Кот - Сименон Жорж - Страница 29
- Предыдущая
- 29/40
- Следующая
— Мы с ней не разговариваем.
— Кроме шуток?
— Истинная правда.
— Погоди… Больно.
Долгое молчание. Дыхание у него пресеклось. Потом Нелли одернула подол и продолжала, не теряя нити разговора:
— Выходит, вы живете вместе, в одном доме, и ни слова друг другу не говорите?
— Ей-богу, так.
— А если надо что-то сказать друг дружке?
— Пишем записки.
— К примеру: “Хочу заняться с тобой любовью”.
— Этим мы никогда не занимались.
— Она тебя не возбуждает? Или сама не хочет?
— Все вместе. Не знаю.
Буэну хотелось выговориться, но он уже злился на себя за это, словно, упомянув о Маргарите в болтовне с Нелли, он совершил нечто недостойное, неделикатное.
Он сидел у стойки со стаканом сансерского в руке, как вдруг, обернувшись и выглянув на залитую солнцем улицу, ясно увидел жену: она шла по тротуару с женщиной лет на десять моложе — он уже замечал эту особу в магазинах. Обе шли медленно, словно вели неторопливый разговор. Может быть, Маргарита сейчас тоже говорит о нем?
Поравнявшись с кафе, она оглянулась. Должно быть, увидела его, хотя внутри было полутемно. Она видела все, все угадывала, особенно если дело касалось его, а уж если он хотел что-нибудь от нее скрыть, — подавно.
— Это она?
— Она.
— Которая из двух?
— Старшая. В розовом платье.
— Она всегда так одевается?
— Носит все только светлое, чуть блеклых цветов.
— Она тебя видела?
— По-моему, да.
— Тебе это неприятно?
— Да нет.
— Ну, не знаю, не знаю… Прийти сюда опять не побоишься?
— Чего мне бояться?
— Завтра придешь?
— Непременно.
— Твое здоровье!
Но назавтра он не пошел к Нелли. В доме, что в конце тупика, произошло событие. Часа в четыре в дверь к ним позвонили — такое бывало редко. Маргарита, казалось, ждала этого звонка и не спеша пошла открывать.
— Как поживаете, госпожа Мартен? Гостья была очень смуглая, крепкая, плечи прямо мужские, на губе усики.
— Я не помешала?
Маргарита знала, что Эмиль без пиджака сидит в гостиной и читает журнал. Тем не менее она пригласила посетительницу именно в гостиную. Он чуть заметно привстал и поклонился. Г-жа Мартен поколебалась, хотела было подать ему руку, но Маргарита пригласила ее:
— Садитесь, пожалуйста. Это самое удобное кресло. Кажется, в нем любила сидеть моя матушка… Я ее так мало знала! От чашечки чаю не откажетесь?.. Попозже?..
Г-жа Мартен глядела на Буэна с любопытством и это его сковывало. Однако выйти из комнаты значило уступить поле боя, и он остался сидеть, для виду уткнувшись в журнал.
— У меня, знаете ли, редко бывают гости. Я почти всегда в одиночестве. Вы одна из немногих, кто пришел меня проведать. — И, проследив за направлением взгляда гостьи, Маргарита добавила:
— Не обращайте внимания. Я вышла за него, собственно говоря, из жалости. Он был вдов. С виду такой несчастный. Жил как раз напротив, в одном из тех домов, что идут на снос. Я видела, он по целым дням просиживает у окна. Однажды пригласила его на чашку кофе, и он показался мне вполне приличным человеком. Сейчас-то я понимаю, что он робел… Робел и притворялся. В жизни не видывала большего притворщика! Хотя, в конце концов, он не так уж и виноват… Я слишком поздно поняла, что у него не все дома. Стоило ему открыть рот, он изрыгал какую-нибудь грубость; поэтому я попросила его помалкивать.
— И он ничего вам не говорит?
Ну прямо как Нелли! Но Маргарита вела себя более жестоко, более коварно, чем он в разговоре на улице Фейантинок:
— Вот уже несколько месяцев.
— Ни слова?
— Ни слова. Иногда швыряет мне скатанные в комок записки — я их даже не читаю.
— Почему?
— Потому что знаю наперед — там одни ругательства. Он не в своем уме и доказал это: у него издох кот, старый беспородный котище, подобранный бог знает где, и он обвинил меня, что это я его отравила! Я, которая, слова не говоря, терпела этого кота в доме, терпела, что ночью он спит у нас в спальне… Он спал на кровати своего хозяина и так храпел, что я не могла уснуть.
Маргарита недобро посмотрела на мужа, в глазах у нее зажглись искорки торжества. Она изобрела новую месть. Завтра и послезавтра г-жа Мартен будет рассказывать эти басни в каждой лавке на улице Сен-Жак, и на него будут смотреть со смесью укоризны и сострадания.
— Знаете, что он сделал на следующий день?
— После чего?
— После того, как издох кот. Видите моего попугая?
— Да. Красивая птица! Он говорящий?
— Он неживой.
— То-то, я гляжу, он так долго не шевелится…
— Это было самое умное, самое любящее существо на свете. Этот человек ревновал. Попугай его не любил. Тогда в припадке — иначе это и не назовешь! — в самом настоящем припадке слепой ярости он вырвал у попугая перья из хвоста и, глумясь, воткнул их в вазу.
Г-жа Мартен качала головой в знак неодобрения и украдкой косилась на Буэна.
— А на вид спокойный, — пробормотала она, словно задабривая его.
— Только на вид. Не хотелось бы мне, чтобы вы видели его, когда он в ярости. Не обрушь он свое бешенство на Коко, можно не сомневаться, что его жертвой оказалась бы я.
— Вы не боитесь?
— В мои-то годы?
В душе Маргарита ликовала; Буэн подозревал, что она давно уже готовила эту сцену. Уходить он не хотел. Это было бы дезертирством.
— Пойдемте в кухню. Поболтаем, а я заварю чай. Г-жа Мартен отнюдь не стремилась остаться наедине с человеком, которого ей так расписали; она поспешно последовала за Маргаритой. Издали Буэн слышал их негромкую болтовню и гадал, что еще способна изобрести эта старуха. Отныне, что бы ни случилось с его женой, весь квартал обвинит его. Она же такая утонченная, мягкая, изысканная! Всю жизнь прожила в доме, где родилась, первого ее мужа так все уважали! И где она отыскала это чудовище? Вот уж вправду выскочка! И впрямь, откуда он взялся? Кто водит с ним знакомство? Что у него в прошлом?
Женщины вернулись, Маргарита — с серебряным подносом, которым никогда не пользовалась.
— Сахару два кусочка?
— Да, пожалуйста!
— Возьмите пирожное! Миндальное. Очень вкусно!
— Ваш отец тоже, кажется, был кондитер? Я слыхала…
— Вы правы. Кондитерская фабрика Дуаза! Это целая история… Еще одна история с грустным концом, и причины почти те же самые. Отец из жалости взял к себе в контору некоего Сальнава, не очень-то ценное приобретение. Жена у него болела, сын не желал учиться, сам он жаловался на здоровье… Словом, старая песня. Отец доверил ему ответственную должность, потом, когда сын вырос, пристроил и сына. Хотите верьте, хотите нет, но спустя пятнадцать лет отца выставили за дверь его собственного предприятия. И та половина тупика, которую скоро разрушат, тоже перешла в руки Сальнавов. Они продали дома на снос. А вместо них построят дом бог знает во сколько этажей, и солнца мы больше не увидим. Счастье еще, если они — а так поговаривают — не устроят здесь гараж с бензоколонками прямо у меня под окнами! Мне делали всякие предложения, но я отказалась. Уступи я — и сквер имени моего отца исчезнет… Возьмите еще пирожное!
- Предыдущая
- 29/40
- Следующая
