Последний Конунг - Северин Тим - Страница 10
- Предыдущая
- 10/73
- Следующая
Вот, вспомнил я этот давнишний разговор с Харальдом, и пришло мне в голову, что, пожалуй, я ошибался, полагая, будто готовлю его только к встрече с басилевсом. Боюсь, что Харальд на самом деле получил совсем другой урок: он понял, как важно показать свою власть над другими, как ослепить их. Коль так, то излишним своим рвением, стремясь помочь Харальду, я посеял семена своего же будущего разочарования.
Орфанотроп также повелел мне познакомить норвежского принца с императорским флотом, и я повел Харальда в морской арсенал на Золотом Роге. Там эпарх верфи, страшась за свои секреты, принял нас холодно и потребовал, чтобы в обходе нас сопровождали чиновник из дромоса и его собственный подчиненный. Я показывал Харальду одно за другим – спуски, на которых строят и чинят военные корабли, и склады с морскими припасами, навесы с мачтами и парусные сараи; рассказывал, что большую часть моряков набирают из прибрежных жителей по ту сторону пролива, в Малой Азии. Харальд, прекрасно знавший корабельное строение, задавал столь мудреные вопросы мастерам-плотникам, что порою я не мог найти нужных слов, чтобы перевести на греческий. Потом он потребовал, чтобы ему показали военный корабль в исправности. Представитель эпарха заупрямился, но Харальд стоял на своем. Коль скоро его людям предстоит служить на императорских кораблях, они хотя бы должны знать, что их ждет. Он указал на самый большой дромон – трехмачтовый быстроходный военный корабль, в ожидании приказа стоявший на якоре в Золотом Роге. Ему хотелось бы осмотреть это судно, сказал он. Как я не раз замечал впоследствии, просьба Харальда, сына Сигурда, всегда звучала скорее как приказ.
Мы отправились на морской лодке. Дромон вблизи оказался еще больше, чем представлялось. Я никогда не бывал на борту столь большого судна, оно было огромно, по меньшей мере в полтора раза длиннее самого длинного из длинных кораблей, какие мне доводилось видеть в прошлом, и раза в два-три шире. Но что воистину особенно поражало, так это его высота над водой. Наши норвежские военные суда низкие и сглаженные, а императорские военные корабли строятся вверх от воды – для устрашения противника и для того, чтобы лучники с палубы могли стрелять вниз. Дромон навис над нами, когда мы подошли к нему, и высоту его увеличивала поставленная в середине судна постройка, похожая на крепость. Мы поднялись по борту на палубу и сразу же столкнулись с кентархом, начальником. Он сердито осведомился, кто этот иноземного вида человек с длинными усами, что поднялся на борт его судна так, словно он его владелец. Когда человек из дромоса объяснил, что у Харальда, сына Сигурда, есть письмо от секретаря орфанотропа, кентарх недовольно глянул на него, а потом ходил с нами повсюду на палубе, с подозрением косясь в нашу сторону.
Харальд ничего не упустил. Увлеченный этим незнакомым ему устройством военного судна, он спрашивал, как дромон ведет себя в море, как ставятся паруса и как берут рифы, легок ли он в управлении, с какой скоростью идет, когда все две сотни гребцов сидят на скамьях, и как долго они могут сохранять среднюю скорость. Кентарх отвечал неохотно. Для него бородатый норвежец был естественным врагом. Снова и снова приходилось мне напоминать нашему провожатому, что Харальд, сын Сигурда, по приказу орфанотропа должен ознакомиться с имперским военным флотом, и что в один прекрасный день люди Харальда могут оказаться на борту этого корабля. У кентарха был такой вид, будто он предпочел бы затопить свое судно.
Наконец, мы подошли к баковой надстройке на носу дромона.
– А это что такое? – спросил Харальд.
Бронзовая труба торчала из металлической пластины, выступая вперед, как единственная ноздря. Сразу позади трубы стояли два металлических корыта, от коих тянулись медные трубки к устройству, похожему на насос.
– Это судовой сифон, – сказал человек из дромоса. Кентарх гневно глянул на него и уже без всяких церемоний встал перед Харальдом, нарочно загородив ему обзор.
– Даже прямое повеление императора не понудит меня сказать тебе большее, – рявкнул он. – А теперь вон с моего корабля!
К моему удивлению, Харальд подчинился.
Гораздо позже, когда мы благополучно вернулись в арсенал и нас не мог услышать никто из чиновников, Харальд пробормотал:
– Вот как они пускают огонь. Но как они его делают?
– Не знаю, – сказал я. – Я даже не знаю толком, что это такое.
– Будучи в Киеве, я слышал рассказы о том, как был уничтожен флот во времена их дедов, – сказал Харальд. – Люди дивились, как огонь зажигается в воздухе, обращая в пепел все, к чему прикоснется. Он горит даже под водой. Это поразительно.
В тот же вечер я расспросил Пелагею об огне, но мой обычно надежный источник сведений мало чем помог. Она сказала, что о том, как сотворить огонь, известно лишь горстке мастеров, а из чего он состоит – это самая охраняемая из государственных тайн. По слухам же, огонь делают из негашеной извести, смешанной с маслом, истекающим из земли. Я рассказал ей о странной бронзовой трубе на борту дромона, и она засмеялась: мол, иные из иноземных моряков полагают, будто императорский флот разводит огнедышащих драконов, и держат их под палубами, отправляясь в поход, а перед самой битвой выпускают наверх.
Вскоре после праздника Преображения – это один из главных праздников в Константинополе, – и через два месяца после прибытия Харальд наконец-то получил аудиенцию у Михаила. Она имела место в другом великолепном зале в Большом Дворце, Магнауре, часто используемом для приема иноземных послов, и мне повезло – я оказался в составе императорского караула. Заняв свое место позади трона и возложив на плечо секиру, я волновался, подобно учителю, коему скоро предстоит увидеть, как покажет себя его лучший ученик. Изнутри зал походил на огромную церковь, с колоннами и галереями и высокими окнами, застекленными цветными стеклами. Дальний конец открывался на широкий двор, усаженный деревьями, и там собрались просители. Среди них я видел Харальда, он на целую голову возвышался над остальными. Впереди стояла толпа придворных сановников, ожидающих знака от распорядителя. Даже меня, бывшего очевидцем множества таких церемоний, все еще удивляло их великолепие. Придворные и сановники одеты соответственно рангу и ведомству, каковое они представляют: сенаторы и патрикии в синем и зеленом, военачальники Этерии в белых туниках с золотыми поясами, судьи и высокопоставленные чиновники в блестящих узорных шелках и с должными регалиями в руках, знаками своего отличия – золотыми посохами, жезлами из слоновой кости, придворными мечами в ножнах, выложенных эмалевыми пластинами, а еще – украшенными драгоценными камнями кнутами, табличками и свитками с цветными рисунками. Многие одеяния так расшиты золотом и серебром, а также драгоценными каменьями и жемчугом, что их обладатели едва могут двигаться. Но и это тоже – часть обряда. Все собравшиеся должны стоять неподвижно или почти неподвижно. Любое движение должно быть замедленным и величавым.
Трубы возвестили о начале церемонии, и собрание, стоя лицом к Михаилу, сидевшему на своем троне (Зоэ не была приглашена), запело хвалебную песнь в честь басилевса. После нескольких минут восхвалений и приветственных возгласов я увидел издали, как дворцовый евнух, чьей обязанностью было представлять сановников императору, подошел к Харальду и жестом показал, что тот должен выйти вперед. Толпа расступилась, оставив проход, ведущий к трону. На мраморном полу, на пустом месте перед троном мне хорошо был виден пурпурный круг, где Харальду предстояло пасть ниц и сотворить проскению. И тут я вдруг вспомнил, что не предупредил Харальда о зверях. Я сказал ему о поднимающемся троне, но забыл, что в Магнауре по обе стороны пурпурного круга стоят, совсем как живые, два бронзовых льва. Изнутри они полые и сочленены, а с помощью искусно расположенных скрытых воздушных насосов этих бронзовых животных можно заставить махать хвостами, открывать пасти и издавать рык. Обслуга же этих механизмов спрятана и по приказу приводит их в движение, и звери рыкают в тот самый миг, когда проситель собирается простереться перед троном.
- Предыдущая
- 10/73
- Следующая
