим. Он знал, что сначала она остановится, чтобы пропустить его и посветить.
- Предыдущая
- 8/41
- Следующая
