Штрафная мразь (СИ) - Герман Сергей Эдуардович - Страница 19
- Предыдущая
- 19/53
- Следующая
-Ты не ссы, Саня, что кругом штрафники. Это у нас Мотовилов любит нагнать жути, мол- золотая рота, мрази, клейма ставить на них негде!
Васильев закашлялся, сплюнул на землю жёлтую тягучую слюну.
-Да! У нас каждой твари по паре! Есть власовцы, дезертиры, сволочи! Но в основном попавшие по собственной дурости. Крали, чтобы выпить, а потом по пьянке на баб лезли. А в бою если надо будет и огоньком поддержат и своим телом от пули закроют.
Голубенко, беря пример с опытного Васильева, снял шинель. На нём солдатская телогрейка, туго перетянутая кожаным офицерским ремнём. Ремень, предмет его особой гордости, генеральский. На пряжке вместо звезды герб СССР.
Васильев знает, что это подарок его родного дяди. Он командует соседней дивизией, но Голубенко под его крылышком не спрятался.
На поясе у него кроме кобуры с ТТ, саперная лопатка, пара гранат, подсумок с патронами, запасной диск для автомата, четыре гранаты РГД, похожие на пузатые банки со сгущенкой. За пазухой пара круглых дисков к ППШ. Еще по рожковому магазину в голенище каждого сапога. За спиной автомат.
У штрафников кроме винтовок и трофейных автоматов на ремнях ножи. Они имеются даже у тех, кто недавно прибыл с пополнением. Это, что-то вроде визитной карточки штрафника, его знака отличия.
Вообще зэки, они везде зэки. Они умудрялись доставать ножи и мастерить их из каких-то железок. И рукояти делали не простые, а наборные, в три цвета – белый, черный и серый. Из чего? Кто его знает.
Голубенко было не по себе. Это его первый бой. Конечно же страшно. Страшно даже не умереть, а струсить, опозориться в бою.
Немцы, похоже, чувствовали себя в безопасности. С определённым интервалом пускали осветительные ракеты.
К утру ракеты взлетали уже реже, а потом и вовсе перестали чиркать небо. И сразу всё потонуло в стылой мгле. Только лишь небо сияло над этой морозной мглой, подсвеченной холодным сиянием Млечного Пути. В тёмном небе светились далёкие, холодные звёзды. Далёкий нереальный мир в котором нет никакой войны. Идиллию нарушал лишь немецкий пулемет, который периодически лупил длинными злыми очередями.
В уши лез голос Васильева.
-Но боже тебя упаси, кого беспричинно ударить. Люди попадаются всякие. Один стерпит, а другой в спину шмальнёт. Им терять нечего, что так погибель, что так смертушка... Так, что если ты кого и наказываешь, то за дело! Понял меня?
В этот момент впереди взмыла осветительная ракета, ее трепетный неровный отсвет прошелся по лицам бойцов, которые с пугливой осторожностью сжались в окопе.
Ракета погасла, колыхавшийся в вышине сумрак сменился плотной ночной темнотой.
Лученков присел рядом с Гулыгой, уперев локти в колени и опираясь спиной на стенку окопа. Клёпа опустился напротив них на корточки.— по-арестантски. Какое-то время молчали. Потом Клёпа закурил и выдохнул вместе с дымом:
-Ну будет сегодня шухер! -Толкнул Лученкова, сунул ему в руку дымящийся окурок.
Приползли разведчики. Они ловко соскочили с бруствера, протиснулись между бойцов и пролезли в землянку командирскую землянку.
Там уже находилось всё командование роты, командиры взводов, офицеры- агитаторы. Было влажно от мокрых шинелей, темно, тесно. Несколько фигур в шинелях загораживали стол, за которым сидел капитан Половков. Заслышав шаги разведчиков, Половков поднял голову, нетерпеливо сказал:
-Докладывайте!
Офицеры расступились. Старший группы разведчиков доложил, что в немецких окопах всё тихо.
-Здесь и здесь,- показал он пальцем на карте,- впереди траншеи, на ночь выставляют боевое охранение: по пулемету МГ-42 и человек по семь немцев. Скрытно пробраться можно вдоль ложбинки. Она походит как раз почти к траншее. Ну, а потом в ножи. Как только ракета погаснет. Пару секунд немцы ничего не будут видеть.
* * *
Перед самым рассветом Лученков попытался заснуть сидя у стенки траншеи. Мимо постоянно шлялся народ, задевал, кашлял, звякал, гремел котелками. Заснуть было невозможно. Только он отключался, как кто-нибудь его бесцеремонно толкал.
Узкий луч фонарика ударил ему в лицо. Протёр глаза, перед ним стоял отделенный.
-А?.. Чо?
-Через плечо! Вот держи.
Сержант сунул ему в руки две похожие на консервные банки гранаты с запалами.
В темноте траншеи разливали по кружкам и котелкам разбавленный спирт.
Норму не отмеряли. Пожилой старшина просто зачерпывал из фляги черпак, спрашивал:
-На скольких лить? Двоих? Троих?
Щедро плескал в подставляемую посуду воняющий бензином спирт, вздыхал.
- Эх, сынки, сынки! Может быть в последний раз!
Штрафники жадно глотали, занюхивали рукавами шинелей. Самые предусмотрительные не закусывали, сворачивали самокрутки.
-Закуска, градус крадёт!
К тому же как огня боялись ранения в живот. Солдатская молва говорила, что если в желудке, что- то есть из еды, то это верная смерть.
Клёпа, проглотив свою норму, снова встал в очередь.
Гулыга покосился на него.
-Не многовато ли будет, Миха?
-В самый раз. Клёпа норму знает!
Гулыга оскалился.
-Смотри мне, нормировщик. Я за тобой палить буду почище вертухая. Если при замесе вздумаешь лечь поспать, так я тебя пером разбужу. Усёк?
Протянул старшине кружку.
-Ну-ка плесни и мне...— медленно выпил и вдруг длинно, тяжело выматерился. Помолчал. Затянулся самокруткой.
— Ладно, когда преступный мир дешёвым был?! Пойдём, повоюем!
Никифор Булыга в роте пользовался уважением. За своё умение драться, нежелание никому ничего прощать, за свою прошлую жизнь. Трижды судимый, битый, дерзкий. Злой на советскую власть, на красных генералов и на немцев.
Клёпа сделал попытку съехать со скользкой и опасной темы. Поднял вверх руки:
-Всё путём, Никифор Петрович! Как скажете, больше ни капли в рот, ни сантиметра в сраку!
В траншее уже слышался смех, оживлённые разговоры.
-Э-ээх, хорошо! Сейчас бы ещё гармонь и к девкам!
-А у нас в деревне, после пьянки завсегда драка!
-Ну драку тебе сейчас фашист устроит!
-Да мы ему блядине кишки выпустим!
И вновь над солдатскими траншеями пролетели архангелы смерти.
* * *
Перед атакой прислали из медсанбата санинструктора Зою. Она черноглазая, бойкая и крикливая.
Одета в старую поношенную телогрейку и кокетливо надетую набок шапку. На плече парусиновая сумка.
Зойка девка была хорошая, добрая, многих не только офицеров, но и солдат облагодетельствовала своим женским вниманием.
- Тебе лучше будет остаться здесь. Там сегодня будет каша! - Сказал Половков.
Санинструктор стояла рядом с ним выпрямившись во весь свой небольшой рост, её сумка съехала на живот.
-Не поняла вас, товарищ капитан, - сказала она неожиданно хриплым голосом и поправила сумку. - у меня приказ и инструкция, оказывать первую помощь раненым на поле боя.
- Ну как знаешь - угрюмо сказал Половков.
Повернулся к командиру первого взвода.- Ты присмотри за ней, Васильев. Чтобы не лезла на рожон.
Тот молча козырнул, вышел из блиндажа.
* * *
Через час, разведгруппа из блатяков вырезала немецкое боевое охранение. В небе вспыхнула красная ракета – сигнал к атаке.
Штрафная рота выползала из окопов. Трое бойцов из взвода Голубенко никак не могли выбраться из траншеи.
В траншее, размахивая пистолетом, метался вмиг озверевший ротный, помогая замешкавшимся пинками.
Без артподготовки, без единого выстрела поползли к нейтральной полосе Слышались только бряцанье оружия, шуршание ползущих тел и хриплое дыхание двух сотен глоток.
Остались позади поваленные столбы с кусками оборванной ржавой проволоки, залитые водой, полуобвалившиеся окопы. Уже за спиной оказался закопчённый остов полуторки.
В рваных клочьях тумана вспыхнула осветительная ракета.
При неживом, мёртвенно- белом свете Лученков увидел, что лицо у взводного затвердело, губы были сжаты, из глаз ушла хмельная муть. Страх и опасность отрезвили.
- Предыдущая
- 19/53
- Следующая
