Сладкий грязный мальчик (ЛП) - Лорен Кристина - Страница 3
- Предыдущая
- 3/74
- Следующая
Но по некоторой причине – давайте винить во всем алкоголь – я не отвожу глаз от знойного красавца по ту сторону бара, а мои губы с готовностью складываются в слово «Привет».
Он возвращает мне приветствие, прежде чем прикусить уголок своей губы, и вау, он должен проделывать это каждый день до конца своей жизни перед каждым человеком, которого встречает. У него есть ямочка и я убеждаю себя, что дело всего лишь в игре света и теней, потому что, ну никак, чёрт подери, не может что-то столь простое быть настолько восхитительным.
Чувствую, как с моими внутренностями происходит что-то странное, и я размышляю о том, это ли люди имеют в виду, когда говорят, что они тают, потому что я определенно чувствую себя не очень уверенно. В районе ниже моей талии ощущается явный трепет заинтересованности, и, боже правый, если только одна улыбка сотворила такое со мной, представьте только, что его…
Харлоу хватает меня за руку, прежде чем я успеваю закончить эту мысль, резко отрывая меня от тщательного изучения его лица и заталкивая меня в скопление трясущихся и извивающихся тел под секс ритм, вырывающийся из колонок. Такие парни, как он, находятся далеко-далеко за чертой моей зоны комфорта. Так что, я засовываю порыв найти его в пресловутую коробку, под пресловутую кровать ко всему остальныму.
***
Мы, должно быть, сдали позиции в Вегасе, потому что после танцев и выпивки, к полуночи возвращаемся в номер, все трое измученные церемонией вручения дипломов на солнце, изнуряющей поездкой и алкоголем, который мы влили в себя хорошенько не закусив.
И хотя в нашем номере намного больше места, чем необходимо - он даже c двумя спальнями - все вместе мы собираемся в одной. Лола и Харлоу уже как несколько минут в отключке, и я слышу знакомое сонное бормотание Харлоу. Лола же на удивление тиха и неподвижна. Она заворачивается в кокон из одеяла, и я вспоминаю, как раньше - во время наших вечеринок с ночевками - боялась, что она уснет прямо во время посиделок. У меня даже несколько раз возникала мысль проверить ее пульс.
Но по ту сторону холла вечеринка в разгаре и я, в любом случае, не смогу проверить этого сейчас.
От грохота тяжелого баса сотрясается висящий надо мной светильник. Мужские голоса рокочут в свободном пространстве, отделяющем наши номера; они кричат и смеются, у них своя собственная маленькая какофония улюлюканья и других мужских звуков. Где-то вдали мяч ударяется о стену, и хотя я могу выделить всего лишь несколько отдельных голосов в этой неразберихе, они создают достаточно шума для того, чтобы я поверила в наличие полного номера пьяных парней отрывающихся на выходных в Вегасе.
В два часа ночи ничего не меняется: я пялюсь в потолок, пребывая между сном и бодрствованием. Когда часы показывают три часа ночи, я так раздражена, что готова стать Лас-Вегским кайфоломом только ради того, чтобы получить несколько часов сна перед утренними спа-процедурами.
Я тихо выскальзываю из своей постели, чтобы не разбудить подружек, но смеюсь от абсурдности своей предосторожности. Если они умудряются спать под шум по ту сторону холла, то уж точно не проснутся от того, что я тихо крадусь по устланном коврами полу, и схватив ключ от номера, выскальзываю наружу.
Я бью кулаком в дверь и жду. Моя грудь вздымается от раздражения. Шум ничуть не стихает, и я не уверена, смогу ли ударить достаточно громко, чтобы они меня услышали. Подняв оба кулака, пробую ещё раз. Я не хочу быть таким человеком – жаловаться в Вегасе на людей, которые веселятся – но моей следующей попыткой будет вызов службы безопасности отеля.
На этот раз музыка затихает, и прямо за дверью, раздается звук шагов по кафельному покрытию.
Возможно, я ожидаю увидеть эдакого мудака с трастовым фондом и слишком сильным загаром, явно старше меня. Или группу инвесторов за 30, приехавших покутить на выходных, а ,быть может, комнату, кишащую ребятами из студенческого братства, пьющих из пупка стриптизерши. Но никак не ожидаю увидеть его, парня по ту сторону бара.
Я не ожидаю, что он будет без рубашки, в черных боксёрах, которые висят так низко на загорелом животе, что я могу увидеть тонкую полоску волос ниже.
Я не ожидаю, что увидев меня, он улыбнется. И, уж точно, я не ожидаю уловить акцент, когда он говорит:
- Я знаю тебя.
- Не знаешь, - отвечаю я, совершенно спокойно, возможно, немного затаив дыхание. Я никогда не заикаюсь в кругу семьи или друзей, и лишь иногда перед незнакомцами, с которыми чувствую себя уютно. Но прямо сейчас, мое лицо горит, руки и ноги покрыты гусиной кожей, а я не имею ни малейшего представления, что же сказать не заикнувшись.
Если такое вообще возможно, его улыбка становится шире, румянец усиливается, появившаяся ямочка привлекает внимание, и он шире открывает дверь, делая шаг ко мне. Парень выглядит даже лучше, чем мне показалось в баре, и в качестве доказательства, он тот час же заполняет собой дверной проем. Его присутствие столь осязаемо, что я отступаю назад, словно с кем-то столкнувшись. Он же воплощение непринуждённости, зрительного контакта и сияющей улыбки, когда наклоняется ближе и игриво изучает меня.
На сцене, я уже встречалась с подобным взглядом. Он может и выглядит, как любой другой человек, но этот парень владеет тем неуловимым качеством, которое вынуждает каждую пару глаз выискивать его на сцене в независимости от того, как мала его роль. Это что-то большее, нежели харизма – это магнетизм, которому нельзя научиться. Я же нахожусь от него на расстоянии двух футов[примерно 61 см] … У меня нет шансов.
- Я действительно знаю тебя, – слегка наклоняя голову, говорит он. - Мы встречались раньше. Просто еще не познакомились. - Мой ум находится в состоянии поиска происхождения его акцента, прежде чем на меня снисходит озарение: он - француз. Этот засранец из Франции. Приглушенный, мягкий и нежный акцент. Вместо того, чтобы сбивать слова в кучу, он их растягивает, тщательно произнося каждое.
Я прищуриваюсь, принуждая себя взглянуть на его лицо. Это не так уж и легко. Грудь у него гладкая и загорелая, и ещё самые совершенные соски, которые мне удавалось видеть когда-либо в своей жизни, маленькие и плоские. Он мускулистый и высокий. Я чувствую тепло, исходящее от его кожи. Вдобавок ко всему этому, на нём нет ничего кроме нижнего белья, но, кажется, это совершенно никого не волнует.
- Вы, парни, шумные до безобразия, – говорю, вспоминая часы шума, которые, если уж на то пошло, и привели меня сюда. - Кажется, вы мне нравились намного больше там, на противоположной стороне бара, чем на противоположной стороне этого холла.
- Но лицом к лицу, всё же, лучше, не так ли? – от его голоса мои руки покрываются гусиной кожей. Когда я не отвечаю, он, повернувшись, смотрит себе через плечо и потом поворачивается назад. - Извини за то, что мы такие шумные. Всему виной Финн. Он канадец, так что уверен, ты поймёшь, насколько он дикий. А Оливер – австралиец. Тоже ужасно нецивилизованный.
- Канадец, австралиец и француз безумствуют в номере отеля? – спрашиваю, борясь с улыбкой, проступающей вопреки голосу разума. Я пытаюсь вспомнить правило о том, нужно ли бороться, когда затягивает в зыбучий песок. Потому что это именно то, что я сейчас чувствую. Тону, поглощенная чем-то большим, нежели собой.
- Похоже на начало анекдота, – соглашается он, кивая. Его зелёные глаза сверкают и он прав: лицом к лицу непередаваемо лучше, чем через стену или даже через тёмный, переполненный зал. - Присоединяйся к нам.
Ничего ещё не звучало так опасно и соблазнительно одновременно. Его глаза опускаются к моему рту, и задержавшись на пару секунд, он начинает пристально изучать моё тело. Несмотря на свое предложение, парень полностью выходит в вестибюль, а дверь позади него закрывается. И, вот, только мы вдвоём и его обнаженная грудь и… вау, сильные ноги и предпосылки для потрясающего дикого секса в вестибюле.
- Предыдущая
- 3/74
- Следующая
