Двухгрошовый кабачок - Сименон Жорж - Страница 14

• Предыдущая
• 14/23
• Следующая

Джеймс пожал плечами. Голос стал более тягучим. Он устало, с отвращением огляделся вокруг.

— А причина всего этого в чем? Баба, такая, как Мадо, которой просто нужен мужчина. Бассо и попался. Ведь редко отказываются от подобных возможностей, не правда ли? Красивая девица. Темпераментная. Сначала уверяют себя, что это несерьезно. Назначают свидание. Время от времени проводят пару часов в холостяцкой квартире.

Джеймс сделал большой глоток, сплюнул на пол.

— Не глупо разве! Результат: один мертвец и целая семья, полетевшая к черту. И вся социальная система пущена в ход! Газеты, занимающиеся…

Самое любопытное, что произносилось все это абсолютно бесстрастно. Он лениво ронял слова, а взгляд его блуждал вокруг, ни на чем не останавливаясь.

— Еще козырь! — победно произнес хозяин за его спиной.

— Возьмите Файтена, который всю жизнь провел в поисках денег, пытаясь оплатить истекающие кредиты. Только этим он и занимался всегда. Непрекращающийся кошмар бесконечных векселей. Дошло до того, что стал с многозначительной настойчивостью обращаться к любовникам своей жены. Ну что, добился своего, теперь, когда мертв!

— Когда убит, — задумчиво поправил Мегрэ.

— Разве возможно установить, кто из них кого убил?

Атмосфера становилась тревожной; слова Джеймса, его пылающее лицо придавали ей оттенок нервозности.

— Идиотизм! Ведь я прекрасно понимаю, что произошло! Файтен, которому нужны были деньги, подстерегал Бассо еще с вечера, дожидаясь подходящего момента. Даже когда разыгрывали эту свадьбу и он был наряжен старухой, мысль о векселях не покидала его. Он следил за Бассо, танцевавшим с его женой… Понимаете? И вот назавтра он заговаривает. Бассо, которому все это уже изрядно осточертело, отказывает. Тот настаивает. Начинает слезливо причитать. Нищета! Бесчестье! Уж лучше покончить с собой… Готов поклясться, что комедия была именно в таком стиле. И все это в великолепное воскресенье, на фоне проплывающих мимо байдарок. Дурацкая случайность. Наверно, Файтен дал понять, что он не так слеп, как кажется. Короче, оба они оказались за навесом. На другом берегу реки у Бассо вилла, жена, сын. Он хочет заставить замолчать его. Хочет помешать ему выстрелить. Оба возбуждены.

Вот и все! Пуля вылетела из совсем маленького револьверчика.

Наконец Джеймс взглянул на Мегрэ.

— Теперв скажите сами, кому все это надо! Он смеется! Презрительный смех!

— И вот сотни людей разбегаются в разные стороны, словно муравьи из муравейника, в который бросили головешку. А Бассо затравили. Мало того, Мадо из кожи лезет вон, никак не хочет примириться с потерей любовника. Хозяин!

Хозяин неохотно положил карты.

— Что я вам должен?

— Во всяком случае, — проговорил Мегрэ, — у Бассо сейчас триста тысяч франков.

Джеймс ограничился пожатием плеч, как бы говоря: «Какого черта все это…». И вдруг:

— Послушайте! Я вспоминаю, как все это началось. Было воскресенье. Танцевали в саду виллы Бассо. Он танцевал с госпожой Файтен, и время от времени кто-нибудь толкал их, и они падали на землю в объятия друг друга. Все смеялись, даже Файтен.

Джеймс собрал деньги, раздумывая, уходить или нет, потом покорно вздохнул:

— Еще стакан, хозяин!

Он уже выпил шесть, но пьян не был. Голова у него, вероятно, все-таки стала тяжелой. Он нахмурился, провел рукой по лбу.

— Вы, конечно, продолжите охоту. — Похоже, ему было жаль Мегрэ.

— Трое несчастных: мужчина, женщина и мальчик, которых не хотят оставить в покое только потому, что в один прекрасный день мужчина переспал с Мадо.

Что на Мегрэ подействовало — голос его, вид или окружающая обстановка? Так или иначе это было настоящим наваждением, и ему стоило большого труда заставить себя вновь увидеть события с нормальной точки зрения.

— Твое здоровье, поехали! Мне надо возвращаться, потому как моя жена тоже вполне способна выпустить в меня пулю. Кретинизм это! Кретинизм!

Он устало открыл дверь. Стоя на плохо освещенном тротуаре, он посмотрел Мегрэ прямо в глаза:

— Странная профессия!

— Профессия полицейского?

— И человека тоже. Моя жена будет рыться у меня в карманах, считать деньги, чтобы узнать, сколько я выпил. До свидания. Кафе Ройяль, завтра?

Мегрэ остался наедине с охватившим его чувством смятения, которое долго не рассеивалось. Полное смещение всех представлений, разрушение всех ценностей. Улица утратила обычный вид, и прохожие тоже, а трамвай извивался, точно блестящий червь.

Мир приобрел пропорции муравейника, о котором говорил Джеймс. Взбудораженный муравейник — потому что один муравей мертв!

Комиссар вспомнил тело торговца рубашками, там, в высокой траве, за двухгрошовым кабачком. А еще всех жандармов на всех дорогах, задерживающих все автомашины. Революция в муравейнике!

— Чертов пьянчужка! — зло, хоть и не без некоторой симпатии, проворчал он.

Он с усилием вновь попытался объективно взглянуть на происходящее. От разговоров этих он совсем забыл, зачем пришел на улицу Шампионе.

«Попытаться узнать, куда ездил Джеймс с тремястами тысячами франков».

Он представил себе троих Бассо: отца, мать, сына, забившихся где-то и со страхом прислушивающихся к звукам внешнего мира.

— Болван этот каждый раз заставляет меня пить!

Он не был пьян, но чувствовал себя как-то не в своей тарелке. Лег он в плохом настроении, опасаясь проснуться завтра с изрядной головной болью.

«У меня должен быть свой собственный угол!» — говорил Джеймс, имея в виду кафе Ройяль.

У него был не только собственный угол, но и собственный мир, который он создавал в любом месте с помощью перно или водки и в котором он существовал — бесстрастный, безразличный к реальным вещам.

Довольно расплывчатый мир — муравьиная каша, скопище изменчивых теней; мир, в котором ничто не имеет значения, ничто ничему не служит, где движутся в ватном тумане без цели, без усилий, без радости и печали.

Мир, в который Джеймс со своей клоунской головой и безучастным тоном, словно не сознавая того, заставил постепенно проникнуть Мегрэ.

Дошло до того, что комиссару приснилось семейство Бассо: отец, мать и сын, прильнувшие к окну подвала, где они спрятались, и с испугом следившие за наружной суетой.

Проснувшись, он острее, чем когда-либо, почувствовал отсутствие жены, которая все еще отдыхала, почтальон принес от нее открытку: «Мы начинаем собирать абрикосы. Когда ты приедешь попробовать их?».

Он тяжело опустился на стоявший у стола стул, разложил ждавшую его стопку писем, крикнул «войдите» посыльному, постучавшему в дверь.

— В чем дело, Жан?

— Бригадир Люка звонил и просил вас придти на улицу Блан-Манто.

— Какой адрес?

— Не сказал. Сказал — на улицу Блан-Манто.

Убедившись, что в письмах нет ничего срочного, Мегрэ пешком отправился на улицу Блан-Манто — главный торговый центр, где под сенью ломбардов гнездились все старьевщики.

Половина девятого утра. Кругом стоит тишина. На углу улицы Мегрэ заметил прохаживающегося взад-вперед Люка.

— А наш тип? — с беспокойством спросил Мегрэ.

Ведь Люка было поручено следить за Виктором, когда накануне вечером его отпустили.

Движением подбородка бригадир указал на фигуру, стоящую у витрины.

— Что он там делает?

— Понятия не имею. Вчера он начал с того, что отправился бродить вокруг рынков. Кончил тем, что улегся на скамейку и заснул. В пять часов утра полицейский согнал его, и он тотчас же явился сюда. С тех пор он все крутится у этого дома — уходит, возвращается, трется около витрины с явным намерением привлечь мое внимание.

Виктор, заметивший Мегрэ, прошелся немного, сунув руки в карманы и с насмешливым видом насвистывая что-то. Потом, приметив порог, уселся на него, как человек, которому ничего больше не остается.

На витрине можно было прочесть: «ГАНС ГОДБЕРГ, ПОКУПКА, ПРОДАЖА, ЛЮБЫЕ ВЕЩИ».

Внутри в полутьме виднелся маленький человечек с бородкой, которого явно беспокоило это необычное хождение снаружи.

• Предыдущая
• 14/23
• Следующая