Штрафная мразь (СИ) - Герман Сергей Эдуардович - Страница 22
- Предыдущая
- 22/53
- Следующая
Впереди был немецкий пулемёт, а сзади трижды проклятый Гулыга с автоматом.
Швыдченко повезло, единственное орудие снесло расчёт, покорёжив пулемёт. Он вновь заполз в воронку. Вцепившись зубами в жесткое сукно рукава шинели, выл от страха и безнадеги. Бормотал слова молитвы «…помилуй мя, грешного…»
Вокруг гремели взрывы.
Потом грохот взрывов стих, остались только крики и стоны раненых:
- Санинструктора! Санинструктора сюда!
* * *
До санбата больше километра.
Это был адски страшный путь. В сторону санбата опираясь на винтовки брели несколько раненых. Кто-то шёл своими ногами, кто-то пытался передвигаться на всех четырех. Человек без ноги со жгутом полз на локтях.
Стоны, крики, плач, даже какой-то вой. Шла пара обнявшихся солдат. Сделав два шага останавливались, потом стояли, шатаясь и крепко держась друг за друга, потом опять два-три шага.
Выносить раненых с поля боя имели право лишь специально назначенные для того бойцы - санитары и санинструкторы. Никому из штрафников не разрешалось во время боя выводить раненых в тыл. Все попытки такого рода расценивались, как уклонение от боя, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Перед боем предупреждали особо: если потащишь раненого в тыл — расстрел на месте за дезертирство.
* * *
Первая волна штрафников захлестнула окопы первого эшелона обороны.
Свалка шла, как в голодной собачьей стае: без обнюхивания и рыка. Каждый вдруг сразу нашёл себе врага по душе, с кем и сцепился, отчаянно напрягая все силы для победы над ним.
Крики, выстрелы, хрипы и стоны. Лученков помнил только, что кого то колол, бил прикладом.
Мелькали штыки, ножи, приклады винтовок и автоматов. Словно топоры по свиным тушам хряпали саперные лопатки, раздавались крики и мат, редкие очереди и выстрелы.
Рванула граната, опрокинув пулемет. Вверх поднялся фонтан земли. Пробежал взводный Привалов, с окровавленной щекой. Что-то кричал.
На дне траншеи валялись коробки с пулеметными лентами, несколько цинковых ящиков с патронами, россыпь медных гильз, немецкие круглые гранаты M-39, похожие на яйца.
Клёпа подхватил пару гранат, сунул их в карманы шинели.
Заглянув за выступ траншеи увидел деревянную, видимо, принесенную из ближайшей деревни, дверь. Блиндаж.
Приотстав от всех Клёпа толкнул дверь стволом винтовки и закатил внутрь гранату.
Граната была слабенькой.
Разброс осколков всего метров десять. Но хватило. Через четыре секунды раздался хлопок. Дверь слегка тряхнуло и изнутри повалил дым.
Клёпа пнул ногой дверь. Она распахнулась и ударилась в стену.
В блиндаже воняло тротилом и препаратом от вшей, который повсеместно использовали немцы. Химическая, ни с чем несравнимая вонь, перебивала даже запах взрывчатки. На полу разбросано тряпье. Ящик из-под немецких ручных гранат. Кровавые бинты.
На побитом осколками столе он нашёл галеты, банку консервов и датское масло в жестяной упаковке.
На вбитом в стену гвозде висели противогазы и офицерская шинель.
В углу лежал мёртвый немецкий офицер. Осколками ему разворотило живот.
На поясе в кобуре «парабеллум». А на руке, закинутой за голову, желтым блеском сияли золотые часы на позолоченном, слегка потертом браслете и обручальное кольцо. Немцу было около сорока. Немолодой.
Клёпа был потомственный вор. Воровал его отец. Воровал дед. Сам Клёпа воровал с тех пор, когда начал шевелить пальцами. Тяга к преступному ремеслу впиталась в него вместе с молоком матери.
Клёпа поднял «парабеллум». Снял с руки часы.
- Хорошие часики, заграничные. – Сказал он. - Больших денег стоят.
Клёпа хотел уже уходить, но решил проверить карманы убитого. Как оказалось не зря.
В карманы его ватных штанов перекочевали складной нож с деревянной ручкой, толстый двухцветный карандаш, плоская немецкая фляжка.
В нагрудном кармане обнаружилась открытка c полуодетой красоткой.
На обороте была наклеена марка, припечатанная грязным фиолетовым штемпелем.
Клёпа цыкнул слюной, сказал:- Сеанс!
Оглянулся на дверь, сунул открытку за пазуху.
Потом открутил крышку фляжки, сделал большой глоток.
- Коньяк. А сволочи- коммунисты врали, что он весь клопами пахнет!
Собрал несколько банок консервов и сунул их за пазуху.
Тем временем штрафники, перескочив через траншею уже бежали штурмовать вторую линию.
Серая и рыжая волна телогреек, перемахнув первые окопы, покатилась ко второй линии немецкой обороны. Неожиданно с флага ударил пулемёт. Свинцовые струи буквально выкосили цепь. И опять падали на бегу атакующие… падают… падают… Все поле было усеяно телами убитых и раненых… Штрафники опять залегли.
Клёпа схватил опрокинутый на дно траншеи пулемёт МГ- 42. Вывалил его на земляной бруствер. Закричал:
- Держись братва! Сам Миха Клёпа мазу тянет!
Выскочив из окопа подхватив пулемет с тяжелой, свисавшей до земли лентой, бросился в поле. Оскальзываясь на мокрой земле побежал в ту сторону, где слышалась стрельба.
На земле и в траншеях валялись трупы. Лученков наступил на чьё-то разорванное тело. Затошнило при виде парящих сизых внутренностей.
Желудок сжался и подкатился к горлу. Согнувшись он схватился за живот. Его рвало и выворачивало. В промежутках приступов он все чаще и явственней различал голоса своих, - бой затихал. Обессиленный, опустошённый, Лученков наконец выпрямился и, посмотрел себе под ноги.
Носки и голенища его сапог были в чём то, белесовато-розовом.
Несколько секунд Глеб непонимающе смотрел на свои сапоги.
«Это кровь... и моя блевотина! Хорошо, что хоть не обосрался»- равнодушно подумал он и пьяной рысцой побежал туда, где гомонили штрафники.
Из- за поворота окопа вывалился Клёпа с пулеметом в руках.
- Свои! Не видишь... в рот тебе, в душу!.. — испуганно вскрикнул, увидев перед собой окровавленного страшного Лученкова и направленный на себя окровавленный штык.
Глеб даже удивился.
- Миха, как ты ещё живой?
- Сам удивляюсь... Вашими молитвами…
* * *
Зоя ползала по передовой, перевязывала раненых.
Придерживaя рукой голову тяжелораненого, давала глотнуть из фляжки водки и просила с той непривычной нa фронте нежностью, которaя уместнa только по отношению к умирающему:
- Потерпи, миленький. Потерпи, родной! Сейчaс уже. Скоро...
Легкораненым кричала сердито:
- Чего раскис? Ну- ка давай ползи в траншеи, пока не отморозил себе чего- нибудь!
Нашла командира роты. Он сидел в воронке, вытянув ногу. Опустившись возле него на колени, Зоя пошарил руками и сразу наткнулся на приклад автомата винтовки в траве, присыпанный землёй.
Руки Половкова были испачканы кровью, снег под ним был бурым. Он
оставался безразличным к её прикосновениям, лишь натужно, тихо стонал.
- Вы в крови.
- Это из ноги. Зацепило.
Она разрезала ножом его штанину. Вытерла кровь, пытаясь разглядеть рану.
-Это просто царапина, – сказала ободряюще. – Не двигайтесь, сейчас перевяжем.
Половков скривился. Он был бледный, кружилась голова. Сбоку взглянул на санинструктора. И заметил не только грязную телогрейку и рваные ватные штаны, но и длинные ресницы, нежный румянец на обветренных щеках.
Ему даже захотелось дотронуться до её щеки, взять их в свои ладони, но показалось, что для командира штрафной роты это будет выглядеть несолидною. Он вдруг совсем растерялся и кашлянув сказал:
- Спасибо спасительница, а я дурак, хотел тебя в блиндаже оставить.
Ловко разрывая бинт, санинструктор матюкнулась.
- Так не только вы! Вы мужики все мудаки редкостные! Чтобы вы без баб делали!
Передала бойцам перевязанного Половкова и те оттащили его в блиндаж. До конца боя он оставался на передовой. Корректировал огонь, руководил боем, отправляя связных с приказами к командирам взводов.
Невесть откуда прилетевший осколок ударил Зою в ягодицу. Не тяжело. Но шок, кровь, боль.
- Предыдущая
- 22/53
- Следующая
