Преступники и преступления. С древности до наших дней. Заговорщики. Террористы - Мамичев Дмитрий Анатольевич - Страница 41

В то же время внешняя политика Петра не нравилась русским людям и оскорбляла национальное чувство. Россия со славой вела войну с Пруссией, теряла для нее массу людей, тратила много денег, но был успех, и народ был спокоен. Как только вступил на престол Петр, война была прекращена; войска получили приказание сдать свои магазины пруссакам и оставаться в Померании для будущей помощи своим недавним врагам. Петр отказался от всех завоеваний в Пруссии и вступил с Фридрихом в тесный союз, условия которого были продиктованы прусским послом в Петербурге — Гольцем. Этот Гольц был при Петре III почти полным распорядителем действий русской дипломатии. Прусское влияние при русском дворе было всемогуще. И все это вышло из личных наклонностей императора: благоговея перед Фридрихом, Петр жертвовал своему личному чувству всеми интересами России. Такое направление дел, бесславное окончание славной войны и господство в Петербурге голштинцев и пруссаков давало народу повод думать, что давно прошедшее рабство перед немцами наступает снова с Петром III. Понятно, с каким негодованием относились ко всему этому русские люди. В одном только деле Петр III не нашел на помочах своего кумира Фридриха: он упорно хотел воевать с Данией и отнять у нее Шлезвиг для Голштинии. В этом он действовал, как голштинский герцог; но действовал средствами и силами России. Ясно, что эта затея могла только усилить негодование русских, справедливо не желавших знать интересов Голштинии. Однако для этой Голштинии вербовали солдат на русские деньги; к походу на Голштинию вербовали солдат на русские деньги; к походу на Голштинию делали приготовления; голштинцам дали первенство и полную волю в России.

И личная жизнь Петра возбуждала общее неудовольствие. Избавившись от опеки строгой тетки, Петр наполнил ее дворец дымом солдатского кнастера и запахом вина и портера, которыми злоупотреблял почти ежедневно, и еще с утра. Поэтому за обедом он уже не владел собой, говорил заведомые небылицы или обнаруживал такие секреты политики и придворных отношений, какие следовало хранить строго. День свой часто кончал он неприличными и шумными пирушками, которые видел весь город, потому что они происходили не в одном дворце, и о которых писали даже иностранные послы своим дворам. У русских людей обливалось сердце кровью от стыда за Петра III; им хотелось «бежать неоглядкою» от его выходок. Елизаветинские вельможи не могли примириться с казарменными нравами нового двора: Ив. Шувалов на коленях просил Петра избавить его от всех знаков его милости; Кирилл Разумовский не мог сдерживать гневной судороги на лице, бывая во дворце и видя новые порядки. Петр издевался над всеми старыми сановниками, заставляя их маршировать по плац-парадам в силу их военного звания. Он смеялся даже над пожилыми придворными женщинами и передразнивал их. «Он не похож был на государя» — таков был приговор придворной среды над Петром III. К жене отношение Петра, и прежде враждебное, теперь перешло в ненависть. Екатерина мешала ему жить. При ней он не мог жениться на Воронцовой; в Екатерине мерещился ему иногда и политический враг, и каждую минуту он чувствовал, что она осуждает его, стоит в оппозиции ко всему, что ему нравится, что он затевает. Он хотел обуздать ее, но на это не хватало умения; да и Екатерина вела себя так, что не было предлога придраться к ней. Однако чем дальше, тем решительнее становился Петр по отношению к Екатерине. Он однажды оскорбил ее при всех на торжественном обеде: Екатерина не встала во время тоста в честь императорской фамилии и на вопрос Петра объяснила, что не встала потому, что сама принадлежит к этой фамилии. За этот ответ Петр громко обозвал ее бранным словом и грозил арестом. Не стесняясь в отношении Екатерины ничем, Петр прямо показывал, что желает избавиться от жены: то начинал говорить, что заточит жену в монастырь, что разведется с нею; тонамерен был заключить ее в Шлиссельбург. Однажды он отдал, даже приказ арестовать ее, но отменил его по настоянию дяди Жоржа. Екатерина знала, что рано или поздно она погибнет от мужа, если он останется у власти. Знали это и в обществе, где Екатерину любили, и ее горе было одной из причин дурного отношения общества к Петру.

Так, деятельность и личность Петра вызывали народное негодование. По свидетельству современников, ропот на него был «всенародным»; все, кроме десятка царедворцев, желали перемены на престоле и говорили об этом открыто, «отваживались публично и без всякого опасения говорить и судить и рядить все дела и поступки государевы». Ропот поэтому был известен и при дворе Петра и даже дошел до Фридриха. Петра предостерегали и дома, и из-за границы. Фридрих советовал ему скорее короноваться и быть осторожным. Но Петр ко всему этому относился легкомысленно; хотя он и следил за фаворитом императрицы Елизаветы И. Шуваловым, хотя и вспомнил, что жив император Иоанн Антонович, но не принимал серьезных мер общего характера.

Это и помогло развитию заговора, который созрел, по обычаю XVIII в., при дворе и в гвардии. Руководил им не Шувалов, и направлялся он не в пользу императора Иоанна, а в пользу Екатерины. О существовании заговора знали самые высокопоставленные лица при Петре (генерал-прокурор Глебов, начальник полиции Корф. Кирилл Разумовский, дипломат Никита Ив. Панин и др.), но они не предавали заговорщиков, хотя и не приставали к ним прямо.

Можно думать, что эти высокопоставленные лица имели свой план переворота и, мечтая о воцарении Павла Петровича, прочили его матери Екатерине Алексеевне лишь опеку и регентство до его совершеннолетия. С движением гвардейской молодежи придворные люди не имели видимых связей и на прямое обращение к ним офицерства не отвечали откровенностью. О Панине рассказывают, что он однажды прямо прогнал от себя молодежь, начав тушить свечи, когда разговор о делах стал приобретать неудобный по откровенности характер. Однако в минуту переворота, начатого молодежью, вельможи прямо стали на сторону Екатерины и подготовили ей быстрый и решительный успех. Они умели следить за развитием заговора через таких лиц, какова была, например, княгиня Ек. Ром. Дашкова, рожденная Воронцова. По мужу принадлежала к кругу гвардейского офицерства, по отцовской семье она была близка к кругу вельмож и служила связью между обоими кругами заговорщиков.

Младший круг заговорщиков группировался вокруг семьи Орловых. Из нескольких братьев особенно известны были два: Алексей Орлов (младший), знаменитый своей физической силой, был казначеем гвардейской артиллерии и вел крупную игру, под предлогом которой и собирал вокруг себя гвардейскую молодежь. Другой — Григорий Орлов — был лично близок к Екатерине и передавал заговорщикам ее внушения. Умышленно раздувая свою славу кутил и дебоширов, Орловы умели маскировать и свою роль организаторов, и участие в интриге Екатерины. Между тем вряд ли можно сомневаться, что за спиной как вельмож, так и гвардейцев, стояла сама Екатерина, распоряжаясь всеми пружинами рискованного дела, но оставаясь совсем в тени не только от посторонних взглядов, но и от глаз самих участников заговора. Кроме Орловых в гвардии в роли главных руководителей стояли преображенцы Пассек и Бредихин и измайловцы Рославлев и Ласунский. Эти лица подготовляли гвардейских солдат к перевороту и ручались за то, что Екатерина может располагать 10 000 солдат.

Беспорядочной жизнью и кутежами заговорщики отводили от себя всякие подозрения; но брожение среди солдат не могло долго быть скрытым. Летом 1762 г. Петр держал себя так, что Екатерина должна была со дня на день ждать погибели, и поэтому заговорщики готовы были действовать, но не решались начать сами. Приближалось время именин Петра, и этот день Петр, живший в Ораниенбауме, желал провести у Екатерины в Петергофе. Ждали, что 29 июня он и решит участь своей жены. Между тем 27 июня болтливый солдат, слышавший, что Екатерина в опасности, выдал тайну заговора постороннему офицеру. Это повело к аресту Пассека; боясь открытия всего заговора, заговорщики решились действовать не медля и 28 июня удачно совершили переворот. Вот как он произошел.