Выбери любимый жанр

Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна - Страница 25


Изменить размер шрифта:

25

Немало подивились гости, увидев его новым хозяином двора. Подивились и порадовались. Ибо сыновья Ворона всегда ходили походами далеко на юг, не трогая живших вблизи. Зато Рунольв, веривший в себя беспредельно, грабил всех без разбору…

— Отдохните с дороги, — сказал Эрлинг прибывшим. — А мы с братьями пока решим, кому из нас ехать.

И не так-то просто было об этом решать! На тингах принимают законы и судят о важном — о судьбах людей и всей земли. Кому же выступать вперед других, как не лучшему в роду?

На тинг приносят свои обиды и тяжбы и просят поддержки у закона страны.

И закон законом, но часто бывает так, что правым выходит тот, кто посильней.

Вот и ищут малые люди заступничества у именитого человека. А много ли во всем Халогаланде воинов именитей Халльгрима Виглафссона? Кто лучше него решит, за кого заступиться, кому помочь?

А еще на тингах договариваются о свадьбах, встречают старых друзей — и приобретают новых врагов. Покупают и продают, стравливают людям на потеху свирепых жеребцов… Ибо раз в год здесь собирается вся огромная округа-фюльк.

Кто же лучше хевдинга сумеет позаботиться об удаче и достатке всей родни?

Но Халльгрим лежал пластом. И Видга приподнимал его на подушке, чтобы влить в рот мясной отвар.

— Поеду я! — сказал Хельги. — И со мной — Бьерн Олавссон и еще кто-нибудь. А Олав с Эрлингом пускай стерегут двор!

Не произнесенное вслух, за этим стояло: а обо мне, если вдруг что, печали немного… Место тинга было в нескольких днях пути на юг, и дорогу считали опасной.

В прежние годы Халльгрим редко отпускал Хельги одного… Знал брата, знал горячий нрав, сколько раз доводивший мало не до беды. Однако нынче, ничего не поделаешь, придется ждать о нем вестей. И то верно, не Эрлинга же посылать… Халльгрим, отдыхая после каждого слова, сказал только одно:

— Почаще вспоминай об Ас-стейнн-ки, брат.

Хельги понял. Дом-то ведь мог и укрепиться, и пошатнуться, и все это смотря по тому, сколько новых друзей и врагов обретет он на тинге. Сумеет ли вовремя сказать разумное слово и придушить готовую вырваться брань! Дело для мужа. Трудное, как битва, и достойное, как битва…

Хельги все еще носил повязки на лице и на груди. Но собрался быстро и уехал вместе с гостями — на следующий день. Звениславка запомнила, как его провожали со двора: он ведь до последнего не отпускал ее прочь. Хельги сидел на коне прямо — широкоплечий красавец, волчья куртка с живыми стоячими ушами и пастью вокруг лица, у пояса — боевой топор, и видно, что не для красы…

Бьерн, сидя в своем седле, держал повод коня Виглафссона. И конь, умница, видать, понимал, что понесет слепого. Переступал по снегу осторожно, послушно…

Хельги наклонился напоследок к Звениславке, дотянулся, провел ладонью по ее лбу.

— Вернусь, — сказал, — подарок привезу…

Острое писало, сработанное мастером Иллуги, чертило буквицу за буквицей, испещряло гладкую бересту…

«…А Правда у урман — строгая, — записывала Звениславка. — И во всякой земле своя. Но всюду, как сказывают, есть обычай один. Не смеют эти люди поднять друг на друга руку в день веча. Даже если кто месть мстит за отца или за брата родного. А того ради всякий, на вече собираясь, в знак мира перевязывает ножны ремешком…»

Вот пошел пятый день, как проводили Хельги в дорогу. И тут в Сэхейм пожаловали новые гости! И на этот раз — с полуночной стороны.

Угасал короткий зимний день, да и не день вовсе, так, далекий свет из-за гор, когда одни за другими перепорхнули прочно застывший фиорд шесть узких и вертких санок-нарт, зафыркали возле ворот большеглазые рогатые олени! Дома, в Кременце, Звениславка видала лосей и в санной упряжи, и под седлом, но оленей — ни разу. Да и олени здешние были какие-то не такие: дивуйся, кто увидал! И люди сошли с нарт больно уж странные. Все, как один, невысокие, чуть не меньше Звениславки. Но крепкие с виду, чуть-чуть раскосые и с головы до ног в изукрашенном вышивкой оленьем меху… А речь их показалась Звениславке сродни мерянской. Но не совсем.

Урмане встретили оленных людей, как ближнюю родню. Пригласили в дом, но те не пошли: на вольном воздухе оно привычней. Только заглянули проведать Халльгрима — и наружу. Живо растянули припасенными шестами кожаные палаточки-чумы, разложили костры… Устраивались прямо на просторном дворе, как видно, хозяевам доверяли. А коней рогатых выпрягли и пустили пастись — добывать из-под снега широкими копытами жухлую траву и пестрых мышей.

Звениславка поймала за руку Скегги, и тот торопливо рассказал ей, что это приехали из своего Финнмерка люди племени квеннов. Привезли дань. А привела их старуха охотница по имени Бабушка Лосось!

Любопытная Звениславка долго ходила между палатками. Благо никто не гнал. Смотрела, как квенны с урманами снимали с нарт моржовые клыки, красную рыбу, птичий пух и меха. То-то будет чем торговать на будущее лето! Богатая дань — за страх такую не соберешь. Да чтобы сами везли!

Знать, не одни квенны жили в той полуночной стороне. Был и лютый враг, от которого Халльгрим их защищал. Тут припомнились было какие-то разговоры о давней поездке братьев в Финнмерк… но вот беда — говорили о том в Сэхейме всегда неохотно, как о деле, принесшем великую неудачу. И с чего бы такое, дань-то — вон ведь лежит?

Однако расспрашивать Звениславка все равно не решилась. Даже Скегги. Что еще выплывет — может, лучше бы и вовсе не знать…

На другой день она снова гуляла по двору, обходя дымившиеся костерки.

Рассматривала квеннов в их оленьих одеждах и шапках с пушистыми кисточками.

Женщин, что прямо на морозе кормили грудью детей… Другому смотреть и то холодно, а этим что с гуся вода. Видать, крепкие охотники подрастут!

— Брусничника, — окликнули ее сзади. — Подойди, брусничинка, дай тебя разглядеть…

Перед одной из палаток у маленького яркого костра сидела на нарте женщина-вождь. Звениславка подошла к ней, робея: сама видела, как другие квенны чтили старуху… и побаивались, кажется.

Бабушка Лосось усадила ее на нарту подле себя, взяла за руку и вдруг спросила:

— Что, не принесешь сына своему мужчине? Может, травы какой дать или слово над тобой сказать?

Лицо у нее было в морщинах, что печеное яблоко, но глаза — быстрые, зоркие: охотилась бабка удачливее молодых. Звениславка почувствовала, как жаром охватило щеки…

— Он… не мой мужчина… мой мужчина… далеко! А здесь я не своей волей живу.

Почему-то она сразу смекнула, что речь шла об уехавшем Хельги… Бабушка Лосось по-птичьи склонила голову к плечу и долго смотрела на нее, ничего не говоря, и вроде бы жалость проступила в ее карих глазах.

— Где же твое стойбище, брусничинка моя? Звениславка махнула рукавицей в ту сторону, где, не в силах подняться над горами, желтым заревом тлело солнце.

— Там… и много дней пути…

Бабушка Лосось кивнула головой — поняла, мол. И надолго умолкла. Потом, протянув руку, коснулась застежек Звениславкиного плаща, тех двух лиц, старого и молодого.

— Все-таки ты — его женщина, — проворчала она. — Он выбрал тебя, и я это вижу. А мог взять любую мою озорницу, красивую и веселую, как чайка весной. А ты знаешь, брусничинка, отчего у него в глазах ночь?

Звениславка ответила растерянно:

— Его помял на охоте белый медведь… Женщина-вождь испуганно взмахнула оленьими рукавами:

— Не называй имени Хозяина Льдов, он может услышать и прийти туда, где о нем говорят неосторожно! Ты, глупая, не знаешь, что он иногда крадет женщин, и те женщины потом приносят домой маленьких сыновей! Нынче снег выпал в четвертый раз с тех пор, как твой мужчина вместе с братом приехали к нам по морю в том большом челне, у которого на носу злой зверь. Они пристали к нашему берегу, и мои внуки вынесли менять добрые шкурки. Братья дали взамен мягких тканей и железных гвоздей, а потом стали спрашивать, что нового слышно.

Бабушка Лосось задумчиво погладила седые косы, никогда не знавшие ножниц: как бы не подхватил срезанные волосы злой дух-оборотень да не наделал беды… И продолжала:

25
Перейти на страницу:
Мир литературы