Возрождение - Кинг Стивен - Страница 60

• Предыдущая
• 60/86
• Следующая

Я не считаю, что уже вышел в тираж, но не играл перед аудиторией более года и за последнее время всего три или четыре раза участвовал в записи, да и то в силу крайней необходимости. Во всех случаях я выступил не лучшим образом. Исполняя одну композицию, я даже увидел, как морщится барабанщик, будто откусил что-то кислое. Поймав мой взгляд, он смутился и сказал, что у басиста расстроилась гитара. Это было не так, и мы оба это знали. Если человек лет пятидесяти выглядит смешно в постели с женщиной, годящейся ему в дочери, то не менее комично он смотрится бегающим по сцене с электрогитарой под «Dirty Water». И все же я смотрел, как эти ребята дают жару, с тоской и немалой ностальгией.

Почувствовав, как кто-то взял меня за руку, я обернулся и увидел Джорджию Донлин.

– Сильно по этому скучаешь, Джейми?

– Не так сильно, как уважаю, – ответил я. – Потому и сижу здесь. Эти парни умеют играть.

– А ты уже нет?

Я вспомнил день, когда вошел в комнату Кона и услышал, как его акустический «Гибсон» шепчет мне, что я смогу сыграть «Cherry, Cherry».

– Джейми! – Она щелкнула пальцами перед моим лицом. – Очнись, Джейми.

– Теперь я играю только для собственного удовольствия, – сказал я. – Мои выступления с гитарой на публике остались в прошлом.

Как выяснилось, я ошибался.

В 2012 году мне исполнилось пятьдесят шесть. Хью со своей старинной подругой пригласили меня на ужин. По дороге домой я вспомнил древнюю байку – может, вы ее тоже слышали – о том, как сварить лягушку. Кладете ее в холодную воду, а потом начинаете греть. Если делать это постепенно, лягушка ни за что не сообразит, что надо выскакивать. Не знаю, соответствует ли это действительности, но, на мой взгляд, лучшей метафоры для описания старения не найти.

Когда я был подростком, то смотрел на тех, кому за пятьдесят, с жалостью и беспокойством. Они ходили слишком медленно, слишком медленно говорили, смотрели телевизор вместо того, чтобы отправиться в кино или на концерт; их представление о хорошей вечеринке сводилось к потреблению рагу в компании соседей и отходу ко сну после одиннадцатичасовых новостей. Но, как и большинство людей, кому за пятьдесят, шестьдесят и семьдесят и кто при этом сумел сохранить относительное здоровье, я не имел ничего против своего возраста, когда подошла моя очередь. Потому что мозг не стареет, хотя его представления о мире могут стать иными, и все больше хочется поговорить о том, как хороши были старые добрые деньки. (По крайней мере от последнего я был избавлен, поскольку большинство своих так называемых старых добрых деньков прожил в наркотическом дурмане.) Мне кажется, что большинство людей после пятидесяти начинают избавляться от ложных представлений о жизни. Дни ускоряются, болячек становится больше, а походка замедляется, но есть и свои плюсы. Со спокойствием приходит желание – а в моем случае решимость – вести себя в оставшиеся годы жизни как можно добропорядочнее. Для меня это проявлялось в разливании супа раз в неделю в приюте для бездомных в Боулдере, а также в поддержке избирательной кампании трех или четырех политиков, отстаивавших радикальную идею, что Колорадо не следует асфальтировать.

Я продолжал изредка встречаться с женщинами. По-прежнему два раза в неделю играл в теннис и проезжал на велосипеде не меньше шести миль в день, что не давало животу расти и вырабатывало эндорфины. Конечно, я замечал, когда брился, новые морщины вокруг рта и глаз, но в целом, мне казалось, выглядел примерно так же, как всегда. Приятная иллюзия зрелых лет. Потребовалось приехать в Харлоу летом 2013 года, чтобы осознать правду: я – еще одна лягушка в кастрюле. Хорошая новость заключалась в том, что до сих пор температуру подняли лишь до отметки «терпимая». Плохая – в том, что этот процесс не остановить. Три истинных возраста человека: молодость, зрелость и «когда, черт возьми, я успел так постареть?».

19 июня 2013-го, через два года после бракосочетания Бри и Джорджа Хьюза и через год после рождения их первенца, я вернулся домой после далеко не звездной записи и нашел в своем почтовом ящике конверт, весело украшенный воздушными шариками. Обратный адрес был мне знаком: п/я № 2, Методист-роуд, Харлоу, штат Мэн. Я вскрыл конверт и увидел самостоятельно изготовленное приглашение с фотографией семьи моего брата Терри и подписью: «ДВА ЛУЧШЕ ОДНОГО! ПРИГЛАШАЕМ НА ПРАЗДНИК!»

Я не сразу раскрыл его, разглядывая поседевшего Терри, располневшую Аннабель и их взрослых детей. Маленькая девочка, которая когда-то, хихикая, прыгала через ороситель на газоне в одних мокрых трусиках с веселыми человечками, теперь превратилась в симпатичную молодую женщину с малышкой на руках – моей внучатой племянницей Карой Линн. Один из моих племянников, худой, был похож на Кона. А здоровяк удивительно напоминал нашего отца… и немного меня, бедолага. Я раскрыл приглашение.

Внизу брат приписал от руки несколько строк. Хотя до шестидесятилетия Терри оставалось всего несколько месяцев, он писал теми же каракулями, что и в начальной школе. Учителя неизменно прикрепляли к его табелю об успеваемости записку для родителей: «Теренс ДОЛЖЕН поработать над почерком».

Я бросил приглашение в плетеную корзинку за кухонной дверью. Я называл ее корзинкой «На потом», потому что там скапливались письма, на которые я планировал ответить когда-нибудь… то есть никогда, как вы наверняка догадываетесь. Я сказал себе, что возвращаться в Харлоу у меня нет никакого желания, и это, наверное, было правдой, но родственные узы тоже никуда не делись. Прав был Брюс Спрингстин: нигде не чувствуешь себя так хорошо, как в кругу родных.

Раз в неделю ко мне приходила убираться женщина по имени Дарлин (мне до сих пор стыдно, что я не делаю этого сам, как меня приучали с детства). Она была мрачной пожилой теткой, и я старался с ней не пересекаться. Но однажды я пришел домой после ее уборки и нашел на кухонном столе открытое приглашение, которое она выудила из корзины. Она никогда не делала ничего подобного прежде, и я воспринял это как знак. Тем же вечером я сел за компьютер и, вздохнув, отправил Терри электронное письмо из двух слов: «Я приеду».

Уикенд на День труда удался на славу. Я отлично провел время и не мог поверить, что едва не отказался… или, того хуже, вообще не ответил, что наверняка окончательно разорвало бы наши и без того ослабевшие семейные связи.

В Новой Англии было жарко, и посадка в аэропорту Портленда в пятницу днем сопровождалась непривычной болтанкой из-за переменчивого воздуха. Путь на север округа Касл занял много времени, но вовсе не потому, что на дороге было полно машин. Я разглядывал старые приметные места – фермы, каменные утесы, магазин «Брауни», теперь закрытый и темный, – и удивлялся. Как будто смотрел на свое детство, едва различимое сквозь исцарапанный, пыльный, помутневший от времени кусок оргстекла.

В седьмом часу я добрался до нашего дома. Как оказалось, к нему добавилась пристройка, увеличившая его почти в два раза. На подъездной дорожке возле дома стояла красная «мазда» (явно взятая напрокат в аэропорту, как и мой «мицубиси-эклипс»), а на газоне рядом – грузовик «Мортон фьюэл». Грузовик был украшен гирляндами из гофрированной бумаги и цветами, словно для парада. Прислоненный к передним колесам большой транспарант гласил: «СЧЕТ: ТЕРРИ И АННАБЕЛЬ – 35, КАРА ЛИНН – 1! ПОБЕДИЛА ДРУЖБА!!! ВЫ ПРИШЛИ НА ПРАЗДНИК! ЗАХОДИТЕ!» Я припарковался, поднялся по ступенькам, занес руку, чтобы постучать, подумал: какого черта, я здесь вырос, – и просто вошел.

• Предыдущая
• 60/86
• Следующая