Записки простодушного (сборник) - Аверченко Аркадий Тимофеевич - Страница 3

- Почему же такая странная дробь - треть?

- А брат же с нами всегда.

- Чей?

- Странный вопрос: ее! Он ко мне очень привязался… Светлая личность! Бываем втроем. Ой, опоздал! Уж ждут.

И умчался этот странный Фолиантов - так же бурно, как и появился.

На другой день появился расстроенный.

- Выгнала.

- Вот тебе раз. За что?

- Я сдуру предложил денег. У них ведь не густо. И брат кричал тоже. Обиделся. Вот тебе и Константинополь! А говорят - город продажных женщин и торгующих женщинами мужчин.

Он вынул портрет прехорошенькой девушки и принялся жадно целовать его.

- Дай и я поцелую, - попросил я, - глубоко растроганный.

- На. Ты ее тоже полюбишь, когда узнаешь.

Мы долго по очереди целовали портрет и потом сидели, глядя друг на друга со слезами на глазах…

- Ты, наверное, грубо предложил ей деньги, - укоризненно сказал я. Вот она тебя и выгнала. А ты сделай как-нибудь деликатнее…

- Ну? Как же?

- Выдай ей вексель на круглую сумму и объясни, что все мы, мол, под Богом ходим, что мало ли что может случиться и что, если ты умрешь, для тебя будет невыносимой мысль, что любимый человек бедствует. Сколько ты ей, дурья голова, предложил?

- 500 лир.

- Ну, вот и напиши на эту сумму. Да вложи в коробку с шоколадом. Все-таки вексель в шоколаде - это не грубые материальные деньги в кулаке.

- А если совсем выгонит?

- В Константинополе-то? Не выгонит.

Умчался Фолиантов.

Примчался Фолиантов:

- Что было! Слезы, истерика. «Так ты, говорит, думаешь, что я тебя из-за денег люблю?! Уходи!» Два часа на коленках стоял. Сказал, что, если не возьмет, - пойду и утоплюсь в Босфоре. Она страшно испугалась, заплакала еще раз и взяла. Просила только брату не говорить.

- Вот видишь, как все хорошо.

Через два дня случилось происшествие, которое потрясло не только Фолиантова, но и меня.

- Понимаешь, - рассказывал он. - Все началось из-за того, что в театре она на кого-то посмотрела, а я приревновал… Вернулись к ней домой, я наговорил ей разных слов и, в конце концов, сказал, что она меня совершенно не любит. Она заплакала, потом спросила: «Значит, выходит, если я тебя не люблю, то встречаюсь с тобой только из-за материальных интересов?! Так смотри же!» Вскочила, вынула из шкатулки мой злополучный вексель, нарвала на клочки и бросила к моим ногам.

Я ахнул:

- Вот это женщина! Прямо-таки Настасья Филипповна из ж ты думаешь теперь делать?

- Написал уже другой. Так или иначе - всучу ей.

- Вот тебе и Константинополь… - покачал я головой. - Встречусь с ней - в ножки поклонюсь.

Мы оба сияли, как солнце. Два солнца в одной комнате - это была редкая астрономическая комбинация.

- Помирились! - радостно крикнул мне с извозчика Фолиантов. Уговорил принять новый. Ну, характер же! Порох.

На Пере, когда один человек едет на извозчике, а другой плетется по мостовой, - трудно разговаривать. Потому я не добился подробностей.

На другой день произошли новые события.

- Это огонь, а не женщина, - кричал мне с порога Фолиантов. - Теперь уже не я ее, а она меня приревновала!…

- Ну, и…

- И порвала в клочья второй вексель!

- Третий дай! - кричал я в экстазе.

С тех пор события приняли более или менее ритмичный характер…

При малейшем поводе эта странная бескорыстная девушка выхватывала из шкатулки пошлейший документ моего друга и тут же в бешенстве ревности или незаслуженной обиды - разрывала его в мелкие клочья.

Друг прибегал ко мне, мы оба долго сидели, растроганные, а потом, как два упорных осла, решали, что это девушке не поможет: она все равно получит новый вексель…

Я помню точно: эта борьба великодуший случалась ровно шесть раз. Шесть векселей было подписано, шесть было выхвачено из шкатулки, шесть, в безумном порыве, было разорвано на глазах друга, шесть раз мы, растроганные, тихо плакали на груди друг у друга…

А сегодня мой друг Фолиантов явился таким расстроенным, каким я его никогда не видел.

- Шестой изорвала? - догадался я.

Он сидел молча, яростно покусывая головку трости.

- Что ж ты молчишь?… Как поживает наш цветочек, наше ясное солнышко?…

- Чтоб оно лопнуло, это твое солнышко! - заревел мой друг, стуча тростью по дивану, как по злейшему врагу. - Если бы эту кобылу повесили я с удовольствием дал бы намыленную веревку!…

- Послушай, Фолиантов… Есть такие границы, которые…

- Нет! Нет никаких границ - понимаешь ты это?! За что я теперь должен платить три тысячи лир или садиться в тюрьму?! А?

- Опомнись, какие три тысячи?!

- Да по векселям, которые я, по твоему же совету, на коленках преподносил этой жадной константинопольской собаке!

- Постой, постой… Об остальном я пока не спрашиваю… Но у нее же был только один твой вексель?…

- Черта с два! Все шесть - целехоньки.

- Да ведь она же их рвала?

- Поддельные рвала! Этот ее альфонс и подделывал под мой почерк.

- Светлая личность?! Ее брат?!

- Брат?! Такой же он ей брат, как ты мне падчерица! Полетел я к ней объясняться, а он выходит и говорит: «Если вы не оставите в покое мою жену и не прекратите преследовать ее своей любовью - я заявлю в английскую полицию!» - «А мои векселя?!» - «Это ваши отношения - меня они не касаются. Если вы ей дали шесть векселей за проданную вам каустическую соду или подошвенную кожу - кому какое до этого дело? Ведь подпись на векселях ваша?» А?! как тебе это понравится? каустическая сода!!! подошвенная кожа?!!

- Признаться, - примирительно сказал я, - во всей этой истории я не узнавал до сих пор Константинополя, и это меня втайне немного тревожило. Теперь я снова узнаю его неизменяемое вечное лицо, и это меня успокаивает.

- То есть?!

- Раз девушка оказалась не девушкой, брат не братом, порванные векселя - не порванными и любовь - не любовью, а подошвенным товаром все в полном порядке… Приветствую тебя, старый изможденный развратный мошенник - Константинополь!

- А как же векселя?…

- Есть деньги?

- Последние три тысячи лир были. Кое-как наскребу.

- Плати. Там заранее рассчитано.