Символика тюрем - Трус Николай Валентинович - Страница 42

Продолжает К. М. Они способны на все! Именно так все и было — я находился поблизости. Один солдат-новобранец толкнул винтовкой рабочего лет сорока пяти. Тот отреагировал очень резко — ведь нервы у всех были напряжены до предела, — бросился отнимать у него оружие. Они схватили друг друга за руки.

Но тут на помощь новобранцу подоспели другие солдаты. Рабочий попытался скрыться в толпе арестованных, находившихся на трибуне. Но едва он сделал несколько шагов, как его схватили.

Наша охрана была взбешена. Лейтенант стал избивать рабочего рукояткой маузера, пока тот не рухнул на пол. Но его и лежачего, не переставая, били прикладами, топтали сапогами. Лицо рабочего заливала кровь. Потом его увели, и больше мы ничего о нем не слыхали.

Лейтенант был заносчив и отличался повышенной нервозностью. Однажды ночью какой-то парень встал и, как требовал установленный порядок, направился к дежурившему новобранцу попроситься в уборную. Получив разрешение, он двинулся по коридору, держа руки на затылке. Почти все уже спали.

— Группе оставаться на месте! — раздался вдруг резкий окрик лейтенанта. Парень не понял, что слово «группа» относится и к нему, и продолжал путь.

— Тебе сказано оставаться на месте! — снова заорал лейтенант, вскочив на ноги, и выстрелил в спину идущего из кольта 45-го калибра. Лейтенант находился метрах в десяти-пятнадцати от своей живой мишени. Парень упал. Умер он почти мгновенно.

Помимо всего прочего, не говоря уже о подлинном терроре, царившем на стадионе, офицеры всегда подчеркнуто демонстрировали свою жестокость, чтобы держать нас в постоянном страхе. Поздно вечером в среду из группы иностранцев, к которой никто из чилийцев не имел права приближаться, взяли одного парня, внешне похожего на студента, и увели в коридор. Там его заставили лечь на пол лицом вниз и зверски избили. Полковник, опасавшийся подойти поближе, громко, чтобы все слышали, закричал: — С этим негодяем я расправлюсь лично!

Парень оказался колумбийцем. Всю ночь снизу, где проводились допросы, доносились вопли. Никто из арестованных не знал, когда наступит его черед. Думая об этом, многие не могли уснуть.

Эстебан Карвахаль. Некоторых арестованных довели до самоубийства. Один из них, например, спикировал с галереи головой вниз, совершив нечто похожее на «полет ангела». Человек упал вниз лицом. Прежде чем броситься с галереи, он крикнул:

— Предали народ, сволочи!

Уже лежа на полу, он все еще выкрикивал ругательства. Высота оказалась небольшой, и человек не разбился. Его подняли и усадили на скамейку. Тогда он начал биться головой о колонну, и солдаты привязали его к скамейке.

Допросы проходили ночью. Начинались они часов в одиннадцать и кончались на рассвете. Людей вызывали с помощью микрофона. Что происходило на допросах, мы не знали. Нам казалось: если нас вызовут, значит, непременно поведут на расстрел.

Слово берет К. М. Парень вырвался из рук товарищей, которые держали его, пробежал метров семь и бросился вниз. Это было ужасно! Он прыгнул, когда находился метрах в двух от колонны. Его прыжок был похож на полет. Звук падающего тела был слышен во всем помещении. Несколько позже притащили носилки и его унесли.

В разговор вступает бывший военнослужащий Солано. В пятницу, в девять часов утра, пришел лейтенант Сольминьяк с хорошей вестью, что большинство из нас выйдет на свободу. В руках у него был список. Лейтенант собрал арестованных и произнес речь, которая должна была показать его доброту. Сказал он примерно следующее:

— Руководствуясь духом вооруженных сил, мы накажем лишь преступников, связанных с предыдущим правительством. Подавляющее большинство из вас, все те, кто вступил в ряды Народного единства из-за своего идеализма, не должны ничего бояться. Но, чтобы облегчить дело, вы должны указать опасных преступников.

Лейтенант Сольминьяк открывал путь предательству. Он начал читать список, в котором наряду с другими людьми фигурировал директор управления тюрем Литре Кирога. Мы решили не отзываться, если назовут наши фамилии: было ясно, что нам угрожает смертельная опасность. Офицеры отобрали пятнадцать человек. Больше мы их не видели.

Дела обстояли очень плохо: оттуда никто не возвращался, даже если в ход пускались влиятельные связи. Мы были обречены. Нашлось, правда, одно исключение: владелец фабрики «Седилан», текстильный магнат Ананиас явился на стадион за своими людьми, поскольку почти все его рабочие были арестованы. И ему их отдали!

Всю ночь слышались крики и стоны. В зале стоял гул. Люди в тревоге обменивались мнениями по поводу одного уведенного товарища, который так и не вернулся. Вопли отчаяния раздавались совсем близко. Иногда слышались другие звуки — оружейные залпы. Солдат сказал одному из товарищей, что это означает казнь.

Что касается случаев самоубийства, то их было два. Я сам был тому свидетелем, так как находился в том секторе, откуда человек, взобравшись на перила, прыгнул вниз с криком: «Народ погиб, пришли негодяи! Да здравствует Чили!». Однако это не тот, что бросился тогда напротив колонны. Этому было лет тридцать пять, курчавый, полный, одет в белую рубашку и серые брюки. Рубашка была расстегнута, и виднелся живот, обмотанный красной тряпкой, словно поясом. Возможно, он был ранен. Видимо, так, и на скорую руку забинтован. Человек упал между скамеек. К нему подошел солдат и перевернул его тело с помощью винтовки, чтобы убедиться, что тот мертв. Затем солдат направился к офицеру и доложил о случившемся. «Никто не смеет двинуться с места!» — последовал приказ. Вбежали солдаты, лязгая на ходу затворами.

Упавший зашевелился и вдруг начал выкрикивать: — Вояки, так вашу растак! Идите сюда, я здесь!

Прибежали несколько новобранцев, схватили его за руки и за ноги и потащили вон. Поскольку человек продолжал кричать и ругать солдат, те стали на ходу подбрасывать его вверх, трясти, швырять об пол. Его унесли вниз, в подвальный сектор, где обычно проводились допросы. Неожиданно крики смолкли и наступила полная тишина. Произошло это в четверг ночью.

Сон помог бы нам отдохнуть и забыться, но уснуть было невозможно, так как в помещении установили три мощных вращающихся прожектора, которые освещали ослепительно ярким светом все пространство. Кое-кто пытался закрывать лицо руками, но все было напрасно.

Слово берет К. М. Наверху содержались люди, которых специально разыскивали. Это были Осиель Нуньес, главный руководитель студенчества Технического университета, тамошние преподаватели Карлос Наудон, Марио Сеспедес и другие. Им приходилось особенно туго. Их привезли сюда вместе с нами в среду вечером, а пищу они получили впервые лишь в субботу. Когда поблизости не было охраны, мы бросали им снизу что могли — хлеб и другие продукты.

С пятницы каждому из нас присвоили номер согласно списку. Мы обязаны были запомнить его, как сказал полковник, потому что под этим номером нас отправят на Национальный стадион. Услыхав о Национальном стадионе, мы представили себе, какое огромное число людей арестовано.

В разговор вступает Юсу фи. Однажды утром я увидел Четыре трупа. Они лежали в реке Мапочо близ моста Мануэля Родригеса, между улицами Бульнес и Мануэль Родригес. В то время я еще ходил по улицам, пытаясь заняться какой-нибудь торговлей, чтобы остаться незамеченным. Только что прошел дождь. То были трупы четырех юношей, походивших на студентов. Одежда на них была хорошая. «Произошла драка между уголовниками», — объяснял армейский офицер, стоявший возле реки с группой солдат, которые пытались вытащить трупы из реки. Люди тайком посмеивались: «Уж очень хорошие ботинки и рубашки стали носить уголовники!». Наконец тела были извлечены из реки. Грудь одного из убитых была обнажена. На ней виднелась цепочка темно-лиловых кружочков — след автоматной очереди. Тело перевернули спиной вверх. Спины, по сути дела, не было: в человека, очевидно, стреляли разрывными пулями.

В разговор вступает Хулио Пенья. Я работал в компании ЛАН (ЛАН — национальная авиационная линия). Меня арестовали в центре города. Когда я увидел приближающийся фургон с карабинерами, я загнал свой автомобиль в переулок, чтобы освободить дорогу товарищам, сидевшим за рулем других машин. Им удалось скрыться, а меня схватили и привели в 7-й комиссариат, где стали пытать электрическим током. Все было весьма примитивно, карабинеры задавали глупейшие вопросы. Меня положили на металлический стол. Чтобы пустить электрический ток, карабинеры поворачивали рукоятку какого-то механизма. Иногда механизм отказывал, и они, чертыхаясь, искали неполадки.