Легенда о воре (ЛП) - Гомес-Хурадо Хуан - Страница 2

• Предыдущая
• 2/124
• Следующая

На полу, крепко схватив покойницу за правую руку, сидел смуглый и худой ребенок. Сходство между ними было очевидно, и комиссар решил, что это наверняка ее сын. По тому, как он прильнул к руке матери, можно было понять, что он не знал о ее смерти.

"Он остался здесь, чтобы о ней заботиться", - подумал комиссар, разглядывая чашку с водой и горшок на полу, рядом с мальчиком. Случившийся здесь ад, всё то, что ему пришлось увидеть и сделать в последние часы своей матери, заставили бы убежать любого. Мужество этого ребенка вызвало в комиссаре прилив гордости.

- Ты слышишь меня, парень?

Мальчик не ответил. Он дышал с трудом, но размеренно, глаза его были закрыты. Как и покойница, он был заражен чумой, но язвы не покрыли лицо. На шее виднелось несколько штук, но не плотные и почерневшие, а открытые, из них исходил желтоватый вонючий гной. Комиссар хорошо знал, что это значило.

"Он будет жить".

У тех немногих, кто пережил болезнь, на четвертый день появлялись гнойные язвы. Этот ребенок, которому не могло быть больше тринадцати лет, победил зло, способное за считанные дни свести в могилу сильного мужчину. Но этот подвиг оказался бы бесполезным, останься он здесь, слабый и брошенный на произвол судьбы. Комиссар подавил приступ отвращения. Хотя это полностью нарушало все его планы, он ни мгновения не сомневался, что поможет мальчику. Очевидно, у судьбы имелись причины привести его в эту забытую Богом лачугу.

Обойдя тюфяки, комиссар приблизился к кувшину с маслом. Он достал из-за пояса кинжал и несколько раз ударил по нижней части огромного сосуда, пока в глине не образовалась большая трещина. Жидкость начала вытекать на деревянный пол с негромким бульканьем. Перешагнув растекающуюся лужу, комиссар подошел к мальчику. Он склонился над ним и взвалил его на правое плечо. Тот весил меньше, чем положено в его возрасте, но даже при этом комиссар почувствовал в спине хруст, когда выпрямлялся. Он с усмешкой вспомнил, что всего несколько минут назад ощущал себя способным перенести в одиночку всю пшеницу короля.

"Если бы эта чертова левая рука работала..."

Он направился обратно к свету, преследуемый ручейком масла, который на пороге смешался с уличным песком. Все затаили дыхание, увидев его выходящим с ребенком на руках, но комиссар держал мальчика подальше от остальных; чтобы у него был шанс, они должны оставаться в неведении относительно его болезни. Последним усилием он положил мальчика в тени колодца. Достав свою собственную флягу, он сделал пересохшими губами глоток воды.

- У ребенка нет чумы, господин?

- Нет, но его семья мертва, а сам он истощен. Я должен отвезти его в Севилью.

- А как же сбор пшеницы для короля?

Комиссар в задумчивости провел рукой по бороде. Эти люди работали скорее за жалованье, чем из патриотических чувств, но даже при этом они были отчасти правы. Поставки зерна не должны задерживаться ни на день, чтобы флот смог вовремя отправиться на завоевание Англии. От этого зависели тысячи жизней.

Он ткнул пальцем в двоих мужиков.

- Ты и ты: разведите огонь и сожгите пристройку. Остальные напоите животных водой из колодца, но сами оттуда не пейте. Затем все возвращайтесь на дорогу в Эсиху и заночуйте на первом же постоялом дворе, который найдете. Завтра в полдень встретимся около ратуши.

Не обремененный мулами и повозками, всадник мог проделать этот путь всего за полдня. Этого ему было более чем достаточно, он даже мог насладиться отличной поездкой верхом. Без его надзора отряд, скорее всего, закончил бы путь в первом же борделе, но, к счастью, он им еще ничего не заплатил. Комиссару ничего не стоило заставить их работать на следующий день.

"И кто знает... может быть, я спасаю жизнь будущего солдата его величества".

Когда повозки исчезли за первым поворотом дороги, комиссар взял пару горящих деревяшек из пристройки и швырнул их внутрь лачуги. Ему пришлось сделать несколько подходов, пока он не добился, чтобы огонь распространился, захватив в первую очередь стол, а уже под конец - пропитанные маслом половицы. Пламя нехотя разгоралось в густом масле, но уж когда разгорелось, то свирепо взметнулось до потолка. В считанные часы это место превратится в кучу почерневших и дымящихся развалин, и чума не распространится по всей округе.

Комиссару пришлось приложить немало усилий, чтобы взвалить мальчика на лошадь. Тот по-прежнему хранил молчание и находился до той поры в полубессознательном состоянии, но испустил при этом протестующий стон и приоткрыл глаза.

"Хороший знак, парень. Я рад, что ты по-прежнему хочешь бороться".

Обратный путь в Севилью не был слишком длинным, но комиссар вел лошадь шагом, боясь навредить мальчику тряской. Его охватило беспокойство, когда он осознал, что мог не успеть добраться до города до того времени, как закроются его ворота, и в этом случае он будет вынужден провести ночь вместе с больным снаружи, в чистом поле или на постоялом дворе. Это было чрезвычайно опасно в том случае, если кто-нибудь заметил бы, что мальчик болен чумой. Один врач-мусульманин однажды сказал комиссару, что выжившие не могут передать болезнь, но было бы очень трудно объяснить эти тонкости стражникам или группе напуганных горожан. Как только они заметят язвы, то скорее всего выбросят мальчика в канаву и подожгут. Он уже видел такое раньше.

Комиссар ожидал трудностей при въезде в город, но всё же вздохнул с облегчением, оказавшись в двух шагах от ворот Макарена. Солнце торопилось спрятаться за башней кафедрального собора, и прекрасный Хиральдильо [1] сиял оранжевым светом. У подножия окружавших Севилью стен, перед городскими воротами вилась вереница людей. Крестьяне, купцы, торговцы, продавцы воды и мясники заканчивали рабочий день и спешили под защиту стен через любые из двадцати трех ворот до того, как их запрут.

Комиссар пришпорил лошадь, пока не добрался до начала очереди, осыпаемый оскорблениями и недовольными причитаниями полусотни людей, ожидавших своего череда войти. Он показал стражникам бумагу, подтверждавшую его должность, но те всё равно посмотрели на него с подозрением. Он выдержал осмотр, не отводя взгляд, надеясь, что таким образом уведет их взоры от мальчика.

- Кто этот паренек?

- Мой слуга.

- Выглядит больным.

- Что-то съел не то.

Один из стражников подошел к мальчику, который лежал ничком на крупе лошади. Комиссар побоялся, что тот откинет платок, который он набросил на шею мальчику, чтобы скрыть гнойники. Однако стражник не стал его трогать.

- Вы можете проезжать свободно, сеньор, но только не ваш слуга.

Комиссар собрался было возмутиться, но стражник его прервал.

- Придется вам заплатить за проезд, как и всем прочим. Два мараведи [2].

Горько сетуя, чтобы скрыть свое облегчение, как поступил бы любой истинный идальго, комиссар потянулся к кошелю и дал стражнику медную монету.

На узкие улочки Севильи опустились сумерки, когда больной вместе со своим спасителем остановились напротив монастыря Святого младенца в квартале Ла-Ферия. Этот приют выглядел менее кошмарным, чем дюжина других, находящихся в городе, по крайней мере, так сказал комиссар Уальгвасил, который оставил там ребенка от одной из любовниц. Мерзавец этим хвастался, словно выбор места, где он избавился от собственного чада, мог послужить предметом гордости.

Комиссар спешился и трижды ударил дверным молотком. Оттуда высунулся старый монах усталого вида со свечой в руке и боязливо осмотрел стоящего перед ним незнакомца с горделивой осанкой.

- Что вас сюда привело?

Комиссар наклонился и пробормотал несколько слов монаху на ухо, показав на свою лошадь. Монах приблизился к мальчику, который моргнул, заметив, как костлявые руки монаха срывают с его шеи платок, теперь запачканный выходящим из нарывов гноем. Старик поднес свечу ближе, чтобы осмотреть действие болезни.

• Предыдущая
• 2/124
• Следующая