Замок Лорда Валентина - Сильверберг Роберт - Страница 28
- Предыдущая
- 28/111
- Следующая
– Сельской гостиницы здесь нет! – радостно крикнула Карабелла. – Мы будем жить в отеле с тонкими простынями и мягкими подушками!
– Неужели Залзан Кавол так расщедрится? – усомнился Валентин.
– А куда ему деться? Долорн предлагает только роскошное жилье. Если мы ночуем здесь, то либо спим на улице, либо как герцоги. Третьего не дано.
– Спать как герцоги? – Валентин пожал плечами. – А почему бы и нет?
Утром перед уходом из гостиницы он взял с Карабеллы клятву никому не говорить о ночных событиях – ни Слиту, ни скандарам, ни даже толкователю снов, если Карабелле вдруг понадобиться встреча с таковым. Он потребовал, чтобы она поклялась именами Леди, Понтификса и Короналя. Он потребовал также, чтобы она обращалась с ним, как если бы он всегда был, есть и будет странствующим жонглером Валентином. Требуя клятвы, Валентин говорил с силой и достоинством Короналя, так что бедная Карабелла стоя на коленях и дрожа, так же боялась его, как если бы на нем была звездная корона. Он же чувствовал себя в какой-то степени обманщиком, поскольку отнюдь не был убежден, что странные сны прошлой ночи придали ему цену. Но все же этими снами нельзя было пренебречь и следовало принять предосторожности – тайну, обман. Такой маневр пришел к нему неожиданно. Он даже взял клятву и с Делиамбера, хотя сомневался, можно ли верить вруону и колдуну, но Делиамбер, похоже, совершенно искренне поклялся хранить тайну.
– Кто еще знает об этих делах? – спросил Делиамбер.
– Только Карабелла, но я ее связал такой же клятвой.
– Ты ничего не говорил хьорту?
– Виноркису? Ни слова. А почему ты спрашиваешь?
– Уж очень он внимательно следит за тобой. И задает слишком много вопросов. Не люблю я его.
Валентин пожал плечами.
– Хьортов трудно любить. Но чего ты опасаешься?
– Он хорошо закрывает свой мозг. И аура у него темная. Держись от него подальше, Валентин, иначе он принесет тебе беду.
Жонглеры проехали по широким сверкающим улицам до отеля. Их вел Делиамбер, у которого, похоже, была в голове карта любого уголка Маджипура. Фургон остановился перед башней громадной высоты и поразительно фантастической архитектуры, с минаретами и сводчатыми арками и сияющими восьмиугольными окнами. Выйдя из фургона, Валентин остановился и раскрыв рот, с трепетом оглядывался.
– Ты выглядишь так, словно тебя по голове огрели – ворчливо заметил Залзан Кавол. – Никогда не видел Долорна?
Валентин сделал уклончивый жест. Его дырявая память ничего не знала о Долорне; но кто хоть раз видевший этот город, мог бы забывать его? Он спросил:
– Есть ли что-нибудь более замечательное во всем Маджипуре?
– Да, – ответил скандар, – миска горячего супа. Кружка крепкого вина. Шипящее на открытом огне жаркое. Ты не можешь есть прекрасную архитектуру. Даже Горный Замок не имеет никакой цены для голодного. – Залзан Кавол фыркнул, довольный собой, и, подняв свой багаж, шагнул в отель.
Валентин смущенно сказал ему вслед:
– Я ведь говорил только о красоте города!
Тилкар, обычно самый молчаливый из скандаров, сказал:
– Залзан Кавол восхищается Долорном куда больше, чем ты думаешь, но никогда в этом не признается.
– Он высказывает восхищение только перед Пилиплоком, где мы родились, – вставил Гейбор Херн. – Ему кажется нелояльным сказать доброе слово о любом другом месте.
– Ш-ш-ш! – сказал Ирфон Кавол. – Вот он!
Их старший брат появился в дверях.
– Ну? – крикнул он. – Долго вы будете стоять? Через полчаса репетиция!
Его желтые глаза сверкали, как у лесного зверя. Он заворчал, сжал четыре кулака и снова исчез.
Странный хозяин, подумал Валентин. Где-то глубоко под грубой шкурой находится цивилизованная и даже – кто знает – добрая личность. Но Залзан Кавол изо всех сил старался быть грубым.
Жонглеров пригласили выступить в Непрерывном Цирке Долорна – городское увеселение, работающее круглосуточно и круглый год. Гейроги, преобладающие в этом городе и в окружающей провинции, спали не по ночам, а по сезонам, по два-три месяца, в основном, зимой, а когда бодрствовали, неутомимо требовали развлечений. По словам Делиамбера, они хорошо платили, а в этой части Маджипура никогда не бывало избытка странствующих артистов.
Когда труппа собралась на послеобеденную репетицию, Залзан Кавол объявил, что они выступают после полуночи, с четырех до шести.
Валентин расстроился: он особенно ждал в эту ночь руководства, которое мог дать ему сон после прошлых тяжелых открытий. Но можно ли ждать полезных снов, если самые подходящие для этого часы он проведет на эстраде.
– Мы можем лечь спать пораньше, – заметила Карабелла. – Сны приходят в любой час. Или, может, тебе назначено время для послания?
Это было нахальное заявление для той, которая еще так недавно трепетала перед Валентином. Он улыбнулся, показывая, что не обижен – он заметил тень сомнения, мелькнувшую за ее насмешливостью, и сказал:
– Я могу вообще не уснуть, зная, что вставать придется так рано.
– Пусть Делиамбер коснется тебя, как в прошлую ночь, – посоветовала Карабелла.
– Предпочитаю сам найти способ заснуть, – ответил он.
Так он и сделал после дневных занятий и приличного ужина, в отеле – вяленого мяса и холодного голубого вина. Он занял отдельную комнату и прежде чем лечь в постель на прохладные тонкие простыни, годные, как говорила Карабелла, для герцога, поручил свой дух Леди Острова и молил ее о послании. Такое разрешалось и часто делалось, но не всегда давало результаты. Теперь ему больше всего нужна была помощь Леди. Если он и в самом деле был свергнутым Короналем, тогда она была его матерью как по плоти, так и по духу, и могла подтвердить его личность и направить его в его поисках.
Засыпая, он старался вызвать зрительный образ Леди и ее Острова, дотянуться через тысячи миль до нее и сотворить мост, какую-то искру сознания через эту безмерную брешь, чтобы Леди могла иметь контакт с ним. Ему препятствовали пробелы в памяти. Считалось, что каждый взрослый маджипурец знает черты лица Леди и географию Острова так же хорошо, как лицо своей матери и предместья своего города, но искалеченный мозг Валентина показывал ему, в основном, пустоту, которую надо было заполнить воображением и наугад. Как она выглядела в ту ночь в фейерверке над Пидрудом? Круглое, улыбающееся лицо, длинные густые волосы. Очень хорошо. А дальше? Предположим, что волосы черные и блестящие, черные, как и у ее сыновей Лорда Валентина и покойного Лорда Вориакса. Глаза карие, теплые и живые. Губы полные, щеки слегка впалые в уголках глаз тонкая сетка морщин. Величавая, крепкая женщина. Она прогуливается по саду среди пышных цветущих кустов, желтых танигалий и эльдеронов, пурпурных туилей, всего богатства тропической растительности; она останавливается, чтобы сорвать цветок и воткнуть его в волосы, идет дальше по белым мраморным плитам, петляющими между кустами, появляется на широком каменном патио на склоне того холма, на котором живет, и смотрит вниз на террасы одна под другой спускающиеся широкими изгибами к морю. И она смотрит на запад, на далекий Зимрол, закрывает глаза и думает о своем потерянном, брошенном в странствия сыне, который сейчас в городе гейрогов. Она собирает силы и посылает нежное послание надежды и поддержки Валентину, изгнанному в Долорн.
Валентин погрузился в глубокий сон. И Леди пришла. Он встретился с ней не на склоне холма под ее садом, а в каком-то пустом городе, в пустынной стране, в развалинах среди избитых непогодой колонн из песчаника и разбитых алтарей. Они вошли с противоположных сторон в полуразрушенный форум под призрачным светом луны, но лицо Леди было скрыто под вуалью. Он узнал ее по тяжелым кольцам черных волос и по аромату цветка эльдерона, воткнутого в них. Он знал, что это Леди Острова, но хотел видеть ее улыбку, чтобы согреть свой дух в этом унылом месте, он хотел видеть ее ласковые глаза, но видел только вуаль, плечи, часть головы.
– Мать? – спросил он неуверенно. – Мать, я Валентин! Разве ты не узнаешь меня? Посмотри на меня, мать!
- Предыдущая
- 28/111
- Следующая
