Гребаный саксаул (СИ) - Герман Сергей Эдуардович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/24
• Следующая

-Что вы здесь делаете товарищ сержант?

-Ем.

-Вам известно о том, что это столовая для офицеров и прапорщиков?

-Виноват. Извините, что не голубых кровей.

Покровский повысил голос. Мне послышался в нём метал.

-Попрошу без хамства, сержант. Немедленно покиньте столовую и утром доложите командиру роты. Шагом марш!

Голодный и униженный я шагал в роту и думал:

-Грёбаный саксаул. Сучье замполитское племя.

В роте несмотря на ночь не спали. Встрёпанный дневальный в расстегнутой гимнастерке сидел на полу рядом с тумбочкой и колол молотком грецкие орехи.

От ударов молотком дрожал на стене стенд с инструкциями. Часы над головой показывали двенадцатый час ночи.

Кто-то плескался в умывальнике. Незнакомые мне бойцы мыли дощатый пол, шаркая его тряпками из солдатского одеяла.

Я пошёл на звук бренчащей гитары.

В углах казармы притаились тени. Тусклая лампочка освещала железные двухъярусные кровати.

Развалившись, на койке сидел Юра Коняев. Перед ним на табуретке лежала какая то еда, теснились бутылки с пивом. Я радостно закричал:

-Здорово лошадь! Я Будённый.

Это была наша любимая шмасовская шутка.

Выпили пива. Я спросил:

-Кто и где сейчас?

Юрка ответил:

-Ильченко сержант. За старшину роты. Беспалова помнишь из полка? Он ещё на губе постоянно торчал. Закрыли за драку. Кому то челюсть сломал. Третий месяц под следствием. Наши на полётах.

Остаток ночи прошел в разговорах Уже под утро я стесняясь спросил.

-А где можно переночевать?

Юрка задумался:

-Да вот. Ложись на соседнюю койку, хозяин в санчасти. А утром разберёшься.

-Дневальный! Дневальный твою царыцу мать!

-А?

-Головка от болта! Времени сколько?

Дневальный отозвался сложным матерным перебором.

Я усмехнулся. В наше время молодёжь была куда скромнее.

-Да это не молодёжь, это Гришка Черний, западенец с Украины. Нашего же призыва, но редкостный дурак и анашекур.

Юрка ещё долго рассказывал какие-то подробности.

Я не слушал. Лег на скрипучую сетку, закурил.

-Господи как хорошо! Спать на чистой простыне, не экономить воду, иметь возможность смотреть телевизор. Наверное зэки тоже мечтают о нарах в своей камере, как о доме? С этими мыслями я уснул.

Утром я зашёл к командиру роты. Доложил. Он сказал:

-Очень хорошо. Завтракай, отдыхай и жди машину. После обеда поедешь в наряд на КПП, на горку.

До обеда я бродил по казарме. Чувствовал я себя инородным телом.

Листал подшивки «Правды» в ленинской комнате. Выкурил полпачки сигарет. В два часа пришёл «Урал» с Женькой Горячевым. Мы обнялись, похлопали друг друга по плечам.

Я заступил дежурным на КПП. Это было райское место. Центр города. Никакого начальства, кроме прапорщика, дежурного по автопарку. Там располагался взвод водителей.

Над складами, автопарком н/з и КПП на крутом постаменте-горке замер в вечном полёте серебристый «МиГ».

Дневальным мне дали Саржевского.

* * *

Подошёл Новый год. Я получил посылку. В ней лежала парадка Алика Губжева.

Я отнёс её в аккумуляторную, сказал Рашиду Багаутдинову:

-Пусть полежит у тебя, пока ей не приделали ноги. Целее будет.

Рашид равнодушно убрал её шкаф.

В ленинской комнате поставили маленькую ёлку. По телевизору обещали показать «Иронию судьбы». Ещё с самого утра мы отправили Черния и Алфёрова в кишлак за вином. Один был алкоголик, другой анашекур. С Гришки взяли честное комсомольское слово, что он не будет бухать и не даст бухать Алфёрову. Через час они вернулись с набитыми вещмешками, трезвые, но обдолбанные анашой как дятлы. Один был укуренный в жопу, другой– в сиську.

От греха подальше их спрятали в сушилке.

Часов в десять вечера в роту пришёл Покровский. Он был одет в парадный мундир. В выглаженных голенищах скрипучих сапог отражались наши лица.

Ему навстречу из сушилки потерянно выплыл Черний. Экстренно был вызван из дома командир роты. Гриша Черний тут же был отправлен на гауптвахту, а вся рота срочно собрана в ленинской комнате. Офицеры расселись вокруг стола. Ради праздника он был накрыт кумачовой скатертью.

В ленинской комнате стоял стойкий запах одеколона «Шипр» и сапожной ваксы.

Со стен строго смотрели портреты членов политбюро. Наверху мёртвым химическим светом светила люминесцентная лампа.

В Покровском словно черви-паразиты явно дремали гены большевистского агитатора.

-Наши отцы и деды проливали кровь, чтобы мы могли учиться, жить в

прекрасном обществе, строить коммунизм! А вы? Я не знаю, как это можно

назвать!

Покровский возвысил голос:

-Это самое настоящее вредительство! Этот человек запятнал честь воинов комсомольцев- Олега Кошевого... Павлика Морозова!

Капитан Камышов поперхнулся, Павлик Морозов никогда не был комсомольцем.

Мы тихо заржали. Родной дедушка рядового Черния в молодости служил у Степана Бандеры. Гриша сам с гордостью рассказывал нам об этом.

Покровский завершил свою речь почему то обращением к Коту.

-Вы меня поняли, рядовой Иванов?

-А чего сразу я? – подумал и спросил Кот, глупо ухмыляясь.

Ещё в бытность замполитом роты лейтенант Покровский поймал рядового Иванова за слушанием западной радиостанции. После этого радиоприёмник был немедленно изъят из ленинской комнаты, но Покровский периодически напоминал Коту о его проступке.

Ответственный по части отчеканил.

-Молчите уж Иванов. Нам известно, кто на ноябрьские праздники облевал крыльцо штаба. Имейте в виду, что я передам информацию о этом в особый отдел. Повернулся ко мне:

-Проводите меня, товарищ сержант!

На крыльце он взял меня за пуговицу, принюхиваясь к моему дыханию.

-Вы же человек культурный, книги читаете. Офицером хотели стать. Что с вами, происходит? Почему вы не предпринимаете никаких мер?

Старший лейтенант Покровский глядел на меня как на человека, оказавшегося в дурной компании.

Я промолчал. Если бы я только сам знал, что со мной происходит.

Секретарь парткома батальона посуровел.

-Вам надо сделать выводы!

После ухода Покровского ротный тоже уехал домой. Перед отъездом он собрал старослужащих и погрозил нам кулаком.

-Ну не дай Бог меня снова вызовут!

После его отъезда обнаружились новые пьяные. Они бродили по казарме грохоча тяжёлыми сапогами. Несколько раз Коняев с Андреевым звали меня выпить. Я отказывался.

Перед тем как пойти спать я вышел на улицу и запрокинув голову долго смотрел на звёзды. До тех пор, пока у не меня закружилась голова. Приближался 1982 год. Мой год!

Ночью сквозь сон я слышал, как кто-то скрипя хромовыми сапогами подошёл к моей койке и долго вдыхал носом воздух в нашем проходе.

* * *

Первое утро нового года начиналось как обычно.

Андрюха потягивается:

-Эх! Какой мне сейчас снился сон! Утро. Сеновал. На завтрак парное молоко с пенкой. Передо мной красавица в зелёном плащу, а я её на хер тащу!

У тумбочки похмельный голос:

-Рота! Подъём!

Кот не встал. У него не было сил.

Проснулся он от того, что кто-то тряс его кровать. Рядовой Иванов приоткрыл заплывшие глаза, сфокусировал взгляд на знакомом лице. Присмотрелся — офицер. Закрыл глаза, видение исчезло, но тряска не прекратилась: «Просыпайтесь, товарищ солдат, я ответственный по части». Старший лейтенант Покровский, лично контролировал пробуждение старослужащих нашей роты.

Кот через шинель прижался к голенищам его сапог и тихо заплакал.

* * *

Письма из дома, это святое. Их ждут, как дембеля. Есть только один человек, в роте которому не пишут. Это Миша Колесников. Почти разу же после прибытия в часть, его руки покрылись какой-то экземой. На полтора месяца он загремел в госпиталь. Писем не получал около трёх месяцев. Потом почтальон Сулимов принёс сразу толстенную пачку конвертов.

• Предыдущая
• 18/24
• Следующая