Сопротивление планктона (СИ) - "Jean-Tarrou" - Страница 23
- Предыдущая
- 23/30
- Следующая
Они мчались по кольцу, отвернувшись в разные стороны, но руку с колена Богданыч так и не убрал, а Женя ее не скинул, и от этого у Мамонтова всю дорогу в башке грохотал венский вальс Штрауса.****
- Доставили, Женечка, в лучшем виде. Блин, три пропущенных от Томы... ты куда, Богданыч?
- В сиреневый туман...
- У тебя ж Фима без поводка...вот олух! - Порох опустил стекло. - Тебя ждать?
- Да езжай уже!
Перемычкин маячил возле подъезда, и явно силился выдать что-то глубокомысленное, но Богданыч ему не дал, вжал в угол, нависнув тенью над Иннсмутом:
- Готовься к большой, но чистой любви.
- Бог-дан...
Все-таки он тощий был ужас, это Богданыч руками узнавал, забравшись под куртку и водолазку, лихорадочно оглаживая выпирающие ребра, позвонки, ощупывая ямочки на пояснице. Он дышал тяжело, как давеча Серафима после забега, а Женя выгибался в его руках и дрожал, то ли потому что пальцы холодные были, то ли еще от чего.
- Бог-дан, хватит, - Богдан уткнулся ему в шею, и влажный шепот отзвучал у самого уха, так бы он не расслышал, конечно. - Не могу так...
- Так? - ладони съехали от лопаток вниз, залезли под ремень, дальше, там мягко было, горячо и кожа нежная, хотелось ее выцеловать, ощущать губами, и Женя вдохнул судорожно, когда Богданыч притиснулся вплотную.
- Не хочу...
- Твое "не хочу", - провел носом от уха к виску, - мне щас в ногу упирается.
Женя повторил:
- Не могу так!
- А как ты можешь?! - Богданыч смотрел ему глаза в глаза, и рожа у него была страшная, будто он щас Перемычкина нокаутом уложит. - Виском - об стену?
Женя зажмурился.
- Блять, - Богданыч отпустил его и прислонился рядом. В теплых отблесках фонаря падал мокрый снег вперемежку с дождем. "Как же достала эта недозима". - Ну не знаю я, как с тобой нужно...
- Бог-дан, у т-тебя эксперимент какой-то... - голос у Жени хриплый был, и он заикаться начал. - Не знаю, что тебе в голову в-взбрело... Я не хочу в этом... Прости.
Богданыч собирался сказать, куда он свое "прости" засунуть может, но Анна Петровна, видимо, вознамерилась стать их личным знамением разлуки, старушка выползла из подъезда, опираясь на палочку, а Перемычкин в этот самый подъезд юркнул, повторив на прощание "прости".
У Богданыча даже сил не было дверь придержать, ему вдруг так обидно стало, словно он руку протянул, а его в грязь толкнули: "эксперимент":
- Вот чмо...
- Вы это про хозяина сосулек? - старушка вперила в него цепкий взгляд и поправила шапочку.
- Чмо он, а не хозяин сосулек.
С бомбилами ему не везло, желающих подвезти хмурого мужика с огромной псиной не наблюдалось почти час, хорошо хоть Серафима вела себя смирно, прижималась горячим боком и тихо поскуливала.
До сдачи проекта оставалось меньше трех недель, и отлаженное офисное бытие подхватило Богданыча, как холодное течение западных ветров, вязкие потоки притупили нервные окончания и заглушили голоса.
* <i> Земфира, "Не стреляйте" </i>
** <i> Аквариум, "Мама, я не могу больше пить" </i>
*** <i> Умка, "Русская" </i>
**** <i> в миру "Сказки венского леса" И. Штрауса </i>
========== Сопротивление ==========
<right> <i> ...если некоторые виды планктона и способны к самостоятельному передвижению, то плавают недостаточно хорошо, чтобы сопротивляться течению. </right> </i>
Ох уж этот марток - сто порток, прокативший всех с весной, а Богданыча персонально - еще и с личной жизнью. В городе тянулось нескончаемое серо-льдистое безвременье. Даже грачи решили: "В гробу мы вашу зэ кэпитал видели" и ни хуя не прилетели.
На работе Мамонтов засиживался допоздна, избегая пялиться на бесстрастный фейс Перемычкина, впрочем, тот проявлял чудеса непоседливости и в кабинете зависал редко.
Дома Мамонтова теперь ждала верная любящая Серафима, что было, конечно, прекрасно. И плевать на Таньку, которая, будучи дамой коммуникабельной, не преминула через общих знакомых передать, что он "дефективный плебей" и чтобы, скотина такая, приехал и забрал любимые Фимины игрушки. Но Богданыч, не пальцем деланный, заказал по интернету латексных "петушка и куру", цветастый канат, виниловые сардельки и жил припеваючи. Хотя че уж там душой кривить...хреново он жил.
Если дни получалось утопить в работе и офисной мишуре, а вечера - в посиделках с коллегами и забегах с Фимой, то ночами у Богданыча в квартире правил бал полный неотвратимый пиздец.
Мамонтов валялся без сна на кровати, уставившись в потолок, и крутил в руке телефон. В мобиле у него значился новый звучный контакт - "ЖоПа". Вообще, Богданыч хотел инициалы забить, но у Жени Перемычкина они в лучших традициях великой русской литературы оказались столь говорящими, что он не сдержался.
Позвонить Богданыч не мог, потому что не знал, что сказать. Не знал, как сказать.
Невероятно, но факт: Перемычкин сумел сделать так, что общаться с ним на работе стало невозможно. Во-первых, он взвалил на себя все разъезды по судебным инстанциям и нотариусам, а во-вторых, говорил с Богданом так, что старушка, считающая Женю хозяином сосулек, уже не казалась выжившей из ума.
Двадцать пятого марта Богданыч к неописуемому восторгу Корольчука завершил проект, влепил на нем свою визу и передал Леве. Его попросили подготовить отчеты за навигацию, но больше для проформы, так что Богданыч чувствовал себя, как лошадь, перешедшая с галопа на ленивый шаг.
На обед он припозднился, и столовая встретила непривычной тишиной, за столом у окна ковырялся в рагу Корольчук, Богдан махнул ему рукой и подошел к стойке раздачи. Он как раз делал мучительный выбор между "жаркое по-домашнему" и макаронами по-флотски, когда к стойке подошел Женя, явно только с улицы - от него веяло холодом, и волосы растрепались от шапки, он бросил на Богдана косой взгляд и уставился в стальные контейнеры с едой.
- Привет, Жень.
Женя кивнул и сказал то ли картошке, то ли овощному рагу:
- Добрый день.
Повара, видать, новых голодающих уже не ждали и трендели о чем-то своем на кухне. Корольчук крикнул, чтоб Богданыч ему чай взял.
- Как думаешь, что лучше - жаркое или макары?
- Не могу сказать.
- Че так? Секрет или с голосом проблемы?
- Предыдущая
- 23/30
- Следующая
