Выбери любимый жанр

Понимание - Богат Евгений Михайлович - Страница 28


Изменить размер шрифта:

28

Потом я начал сортировать почту по темам. В первую пачку вошли письма, авторы которых утверждают, что все написанное мной выдумано, абсолютно неправдоподобно, в жизни этого не было и не может быть никогда. Во вторую пачку вошли письма, авторы которых рассказывают о том, что в их жизни нечто подобное было, они наблюдали что-то похожее рядом с собой, а два письма составлены почти наполовину из абзацев, вырезанных из очерка, настолько характеры и положения этой истории совпадают с тем, что пережили читатели.

Но перед тем, как рассказать и о первой, и о второй пачке, — несколько строк из письма одной из героинь очерка — Ольги.

«Я ревела от того, что вдруг ясно и четко осознала, сколько же горя я внесла в жизнь мамы, и теперь после опубликования вашей статьи очень боюсь ее суда. Очень. Я опять и опять задавала себе вопрос: а может быть, поступила я неправильно, нескромно, написав вам то письмо, может быть, то, что было со мной, настолько исключительно, что многие читатели в это даже не поверят. И отвечала самой себе: нет, невозможно вообразить, чтобы я была единственной избранницей, чью жизнь осветило человеческое благородство, великодушие. И если все мы будем молчать об этом, то можно и утратить веру в добро…»

Как я уже выше написал, одни читатели решили, что все выдумано (Ольга в этом оказалась совершенно права), но были и письма, содержавшие подобные истории (и в этом она не ошиблась).

Были тут в чистом, «лабораторном», виде и понимание и непонимание!

Я послал телеграммы авторам писем, которые пережили нечто подобное: тяжкую драму, разрешенную на высоком уровне человечности, великодушия. Пять авторов не ответили на мой вопрос, можно ли их письма опубликовать, видимо, думают, взвешивают, советуются с собой, с родными; одиннадцать попросили дать им время подумать и не торопить их, двое разрешили с теми или иными купюрами их письма напечатать.

Одно из этих двух писем — Лидии Николаевны Литвиновой из города Тореза я публикую ниже, почти без изменений, опустив лишь по требованию автора имя ее мужа.

«…Прежде всего прошу простить, что я порезала на кусочки статью „Семейная реликвия“. И вклеила эти кусочки в мое письмо. Дело в том, что многие моменты моей жизни настолько буквально совпадают с историей, рассказанной в очерке, что я сочла возможным заимствовать цитаты из вашей статьи, относя их полностью к себе самой.

Цитата первая. „Я хочу рассказать о моей матери, вернее, о матери моего мужа, точнее матери моего бывшего мужа… Но сначала напишу немного о себе, иначе вы ничего не поймете…“

И вот: рассказываю о себе: родилась в Донбассе в 1941 году. В семь лет осталась без мамы, в девять — без отца… О дальнейшей моей судьбе лучше рассказать посредством цитаты второй.

„…Кочевала из города в город по дальним родственникам, оставаясь повсюду менее желанной, чем ей бы хотелось. Ее передавали из рук в руки, как передают вещь, не лишенную некоей абстрактной ценности, но, увы, не нужную никому“. Это — о героине вашего очерка. И это — обо мне.

В школе я училась хорошо. После семилетки пошла в горнопромышленное училище, потому что там кормили и одевали. В пятнадцать с половиной лет, еще не имея паспорта, стала штукатуром-маляром. Когда подошло к восемнадцати годам, я перевелась ученицей электросварщика.

Электросварщики казались мне элитой строителей. А девушки-сварщицы — чуть ли не богинями. И вот я в Минводах, в бригаде электросварщиков нас было 22: 20 мужчин и одна пожилая, как мне тогда казалось, женщина. Тут я и познакомилась с моим будущим мужем. На свадьбе, вручая мне стиральную машину, ребята сказали моей свекрови: „Не обижайте Лиду. Она у нас сирота“. И моя Галина Петровна ответила при всех: „Обещаю быть ей не свекровью, а матерью“.

В Минводах чаще всего живут двором, вся родня вместе. Меня уважали в этом доме, наверное, любили. И свекровь, и ее мать, баба Шура.

Цитата третья. „У меня родилась уверенность, что у меня есть дом, дом навсегда, мой дом“. (Это опять из вашего очерка, но до чего же совпадает!)

Родилась дочь. Когда ей исполнился год, я поступила на подготовительные курсы Пятигорского института иностранных языков.

Цитата четвертая. „Она решила получить высшее образование. Она понимала это иначе, чем обычные дети из обычных (пусть даже неблагополучных) семей. Для нее высшее образование было действительно высшим и действительно образованием: образованием высшего в себе, образованием, созиданием себя. Больше, чем институт, больше, чем диплом“. И это обо мне!

Ох, и досталось же всем нам! Муж приносил мне дочь на работу покормить, и я, не заходя домой, ехала в Пятигорск. Возвращалась около полуночи. Позже, когда поступила на 1-й курс, маме стало еще труднее. Она была учительницей начальных классов. Моя Иринка, наверное, и ходить научилась между партами.

Здесь начинается та часть, которую вы назвали сентиментальной. В институте на занятиях по устной речи я по-испански рассказывала, как наша семья отметила Первое мая: „Когда мы проснулись, лучи солнца уже заливали комнату. На столе, покрытом белой скатертью, в прозрачной вазочке стояли свежие ландыши…“ (Как бы я ни старалась, мама все равно успевала встать раньше меня и сходить на рынок: в доме был культ свежих продуктов.) Слушая мой рассказ, мои незамужние сокурсницы вздыхали и ахали.

„Подруги подшучивали над молодой женой: ты за кого вышла замуж — за сына или за его мать?“ И это обо мне!

И сантименты мои тоже имели горечь.

И не одну каплю. Оказалось, что у нашей девочки врожденный вывих тазобедренного сустава. Муж обвинял меня, что во время беременности я не отказалась от соревнований по стрельбе. Но мои товарищи по команде так просили, так уговаривали его отпустить меня… Да и врачи потом сказали, что это не могло быть причиной несчастья. Короче, пришлось взять академический отпуск и уехать в Донбасс к дальним родственникам с тем, чтобы муж, работая в шахте, мог содержать нас и мы имели возможность часто ездить в соседний город к врачам — хорошим, умеющим это лечить — на перегипсовку в больницу.

Так мы задумали. Но, увы. Во время медосмотра на годность к подземной работе у мужа обнаружили очаги на легких. Это у молодого мужчины, который каждое лето бывал в альплагере, дома делал зарядку не с гантелями, а кидая в воздух ось с колесами от вагонетки!

Он вынужден был пойти на завод, меня взяли литсотрудником в редакцию. Дочку целый год передавали по эстафете Торез — Ростов (больница) — Минводы (мама). Без подробностей ясно, что это было. Когда пришло время возвращения в Минводы — продолжать учебу в институте иностранных языков, муж решил остаться в Торезе: по состоянию его здоровья нам обещали вскоре квартиру, ему нужно было ложиться в стационар и т. д. Уговорить его ехать домой мне не удалось.

Дальше мы жили втроем: мама, дочка и я. Были приезды, встречи с Мужем, но стало ясно, что кто-то уже основательно пожалел брошенного больного мужчину.

Когда мама узнала о разводе (заочно его нам оформили), она упала на диван и долго по-бабьи голосила. Ее жизнь тоже не удалась. Она надеялась, что хоть у сына все будет хорошо. Особенно поверила она в это после одного случая.

…Приехал к нам как-то отец моего мужа. „Вот узнал, что внучка у меня родилась, решил посмотреть“. Муж отрезал: „Если бы у меня был отец, у тебя была бы внучка“. Мы, женщины, смягчили ситуацию, накрыли на стол…

И вот теперь мы одни. Честно признаюсь, рассталась я с мужем почти безболезненно. У нас и раньше с ним было, знаете: он с одной стороны стекла, я — с другой. Бились, бились…

Разошлись безболезненно. А вот представить, что у меня не будет моей минводской родни, не могла. А пока мы жили с матерью бывшего мужа как мать и дочь. Тем более, мы очень похожи, как бывают похожи люди одного типа. Когда мы однажды еще с мужем поехали к его деду по отцовской линии, он в первую же секунду воскликнул, взглянув на меня: „Молодая Галя!“

В Минводах хоть знали, кто мы, потом по распределению я поехала работать в Новомосковск Тульской области преподавателем испанского и английского языков, и когда мама ко мне с моей дочкой приехала, никто не поверил, что это свекровь. А мы и не очень настаивали… Пять лет мы жили в Новомосковске. Галина Петровна, мама, жила с нами. Я работала в две смены (часов было мало, но они были жутко растянуты), а она растила свою обожаемую внучку.

Приезжает мама к нам и сейчас, когда мы, поменяв квартиру, приехали в тот же Торез. Правда, здесь бывают моменты не совсем радужные, так как муж мой со своей новой семьей живет недалеко и очень ревнует нас. Чуть задержится мама у нас, прибегает: „Пойдемте домой!“ А ей, по-моему, трудно сказать, где у нее в Торезе больше дом…

В Минводы мы ездим в гости по очереди, чтобы не было совпадений.

В этом году Иринка закончила среднюю школу. Узнав, что хочет она поступать в „мой“ институт, бабушка очень обрадовалась. „…Неужели вернется то трудное, то прекрасное время, когда училась твоя мама, и я снова буду жить студенческой жизнью, твоими, внучка, интересами. Да и о болячках своих буду забывать“. Но планы наши пока переменились. Дочь работает сейчас в типографии переплетчицей. Будет поступать в следующем году. Не знаю, вырисовывается ли из всей моей писанины образ матери и видна ли та роль, которую сыграла Галина Петровна в моей жизни. Кроме всего прочего, она дала мне возможность получить высшее образование, профессию, которую сама очень любила. Правда, здесь я ей несколько изменила. Вот уже третий год, как я оставила учительскую работу и перешла в редакцию городской газеты „Горняк“.

И вот перед вами — мое письмо…»

Л. Литвинова
28
Перейти на страницу:
Мир литературы