Штрафная мразь (СИ) - Герман Сергей Эдуардович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/53
• Следующая

– Покурим земеля?

– Покурим... Покурим...

Крохотный окурок, передавался из рук в руки, превращаясь в мокрый клочок газетной бумаги.

Клёпа увидев старшину встал, поднял за лямки сидор, тряхнул его. Глухо стукнули металлические банки.

Оставшимся в живых положили в котелки пшенную кашу с тушёнкой.

Каша была плохо проварена, сплошь в черных зернах, мелких камешках и непонятном мусоре. Противно скрипела на зубах.

Лученков ел быстро. Присев на корточки, вообще не заметил, как исчезла половина котелка. Вытер ложку о шинель передал её и котелок Клёпе.

Клёпа, ковыряя ложкой в котелке, бурчал:

- Вот сука жизнь! Не сиделось мне спокойно в лагере... - Клёпа вздохнул, - Захотелось пожрать, пошлёшь человека в столовую. Скажешь, чтобы картошечки пожарили... С хрустящей корочкой. На постном масле. А тут беги, копай, стреляй! Что за жизнь. Не-еет! Буду проситься обратно. Старшина, водка где?

Старшина виновато прятал глаза и негромко оправдывался:

- Хлопцы, да говорю же вам, осколок прямо в термос попал. Вытекло всё на землю.

- Ну- ну! То-то я смотрю от тебя запах идёт. Наверное, собственным телом дыру закрывал! Вот проиграю тебя в карты, будешь тогда знать!

Остальные штрафники, изголодавшись, не слушали ни Клёпин трёп, ни оправдания старшины.

Лученков толкнул Клёпу в бок.

- Ты Миха, лучше повара на кон поставь. Кто проиграет, пусть его в котле с кашей сварит.

Клёпа скривился.

-Я и без повара мясо найду. Бля буду!

Молча и тяжело смотрел, как Лученков выскребает котелок.

- Поел?

Тот кивнул головой.

Клёпа достал из кармана фляжку. Сделали по глотку.

- И как? - Клёпа неторопливо закурил.

Лученков и не разобрал, как следует, что это такое. Только обожгло горло.

- Хорошо!- Ответил он. - Будто господь по душе босыми ножками... Оставь бычка, а то уши опухли.

- На, кури.

Кончиками пальцев передал Глебу окурок и отошёл.

После боя почти все скинули обмотки, переобулись в добротные немецкие сапоги с подковами.

Подсчитывали потери. Погибли тридцать пять человек. Более семидесяти были ранено.

Тяжело раненые бойцы уже лежали на разбросанной соломе в повозках, которые подогнал старшина.

Легкораненые толпились рядом, курили. Мысленно они уже были в госпитале, из которого перекантовавшись пару месяцев на чистых простынях будут отправлены уже в обычные части.

Опираясь на палку, приковылял Половков, подошёл к раненым.

Наклонился над подводой.

- Что, хлопцы, отвоевались?

На самом краю подводы, вытянувшись во весь рост и запрокинув обмотанное окровавленным бинтом лицо, лежал незнакомый штрафник. На нем не было ни каски, ни шапки. Половков тронул его за рукав шинели, сказал:

- Не узнаю. Кто это?

- Шматко, – ответил ездовой, торопливо расправляя вожжи.- Челюсть ему осколком оторвало. Отвоевался. Поедем мы, товарищ капитан. Поспешать надо. Но-оо!

Шматко был из первого взвода. Из недавнего пополнения. В штрафную попал за самоволку. Половков вспомнил, что видел его перед самым боем. Не долго повоевал.

И, глядя на раненых, облепивших подводы, он подумал, что как раз им то и повезло. Будут жить. Во всяком случае, еще несколько месяцев.

Раненых отправили в госпиталь.

Собрали тела убитых. Немцев просто стащили в глубокую воронку, которую предварительно углубили и расширили.

Своих складывли в стороне, вынимали из карманов документы, неотправленые письма. Обгоревших и разорванных взрывами узнавали по зубам, обуви, татуировкам. Абармида Хурхэнова узнали только по кистям рук. Они у него были широкие как лопата, коричневые, с чёрной траурной каймой под ногтями, больше похожие на конские копыта.

Несколько штрафников стояли в стороне.

- Чего здесь торчите?— спросил Васильев, проходя мимо.

- Мы - мусульмане,— ответил один из них— Хотим земляков по своим обычаям хоронить. В саваны их завернуть надо.

Васильев секунду подумал.

- Это не ко мне. Ищите старшину.

Когда нашли Ильченко тот схватился за голову: «Где же я вам столько одеял найду?».

Всех убитых сложили у землянки.

Трупы лежали в каком-то напряжённом ожидании, словно не веря в то, что уже освободились от земного срока и обязанности бежать в атаку.

Кисло-серый хмурый день. Кое- где лежал снег. Он грязный, в синеватых оспинах и подтеках.

У землянки, там, где лежали трупы, он перемешан с подмерзающей буро-желтой глинистой грязью.

На подводах притащилась похоронная команда. Их валко тянули понурые и грязные по брюхо трофейные клячи.

Некому их было на передовой чистить. Некогда. Да и незачем, всё равно убьют. Так и стояли они в ямах, накрытых хворостом, в навозе по брюхо.

За подводами тянулась тёмная извилистая колея.

Держа в руках вожжи, не торопясь брели трое обозников. На них длинные заляпанные грязью шинели.

В подводах лежали несколько больших чувалов, накрытые мешками и рогожей.

Поймавшая запах близкой смерти головная лошадь фыркнула, прянула в строну.

-Т-пр-ру, курва!— Ругнулся обозник.— На махан захотела!?

Голос и скрип повисли в стылом воздухе, лёгкий ветерок принёс терпкий запах конского пота и навоза.

Прежде чем бросать тела в общую могилу, покойников раздели.

С них стаскивали пробитые пулями телогрейки, окровавленные гимнастёрки и даже кальсоны. На окровавленных телах рябь многочисленных татуировок. Синели портреты вождей мирового пролетариата: Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. Успевшие окоченеть руки неуклюже торчали в разные стороны, словно посылая последний привет своим бывшим товарищам.

Одежду кидали в рогожные чувалы. Штрафники зароптали.

Загребая землю носками сапог, подошёл замполит. Издалека крикнул:

- Отставить! В чём дело?

Выслушав штрафников, он подошел к лежащим телам и, полузажмурясь долго разглядывал убитых. Потом подозвал к себе старшего команды похоронщиков.

Что-то долго говорил ему, без конца трогая рукой кобуру своего ТТ.

До стоящих вдалеке штрафников доносились лишь отдельные слова.

- Каждый из них... герой... за Родину. А ты... ты их... без штанов... в землю! Они что, не заработали?!

Сержант широкий, почти квадратный, с рыжей щетиной до скул, дыша водкой и махорочным перегаром, смотрел на него равнодушным взглядом человека, которому выпал другой жребий. Потом отрицательно покачал головой, досадливо отмахнулся.

- Не могу. Приказ самого Верховного. Нарушу, сам у вас окажусь. Обуви и одежды не хватает, снимают для нового пополнения. Так что извини лейтенант.

Замполит махнул рукой, горбя плечи и спину, отошёл в сторону.

Лица убитых прикрыли брезентом и присыпали землёй.

Фамилии погибших вписали в специальную книгу с указанием места нахождения могилы и ориентиров по местности. Донесение о потерях отправили в штаб.

На краю у леса — длинный ров, наполовину засыпанный землей и снегом, — братская могила. Без креста. С наспех сколоченной пирамидкой и красной звездочкой на фанерке.

Но там лежали уже не штрафники, а бойцы Красной Армии, погибшие при защите Родины. Напоследок замполит приказал дать винтовочный залп. Это было всё, чем их могла отблагодарить Родина за последний подвиг.

* * *

Рота заняла немецкие позиции. В окопах боевое охранение. Все остальные грелись в отбитых у немцев блиндажах.

Они обжиты и уютны. Правда, с необычным запахом другой, чужой жизни.

Штрафники поначалу воротили носы.

- Что? - Вопрошал Половков у Хусаинова, сверачивая конусом клочок бумажки.- Нерусским духом пахнет?

Он сидел в блиндаже на скамье перед печкой, вытянув вперёд раненую ногу.

Держал в руке козью ножку и ссыпал в неё из ладони табак. -Это точно, дух нерусский. Мылом да одеколоном. Нам привычней, когда портяночный запах. Он ядрёный, аж слезу вышибает!

- Большие потери в роте, капитан?- Зайдя в блиндаж, спросил старший лейтенант Мотовилов.

Половков вздрогнул, настолько неожиданным был вопрос.

• Предыдущая
• 24/53
• Следующая