Пляски теней (СИ) - Клецко Марина - Страница 1
- 1/36
- Следующая
Все персонажи являются вымышленными и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.
ПЛЯСКИ ТЕНЕЙ
… ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность;
стрелы ее - стрелы огненные; она пламень весьма сильный.
Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее.
Песн.8:6-7
Ибо таковые лжеапостолы, лукавые делатели, принимающие вид
Апостолов Христовых. И не удивительно: потому что сам сатана
принимает вид ангела света. А потому не великое дело, если и
служители его принимают вид служителей правды; но конец их
будет по делам их.
2-е Коринфинам 11:13-15
ГЛАВА 1
Мария закончила собирать вещи. Наконец-то все было погружено в машину. Несколько аккуратно связанных стопок книг, пакеты с одеждой, кадки с цветами и три иконы, аккуратно завернутые в газету и перевязанные красной тесемкой. Кажется, это все. Невелико богатство. Но больше ничего и не нужно. Потому что каждая вещь, взятая из этого дома, будет тянуть назад, потому что каждая вещь будет напоминать о кошмаре последних лет.
Накрапывал колючий осенний дождь: постукивал по крыше дома, по подоконниками и оконным стеклам, оставлял капли-бусинки на пожухлой траве и еще не успевших завянуть астрах. Все позади, все позади – слышалось Маше в мерном постукивании дождевых капель. Все забудется, забудется как страшный сон и никогда не повторится, – нашептывали бегущие по гранитным дорожкам струйки воды. Молодая женщина, в последний раз оглянувшись на оставленный дом, села в машину и завела мотор. Старая жизнь, как застиранное лоскутное одеяло, рассыпалась, оставив запах тления и скверны.
В соседнем доме, чуть отодвинув тюлевые занавески, за движениями своей родственницы пристально следили два человека. «Господи, помилуй!» – прильнув к окну, крестясь, повторяла матушка Нина, дородная, седая, но еще вполне моложавая женщина. Размашисто клал кресты и стоящий радом с ней отец Петр, сухой, сутулый мужчина. Они следили за своей невесткой уже более часа. Вот она вышла из дома, в ее руках какие-то свертки, затолкала их в багажник, обошла дом, наклонилась к кустам калины, стряхнув с чуть пожелтевших листьев капли дождя. Провела рукой по шершавой стене деревянного дома. Опять зашла в дом.
– Неблагодарная, ишь чего надумала! Да разве это мыслимо, вот так бежать от мужа, от семьи!? И добра семейного прихватить не забыла. Видишь, сколько книг вывозит. То ли еще будет! Ограбит она нас. По миру пустит… Ох, спаси и сохрани нас от лукавого, защити от врага рода человеческого, от всякой нечисти, от всякого зла, – запричитала матушка Нина.
– Куда она денется! – резко ответил отец Петр. – Одумается да воротится скоро… Бог даст, все образумится.
Они не спешили покидать дом и еще какое-то время напряженно смотрели в окно. Лишь когда затих звук отъезжающей машины, отец Петр, осторожно приоткрыв дверь, вышел во двор. За ним торопливо последовала и матушка Нина.
День был хмурый, промозглый. Белесое небо роняло в грязь редкие холодные капли. Мужчина поежился, с досадой махнул рукой и вновь вернулся в дом. Из тяжелого дубового комода достал свой портфель, вынул из него облачение, надел подрясник, епитрахиль, медленно повязал поручни. Поцеловав, надел на себя тяжелый иерейский крест и опять вышел во двор. Матушка Нина сидела на скамеечке и отрешенно смотрела на соседний дом. Она словно одеревенела. По ее щекам лились прозрачные как вода слезы. Пушистый серый платок, небрежно накинутый на голову, покрылся крохотными жемчужными капельками воды.
– Батюшка, что же мы теперь будем делать? – плаксиво, по-детски надув губы, спросила она.
– Молиться, матушка, молиться, – раздраженно ответил отец Петр и спешно направился в сторону церкви.
Матушка вздохнула, тяжело поднялась со скамейки и побрела вслед за мужем. Под ногами хлюпала грязь, колючий ветер, дерзко подталкивая в спину, заставлял ускорять шаг. А в церкви было тепло и уютно. Священник привычным движением зажег в алтаре семисвечник, матушка, порывшись в свечном столике, достала чуть прогоревшую толстую пасхальную свечу и поставила ее перед храмовой иконой. «Приидите, поклонимся Царю, нашему Богу…», – глухо начал отец Петр, «Приидите, поклонимся», – тут же подхватила матушка Нина. Их голоса слились воедино, наполнив гулкие своды храма звуками утренней молитвы.
Однако, машинально произнося давно уже заученные слова, ни отец Петр, ни матушка, не могли избавиться от тягостного, гнетущего чувства утраты. «Не вышел, не уберег ни сейчас, ни тогда… – тяжело вздыхал священник. – Да и как уберечь, когда грех пророс в ней? Помешалась совсем девка со своими страстями! Впрочем, сама воротится, куда ей деться? Пристыженная вернется… Конечно, вернется! Иначе… Отец Петр ощутил приступ удушья, словно какая-то сила, до боли знакомая, волна его прошлой жизни, обрушилась на него. Уж он-то знает, как крепки путы плоти, как корежит страсть и корчится погибающая душа, моля о спасении.
***
Это было лет двадцать, двадцать пять назад. Петр, тогда еще не батюшка, а молодой, светский, интеллигентный человек, робкий и застенчивый служащий одной мелкой конторы, увлекся фотосъемкой. В небольшой захламленной лаборатории, в свете алого фонаря, дни и ночи напролет он проявлял пленки, печатал снимки, сушил, ретушировал. Часами мастерил паспарту, обрамляя наиболее удачные фотографии. Жена его, Нина Петровна, эффектная, бойкая, жизнерадостная бизнес-леди советского времени, успешно совмещающая дневную работу методиста в детском саду и вечерние показы в модельном агентстве, на увлечения мужа смотрела снисходительно. Денег это в их скромный бюджет не добавляло, но некую свежую богемную струю привносило. Съемки симфонического оркестра, балетной труппы, известной даже за пределами Советского Союза, новые знакомства, свежие впечатления – все это наполняло жизнь рядовых советских интеллигентов особым, неповторимым шармом. Казалось, будущая жизнь предсказуема, и через десять, и через двадцать, и через тридцать лет судьба будет покровительствовать им, оберегая от непрошеных напастей и разочарований.
Испытания свалились неожиданно: на скромного сорокалетнего служащего крохотной конторы и одновременно с этим страстного фотографа обрушилась любовь. Девушка, совсем еще юная натурщица, почти девочка, вошла в его жизнь, завладела всеми его помыслами, всеми силами его души. Бесконечные съемки, ежедневные встречи, наполненные говорящим молчанием, десятки, сотни портретов. Подобно скульптору, воплощающему свой замысел в бесформенном куске белого мрамора, влюбленный фотограф пытался открыть в юной модели грани какой-то высшей гармонии. И, действительно, с ее портретов глядело удивительно чистое, сияющее своей непорочностью и чистотою лицо. Никакой порок, никакой грех не могли осквернить этот светлый образ. Потому что он отражал настоящую любовь. По крайней мере, так думал Петр.
Простой человек, скромный интеллигент, воспитанный в жестких нормах советской морали, переживал то, что могли вместить лишь натуры незаурядные – судьба подарила ему настоящее, глубокое чувство. Рассудок подсказывал ему одно: он, добропорядочный, примерный муж и отец семейства, не может нарушить закон, разбить семью. Да и разница в возрасте. Ведь это смешно, глупо и нелепо. А люди? Что будут говорить за его спиной? Соседи, друзья, коллеги, родственники… Провожать осуждающими взглядами? Стыд. Какой стыд. Как жить-то с этим стыдом?
- 1/36
- Следующая
