Вселенная внутри нас. Как сохранить себя в современном мире - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо" - Страница 17

– Ты идиотто или что? – кричит итальянец. – Я хотеть одна из этих штучек, которые делают дзинь-дзинь, ты берешь их и говоришь: «Халло, ну?»

Поезжай в Италию, и ты столкнешься с разными ситуациями!

В качестве свадебного подарка Брамбилла вручил своему сыну Альдо двести долларов. Двумя неделями позже он спрашивает его:

– Что ты сделал с деньгами?

– Я купил себе часы, папа, – отвечает юноша.

– Идиот! – кричит отец. – Ты должен был купить винтовку!

– Винтовку?! Для чего?

– Предположим, однажды ты придешь домой и обнаружишь, что кто-то спит с твоей женой, – объясняет отец. – Что ты будешь делать? Разбудишь его и сообщишь, который час?

Ганнон, остановившийся в маленьком отеле в Риме, звонит администратору и говорит:

– Пришлите ко мне проститутку!

Сеньора Агостини, жена владельца, шокирована и требует, чтобы муж вышвырнул этого человека вон. Но тот колеблется, и тогда миссис Агостини решает подняться и вышвырнуть его сама.

Спустя несколько минут муж слышит звуки ломаемой мебели, крики и ругань.

В конце концов Ганнон, тяжело дыша, с исцарапанным лицом и в разорванной рубашке спускается в холл. По пути к выходу он по секрету сообщает Агостини:

– Эта старая сучка, которую вы мне прислали, билась до последнего, но я все-таки ее трахнул!

На сегодня достаточно.

Первый вопрос:

Ошо,

Сидя с тобой, я все сильнее чувствую глубокое безмолвие и то, что кажется пустотой, но в этом нет блаженства. Я склонен рассматривать это как признак того, что что-то не так, особенно когда я вижу столько счастливых людей на даршане. Похоже, я не имею понятия, на правильном я пути или нет. Иногда я думаю, что становлюсь более медитативным, а иногда – что я полностью сбился с курса и заблудился. Пожалуйста, прокомментируй.

В храме Бога много дверей. Каждая дверь по-своему уникальна – не следует сравнивать одну дверь с другой. Безмолвие – это одна из дверей в божественное, так же как и блаженство, истина, любовь, свобода, осознание, медитация, молитва. Человек может войти в божественное столькими путями, сколько в мире есть разных типов людей. И у каждого типа будут свои собственные радости, переживания на пути.

Но в конечном счете, когда человек входит в храм, все эти переживания сливаются в одно переживание, которое невозможно выразить. О путях можно что-то сказать, но цель остается невыразимой. О ней ничего не может быть сказано – этому переживанию нет имени; но у путей есть свои имена.

Безмолвие очень отличается от блаженства. Если ты начнешь сравнивать себя с другими людьми, ты создашь для себя ненужные трудности. Сравнение создает беспокойство – нет необходимости сравнивать свои переживания с переживаниями других; просто смотри, что происходит с тобой. Это действует на тебя благотворно? Это тебя питает? Без какого-либо сравнения просто наблюдай, что происходит с тобой. Становишься ли ты более центрированным, более укорененным в себе, более заземленным? Чувствуешь ли ты, что ты дома?

Не должно быть никакого сравнения, иначе каждый здесь окажется в затруднении. Если кто-то движется через дверь блаженства, он начнет сравнивать: «Почему я не такой безмолвный, как Ашока? Что-то не так. Я танцую, пою и ощущаю огромную радость, но где то глубокое безмолвие, о котором говорит Будда? Что-то не так, я сбился с пути».

То же самое происходит с тобой, однако у каждого пути есть свой собственный язык. Я дал тебе имя Дэва Ашока. Будет полезно напомнить, что Ашока был человеком, который преобразил весь лик Азии. Именно он, и только он, сделал Будду светом Азии. Ашока был одним из величайших императоров в мире. Во многих отношениях он более велик, чем Александр Македонский, потому что, являясь великим императором, он был единственным, кто правил самой большой территорией Индии, какая только возможна… С тех пор Индия никогда не была такой огромной, многие ее части отпали. Она все еще остается огромной страной, но Ашока был императором самой большой Индии, занимавшей почти половину Азии.

И когда он начал медитировать, когда он сдался мастеру, Гаутаме Будде, с ним произошла такая трансформация, после которой он остался императором и все же ничем не обладал. Он жил как человек, у которого ничего нет. У него было все, но он жил как человек, у которого нет ничего. Внешне, на поверхности, он не отрекался от царства, но внутри он больше не был частью этого мира. Во всей истории человечества, в жизни любых других императоров такое случалось нечасто.

Я дал тебе имя Дэва Ашока – божественный Ашока, – полагая, что твоим путем может стать безмолвие. Безмолвие означает путь отрицания, via negativa. Блаженство очень утверждающее, это путь утверждения, via positiva. Оно утверждает, что все существование божественно, и празднует это. Оно говорит «да» всему, что есть. Оно не отвергает, оно не исключает, оно не отрицает. Оно учится наслаждаться, переживать, петь, танцевать, праздновать. Это путешествие по тропинке в прекрасном саду. Много цветов, поют птицы…

Но путь безмолвия в точности противоположен этому: он подобен прекрасной пустыне. Помните, у пустыни есть своя собственная красота. Не только сады прекрасны – у них своя красота, но у пустыни также есть своя собственная красота. Бескрайние просторы, безграничность, безмолвие, непотревоженный девственный покой, который господствует в пустыне, – в этом есть своя собственная красота. Красота пребывает не в каком-нибудь одном цвете и в одном размере, она пребывает во всех формах, во всех размерах, во всех оттенках. Были люди, любившие пустыни больше, чем сады.

Я живу в Лао-цзы[7], и мой сад – это лес. Моя садовница с очень большой неохотой согласилась сделать его таким – понятно, что она гречанка и мыслит логически, а это очень нелогично. Не допускаются ни симметрия, ни подрезание деревьев. Она все-таки их подрезает, когда я не вижу! Она пытается как-то упорядочить этот хаос.

Вивек ненавидит весь этот лес вокруг дома. Она говорит, что он разрушил всю перспективу; ничего не видно. Не видно безграничности неба, ничего не видно из окна комнаты – все закрыто! В действительности, мне и не нужно ничего видеть – я уже все видел! Но для бедной Вивек это трудно – ей все еще нужно видеть некоторые вещи. Я могу понять ее затруднение.

На пустыню можно смотреть бесконечно, она нигде не кончается, простираясь до самого горизонта. Этот бескрайний простор… И у глубокого безмолвия пустыни есть своя собственная песня – неслышимая, невысказанная. То же самое можно сказать и о пути безмолвия.

Будда не умеет танцевать, не умеет петь. Конечно, у него есть своя собственная песня, но это беззвучная песня. Это не звук бегущей воды, это песня пустыни. Ее можно чувствовать, ее можно проживать, ею можно быть, но она неосязаема. К ней нельзя прикоснуться, ее нельзя взять в руки. Разве можно держать в руках ничто?

Будда достиг Предельного через отрицание: «Я не тело, я не ум, я даже не сердце». Он продолжал отрицать: «Я не моя личность, я просто ничто». Он продолжал отрицать, пока не осталось ничего, что можно было бы отрицать. Его метод похож на снятие слоев луковицы: вы продолжаете снимать слой за слоем, слой за слоем. Луковица начинает становиться все меньше, и меньше, и меньше, и в конце концов, когда снят последний слой, луковица исчезает. Теперь есть ничто. Это путь Будды. Когда вы становитесь абсолютно ничем, вы входите через эту дверь. Но не сравнивайте.

Будда не может сравнивать себя с Мирой, с Чайтаньей, с Кабиром. Он не может сравнивать. Если он посмотрит на Миру, танцующую со своей вúной[8], поющую песню экстаза, он, конечно, почувствует, что в нем этого нет. Если Мира посмотрит на Будду и ощутит его безмолвие…