Морской волк. Рассказы рыбачьего патруля - Лондон Джек - Страница 1

• 1/84
• Следующая

© DepositРhotos.com / Maugli, Antartis, обложка, 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2015

Эта книга, составленная из «морских» произведений Джека Лондона «Морской волк» и «Рассказы рыбачьего патруля», открывает серию «Морские приключения». И сложно найти для этого более подходящего автора, несомненно являющегося одним из «трех китов» мировой маринистики.

Нужно сказать несколько слов об уместности выделения маринистики в отдельный жанр. У меня есть подозрение, что это сугубо континентальная привычка. Грекам не приходит в голову назвать маринистом Гомера. «Одиссея» – героический эпос. В английской литературе трудно найти произведение, где так или иначе не упоминалось бы море. Алистер Маклин – автор детективов, хотя почти все они разворачиваются среди волн. Французы не называют Жюля Верна маринистом, хотя значительная часть его книг посвящена морякам. Публика с равным удовольствием читала не только «Пятнадцатилетнего капитана», но и «Из пушки на Луну».

И только русская литературная критика, кажется, как в свое время поставила книги Константина Станюковича на полку с надписью «маринистика» (по аналогии с художником Айвазовским), так до сих пор и отказывается замечать другие, «сухопутные» произведения авторов, которые вслед за первопроходцем попали в этот жанр. И у признанных мэтров русской маринистики – Алексея Новикова-Прибоя или Виктора Конецкого – можно встретить прекрасные рассказы, скажем, о человеке и собаке (у Конецкого – вообще написанные от лица пса-боксера). Станюкович же начинал с пьес, обличающих акул капитализма. Но в истории русской литературы остались именно его «Морские рассказы».

Это было настолько ново, свежо и не похоже ни на кого другого в литературе XIX века, что публика отказывалась воспринимать автора в других амплуа. Таким образом, существование жанра маринистики в русской литературе оправдано экзотичностью жизненного опыта писателей-моряков, конечно же – в сравнении с другими мастерами слова весьма континентальной страны. Однако такой подход к зарубежным авторам в корне неверный.

Назвать того же Джека Лондона маринистом значило бы проигнорировать тот факт, что его писательская звезда взошла благодаря его северным, золотоискательским рассказам и повестям. И вообще – чего он только не написал за свою жизнь. И социальные антиутопии, и мистические романы, и динамические приключенческие сценарии для новорожденного кино, и романы, призванные иллюстрировать какие-то модные философские или даже экономические теории, и «романы-романы» – большую литературу, которой тесны любые жанры. И все же его первый очерк, написанный на конкурс для сан-францисской газеты, назывался «Тайфун у берегов Японии». Вернувшись из длительного рейса на промысле котиков у берегов Камчатки, он по предложению сестры попробовал себя в писательстве и неожиданно выиграл первый приз.

Размеры вознаграждения настолько приятно его удивили, что он сразу подсчитал, что писателем быть выгоднее, чем матросом, кочегаром, бродягой, ломовым извозчиком, фермером, продавцом газет, студентом, социалистом, рыбинспектором, военным корреспондентом, домовладельцем, голливудским сценаристом, яхтсменом и даже – золотоискателем. Да, были такие чудесные времена для литературы: пираты – еще устричные, а не интернетные; журналы – еще толстые, литературные, а не глянцевые. Что, впрочем, не мешало американским издателям наводнять все английские колонии Тихого океана пиратскими изданиями британских же авторов и (sic!) дешевыми нотами европейских композиторов. Технологии изменились, люди – не очень.

В современной же Джеку Лондону викторианской Британии были модны нравоучительные песенки с моралью. Даже среди моряков. Вспоминается одна про расхлябанного и бравого матросов. Первый, как водится, спал на вахте, дерзил боцману, пропивал жалованье, дрался в портовых кабаках и заканчивал, как положено, на каторге. На бравого же матроса, свято соблюдавшего Устав службы на судах морского флота, боцман не мог нарадоваться, и даже капитан за какие-то весьма исключительные заслуги отдавал за него замуж свою хозяйскую[1] дочку. Суеверия относительно женщин на корабле англичанам почему-то чужды. Но бравый матрос не почивает на лаврах, а поступает в штурманские классы. «Орудует секстаном и будет капитаном!» – обещал хор матросов, исполняющих шанти на палубе, выхаживая якорь на шпиле.

В том, что Джек Лондон тоже знал эту нравоучительную моряцкую песенку, сможет убедиться каждый, кто дочитает эту книгу до конца. Финал «Рассказов рыбачьего патруля», кстати, заставляет задуматься о соотношении автобиографии и моряцкого фольклора в этом цикле. Критики в море не ходят и, как правило, не могут отличить «случай из жизни автора» от моряцкой байки, портовых легенд и прочего фольклора ловцов устриц, креветок, осетров и лосося залива Сан-Франциско. Им невдомек, что оснований верить рыбинспектору ничуть не больше, чем верить рыбаку, вернувшемуся с рыбалки, чья «правдивость» давно стала притчей во языцех. Однако просто дух захватывает, когда через столетие подглядываешь, как от рассказа этого сборника к рассказу «выписыватся» молодой нетерпеливый автор, пробует сюжетные ходы, все увереннее выстраивает композицию в ущерб буквализму реальной ситуации и подводит читателя к кульминации. И уже угадываются некоторые интонации и мотивы грядущих «Смока и Малыша» и других вершинных рассказов северного цикла. И понимаешь, что после того, как Джек Лондон записал эти реальные и вымышленные истории рыбоохранного патруля, они, как и у греков после Гомера, стали эпосом бухты Золотой рог.

Но мне непонятно, почему никто из критиков до сих пор не проговорился, что сам Джек, собственно, оказался расхлябанным матросом из той песенки, которого хватило на один океанский рейс. К счастью для читателей всего мира. Если бы он стал капитаном, он вряд ли сделался бы писателем. То, что он оказался также неудачливым старателем (и далее по внушительному списку профессий, приведенному выше), тоже сыграло на руку читателям. Я более чем уверен, что, разбогатей он на золотоносном Клондайке, ему было бы незачем писать романы. Потому что свое писательство он всю жизнь рассматривал прежде всего как способ заработка денег своим умом, а не мускулами и всегда щепетильно пересчитывал тысячи слов в своих рукописях и множил в уме на центы гонорара за слово. Обижался, когда редакторы сокращали много.

Что же до «Морского волка», то я не сторонник критических разборов классических произведений. Читатель вправе смаковать такие тексты по собственному усмотрению. Скажу только, что в нашей некогда самой читающей стране каждого курсанта мореходного училища можно было заподозрить в том, что он убежал из дому в мореходку, начитавшись Джека Лондона. По крайней мере, слышал это от нескольких седых боевых капитанов и украинского писателя-мариниста Леонида Тендюка.

Последний признался в том, что когда его научно-исследовательское судно «Витязь» зашло в Сан-Франциско, он бессовестно воспользовался служебным положением «старшего группы» (а советских моряков отпускали на берег только «русскими тройками») и полдня таскал за собой улицами Фриско двух недовольных матросов в поисках знаменитого портового кабачка, в котором, по легенде, любил сиживать шкипер «Призрака» Вольф Ларсен. И это было ему в тот момент во сто крат важнее, чем законные намерения товарищей искать жвачки, джинсы, женские парики и люрексовые косынки – законную добычу советских моряков в колониальной торговле. Кабачок они нашли. Бармен показал им место Вольфа Ларсена за массивным столом. Незанятое. Казалось, увековеченный Джеком Лондоном шкипер «Призрака» только что отлучился.

• 1/84
• Следующая