Гребаный саксаул (СИ) - Герман Сергей Эдуардович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/24
• Следующая

Майор положил трубку, повернулся ко мне:

- На чем мы остановились?.. Людей меня нет. Потому тебя и посылаю. Сделаешь всё по-людски, сразу же отпущу. Слово офицера! Идите, – перешел на «вы» майор.

Мне почему то захотелось сказать ему спасибо.

Возвращаясь, я забежал в библиотеку. Сказал:

- Я всё решил. Вернусь через два-три дня. У меня дембель. Мы уедем вместе.

На пороге я столкнулся со старшим лейтенантом Покровским. Обменялись тяжелыми взглядами и оба промолчали.

Вечером я сел в поезд. В шесть утра был на Алма-Атинском вокзале. Адрес Андреева лежал во внутреннем кармане. Через час я оказался в лабиринте тесных улиц. Остановился перед небольшим уютным домиком, который закрывали кусты, усыпанные багровой вишней.Дверь открыл Андрюха, в майке и трусах.

- Это сон? - спросил он.- Или я снова в армии и ты опять не даёшь мне спать?

Мы обнялись. Похлопали друг друга по плечам.

Потом сели, закурили.

- Пить будешь? - спросил Андрюха. - А потом к бабам! Или наоборот, сначала к бабам, а потом пить?

Я решил тормознуться.

- Нет, Андрюха. Не буду ни того, ни другого. Сейчас попьём чаю и проводишь меня до части.

- Ты молодец, - сказал Андрюха – кремень! Я бы, наверное, не удержался. За это дам тебе варенье. Две трёхлитровых банки. Земляничное и айвовое.

- Не возражаю,– улыбнулся я.

Через минуту Андрюха притащил увесистый школьный портфель.

* * *

После обеда я был в части.

Несколько молодых, застенчивых солдат, толпились в курилке. Увидев меня и командира роты, они построились, у стендов с инструкциями и планами занятий. Рассматривали меня со страхом и любопытством.

Дежурный тягач довёз нас до вокзала. По воинским требованиям я получил проездные билеты.

Вагон был плацкартный. В тамбуре пахло сигаретным дымом и железнодорожной станцией.

За одним из столиков в проходе длинного вагона сидел нетрезвый дембель в парадке с самодельным плетёным аксельбантом и погонами, из чёрного бархата.

Вагон, лязгнув и заскрипев, тронулся. Я сидел у окна. Синяя крупная муха, похожая на злого шмеля, упрямо и безнадёжно билась о стекло.

За окном мелькали просторы Родины, пронзительно вскрикивая, проносились встречные поезда. Змеились и проползали мимо блестящие на солнце рельсы.

Пятеро молодых, ушастых парней в необношенной, новенькой форме оккупировали верхние полки. От них пахло новенькими кирзовыми сапогами.

Напротив меня, сдвинув белёсые брови, сидел один из моих подопечных. Глаза у него были тоскливые, совершенно потухшие.

У прохода, закинув ногу на ногу, и откинувшись к стене вагона сидел ещё один, худой и нескладный. Острые коленки отчетливо проступали под тканью хебешного галифе.

Лицо паренька, как наверное и у меня два года назад, было нервное и напряжённое.

Я видел, что их терзает страх перед неизвестностью, что все они страшно, панически боятся. А я боялся проблем. Если кто-нибудь отстанет, сбежит, с меня спросят — где был? Куда смотрел?

Я начал рассказывать молодым о том, в какую замечательную часть они едут. Какая там баня, санчасть. Про клуб, про то, что кино крутят каждые выходные. Какие красивые в городе девчонки, добрые и отзывчивые старослужащие.

Через полчаса подошёл дембель, подсел ко мне.

- Чего тут сказочки рассказываешь?

- Да это не сказки. Это суровая проза.

- Какой год служишь земеля?

- Третий, - ответил я.

Дембель подпрыгнул:

- Как это?

- Призвали в апреле восьмидесятого, сейчас июнь восемьдесят второго.

- Пить будешь? – спросил он потеплевшим голосом.

- Нет.

- Ну а я буду, - и ушёл в вагон-ресторан.

Я не заметил, как он вернулся. Пьяный, расхристанный, пошатывался и едва не падал, бестолково переступая ногами как лошадь. В нём чувствовалась какая то пьяная, животная агрессия.

Он ухватил одного из призывников, лежащих на второй полке за ногу. Потянул его с полки. Я тут же ударил его кулаком в подбородок. Дембель завалился на спину.

- Ты что творишь сучонок? - рыкнул я.- Хочешь, чтобы они разбежались, а меня в дизель?

Дембель шевельнулся. Я помог ему подняться. Уложил на свою полку

- Служил бы ты в моей роте,– сказал я,– мы бы тебя перевоспитали. Ты бы стал добрым и отзывчивым. Я вспомнил капитана Бочкарёва. - Слово коммуниста!

За вагонным окном ночь. Темнота казалась безликой. Её чуть оживляли светящиеся окна домов, пролетающие огоньки электрических столбов.

* * *

С самого утра я уже был в части. Самолично отвёл молодых в карантин. Отдал сержанту оставшиеся консервы с перловкой, одну из банок с вареньем.

-Ты особо не беспредельничай, - сказал я. - Ребята неплохие.

Сержант кивнул головой и вывел карантин на строевые занятия.

Лёжа на кровати я читаю «Поющие в терновнике». По-медвежьи косолапя подошёл прапорщик Степанцов. Я встал. Степанцов брезгливо взял в руки книжку, пробурчал.

- Всё читаешь и читаешь. Лучше бы устав учил.

Я лениво напомнил:

- Дембель в маю, всё пох...ю. У меня завтра поезд, старшина.Ты не забыл? Я уже не твой.

Степанцов не слушая махнул рукой, пошёл из казармы. Может быть его грызла совесть?

* * *

Аюпов принёс мне направление на подготовительное отделение университета и характеристику.

- Повезло, что комбат в отпуске. Козырев подписал.

- Не сопротивлялся? - вяло интересуюсь я.

- Да Козыреву вообще всё по барабану. У него пенсия скоро. Через месяц ложится в госпиталь.

Перед воротами КПП солдат мыл командирский «УАЗик». Взъерошенные воробьи таскали по асфальту кусок узбекской лепёшки.

После обеда я заехал к ребятам на горку. Все были на полётах. Болтались без дела только Миша Колесников и Мангасарян. Мы что-то пили. Чем-то закусывали. Я начал пьянеть. Алкоголь, как призрак коммунизма, уже бродил по моим жилам.

Младший сержант Магасарян пьяно твердил Колесникову

- Ты был нэ прав, ара. Нэ уважаешь меня, уважай мои погоны. Э-ээ!

Мишка уважительно молчал.

Мне было плохо. Я устал. Почему то разговоры с однополчанами стали требовать чересчур больших усилий. Мне нужно было подстраиваться, чтобы стать как можно доступнее и проще.

Господи, кто я и откуда? Где я? И что я среди этих людей?.. И вдруг что-то щёлкнуло в моей голове. Я увидел себя со стороны. Увидел дебошира и пьяницу. Мне вдруг неудержимо захотелось к ней. Я обещал. Я так хотел!

Я поднялся и сказал:

- Всё ребята. Прощайте. Я пошёл!

* * *

Квартира была закрыта. Соседи сказали, что она срочно уехала к матери.

Изрядно покачиваясь, я приехал на вокзал. Долго стоял на перроне и говорил нехорошие слова в адрес всех женщин на земле. Пассажиры обходили меня стороной.

Двое милиционеров топтались на перроне. При виде меня они явно напряглись. Я закурил. Помахал им рукой.

- Спокойно ребята. Я пока ещё не ваш!

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Тот, кто рассказывает всякие страшилки о службе в советской армии — врёт. Так же как и тот, что заявляет, что советская армия это школа мужества, делавшая из юношей мужчин. Не видел я в советской армии ужасов. Не было в ней ничего смертельного. Но и не делала она никого лучше. Мы вернулись домой не хуже и не лучше чем были. У нас просто прибавился опыт отрицательной негативной жизни. Скука, тоска и ощущение, что я ноль в той жизни— вот, главное, что испытывал я там.

С тех пор прошло тридцать лет.

Я закончил университет, трижды женился и дважды разводился. Несколько раз меня пытались посадить в тюрьму. Но либо меня спасал жизненный опыт, либо мои прегрешения перед законом были не так уж и велики, но на судах меня оправдывали. Я не скажу, что этот опыт тоже был положительным. Но зато, я теперь имею возможность сравнивать.

Армия - тоже тюрьма. Самый настоящий лагерь, куда попадают ещё не совершив преступления. Там и там есть хозяин, в части - командир, в тюрьме - начальник. Их власть безраздельна. В зоне правят блатные, в армии - деды. Там и там есть свои парии, черти, стукачи, мужики, авторитеты. Там и там раз в неделю водят в баню и в кино. Одинаково плохо кормят. Одинаково презирают. Судят за побеги.

• Предыдущая
• 23/24
• Следующая